Я сделала очередной глоток уже не такого противного шнапса. Ух ты, я что почти приговорила бутылку? Ничего, иногда можно, а то в последнее время жизнь так и бьёт разводным ключом, и не только по голове, но и в другие места тоже. Как там пел Рома Зверь: «Надо сразу уходить, чтоб никто не привыкал…» Осталось только «уйти красиво». А уходить я не хочу-у-у… Я же действительно люблю этого малолетнего идиота. Хотя какой он идиот? С его точки зрения всё правильно. С хера ли тянуть со свадьбой, раз уж мы уже живём вместе? И бабы в это время считают нормой рожать мужикам наследников на постоянной основе. Как ни крути он чувствует, что со мной что-то не то. Как же я теперь ему расскажу, что мой обман был куда более серьёзнее, чем он думает? А никак. Буду и дальше молчать. На двух стульях не усидишь. Рисковать всем из-за людей, которые априори уже всё равно погибли, я больше не буду. Наверное…

А может, ну его всё? Дождусь увольнительной и сяду на первый попавшийся поезд, а там видно будет. Бабла у меня скопилось за эти месяцы прилично, а куда его особо тратить? Искать меня конечно будут, но если я избавлюсь от документов, попробую что-нибудь наврать и получу новые в той же Польше или Австрии… А может рвану на нейтралку. Швейцария по-прежнему манила безопасным будущим. Если Фридхельм надумал меня бросить, я однозначно здесь не останусь и умолять его передумать тоже не буду. А если не решил, то как нам быть-то? Я вообще-то чужие мысли читать не умею. Почему он нормально не поговорил со мной? Нет, блин, вывалил всё в одну кучу, да ещё и пытается воспитывать отлучением от секса. Бесит, когда так делают! Даже не поуговаривал толком, я бы может и согласилась на «замуж». А то: «Да, дорогая, как скажешь», — а потом вот такое! Да нет, не виноват он, это всё я. Как говорится разочаровываю быстро, качественно, с гарантией. У мальчика первая любовь, и он естественно ждёт, что всё будет в лучших традициях жанра: свадьба, дети, жить «долго и счастливо».

Ну, как объяснить ему, что мне не семнадцать и я всю сознательную жизнь привыкла всё решать сама? Что я эгоистичная стервозина и всегда в первую очередь думаю о своём комфорте? Что в конце концов идёт война, и у меня в отличие от него нет ни малейших сомнений, что Германии капут? Может, нам действительно не вариант быть вместе… Слишком многое нас разделяет: разные эпохи, менталитет, мои тайны, которые я вряд ли ему открою. Да, я люблю его, но я никогда не разделяла этого пафоса: «Не могу без него жить». Все без всех могут.

Ничего себе как темно. Мне казалось, не так уж долго я сижу здесь. Надо бы уже наверное завязывать со шнапсом. Но прежде чем являться домой, нужно определиться, что я ему скажу, а для этого я ещё не остыла. Решения, принятые в гневе, обычно никогда не бывают верными.

— Ну, ты даёшь, Майер, парни все на ушах стоят, Винтер носится по деревне как угорелый, а ты значит, спокойненько тут бухаешь.

Блядь, ну конечно, кого бы ещё сюда принесло как не моего «лучшего врага»? Шнайдер, увидев почти пустую бутылку, присвистнул.

— М-м-м, как всё запущено.

— Свалил бы ты. И так тошно, — пробормотала я, но куда там, этот гад плюхнулся рядом и усмехнулся, доставая фляжку.

— Да ладно тебе, смотри, что у меня есть.

— Я тебе что — алкашка? — окрысилась я. — Сказано же, хочу побыть одна.

— Ну, тогда мне придётся сообщить обер-лейтенанту о твоём местонахождении, — ухмыльнулся этот козёл.

Меня сейчас это мало волновало, а должно бы. Если Вилли поднимет шухер, что я испарилась, доказывай потом, что не дезертир.

— Делай, что хочешь, — отмахнулась я, поднимаясь с травы.

— Да погоди ты, — Шнайдер потянул меня за руку, и от неожиданности я плюхнулась обратно.

— Если ты думаешь, я настолько пьяна, что не смогу тебе врезать, ты ошибся, — на всякий случай предупредила я, хотя он сразу же отпустил мою ладонь.

— Да успокойся, не собираюсь я тебя трогать, — скривился он. — И вообще что это с тобой? Вылакала сама бутылку, сбежала от своего любимого хлюпика.

— Тебе-то какое дело?

Да что не так с этими спичками? Какие-то противопожарные, хрен зажжёшь.

— Дай сюда, — не выдержал Шнайдер и, отобрав коробок, чиркнул спичкой. — Конечно, это не моё дело, но уже все поняли, что между вами кошка пробежала.

— Как пробежала, так и убежит, — хмыкнула я, глубокие затяжки, заполняющие таким вредным никотином лёгкие, привычно успокаивали. — Все парочки периодически ссорятся, так что всё нормально.

— Ну, не знаю, — Шнайдер глотнул из фляжки. — Если ты и дальше будешь так себя вести, хорошим это не кончится.

— В смысле? — я похолодела, представив, что он пошёл по стопам Хольмана и что-то нарыл на меня.

— Ты же подвесила его яйца вместо серёжек, а баба не должна быть круче мужика. Вот что ты творишь? То гонки устраиваешь, то пытаешься сама разобраться со всякими ублюдками. Небось, так и не сказала ему, что Хольман тебя достаёт. Допрыгалась?

— Я и про тебя ему не говорила. Считаешь, надо?

— А хоть бы и сказала, — ухмыльнулся Шнайдер. — Мы бы по-мужски разобрались. Будешь? — он протянул мне фляжку, в которой оказался вполне неплохой коньяк.

— Так что мой совет — веди себя как нормальная баба, если не хочешь, чтоб он сбежал, а то я слышал, у тебя появилась соперница.

— Чего? — я едва не поперхнулась коньяком.

Неужели Фридхельм всё-таки повёлся на эту дрянь?

— Брюнеточка, что живёт рядом с вами, — охотно пояснил Шнайдер. — Прибежала сегодня к казарме, лопотала что-то нашему рыцарю, даже слезу пустила. Так он устроил допрос, не приставали ли мы к бедной девушке.

Ну, кто бы сомневался, что она выставила всё ещё хуже чем есть. И откуда только берутся такие интриганки в советских сёлах? Но увы сейчас главная проблема не в ней, а во мне.

— Спасибо за совет, которого я не просила.

Дружеских посиделок не выйдет. Как ни тяни, а домой возвращаться надо. Только сначала бы не помешало немного протрезветь. Я легко, как мне показалось, поднялась с травы и побрела к речке и с удовольствием плеснула в лицо холодной водой. Ну вот, уже лучше.

— Эй, ты что там топиться собралась? — окликнул Шнайдер.

— Ага, щас, размечтался.

Надеясь, что меня не штормит аки моряка, впервые ступившего на сушу после долгих месяцев плавания, я продефилировала мимо него. Шнайдер тут же увязался следом.

— Обиделась? Я между прочим дело говорю, никакому мужику не понравится, если его баба творит, что хочет.

— Ах ты шовинист, — возмутилась я.

— Кто? — скривился Шнайдер.

— Шовинисты — тупые альфа-самцы, которые считают, если у них между ног болтается член, это делает их лучше женщин. А я за равноправие и кому не нравится — это их проблемы.

— И в чём заключается твоё равноправие? — скептически спросил Шнайдер.

— Может, это тебя удивит, но женщины существуют не только, чтобы рожать вам детей и херачить на кухне. Мы ещё можем и работать, и учиться, и вообще практически всё можем.

— Угум, работать, — согласно закивал он.— Да кто же спорит? Работайте на здоровье. Есть больницы, ателье, школы. Но хочешь сказать, здесь ты с нами на равных? Не смеши. Честно, не понимаю, почему ты хотя бы не переведёшься в госпиталь.

Правильно, не поймёшь. Для этого надо вот так по-дурацки как я влюбиться в кого-то. — Действительно из-за Винтера?

— Ну, не из-за тебя же, — съязвила я.

— Не зарекайся, — ухмыльнулся он.

— Зараза…

Проклятые колдобины! Ну всё, так и есть, каблуку хана. Хоть ноги не переломала и то хлеб. Шнайдер лишь покачал головой, мол, ну ты подруга и нажралась.

— Только попробуй как-то прокомментировать, — раздражённо прошипела я.

Он то понятное дело ни при чём, но я сегодня несчастная и злая. Увязался, так пусть терпит.

— А чего тут комментировать? — усмехнулся он. — Ты и трезвая вечно куда-то натыкаешься, а сейчас вообще еле на ногах стоишь.

То что я сейчас стою, обнимая дерево, ещё ни о чём не говорит. Я может набираюсь, так сказать, моральных сил, чтобы ещё полкилометра топать практически босиком. Не на ручки же к нему проситься.