— Возможно это ненадолго, — то ли коньяк ударил в голову, то ли я действительно устал ожидать смерти, но глядя в её такие же расслабленные глаза, я медленно улыбнулся.

— Всё будет хорошо, — улыбнулась она в ответ. — Смерть не приходит к тем, кто её ждёт. Она всегда, сука, подкрадывается внезапно…

Позже сколько я ни анализировал, что заставило меня так поступить, так и не пришёл к объяснимым выводам. Меня просто потянуло к ней так, словно она последний человек на этой земле. На какие-то минуты я совершенно забыл, что она невеста моего брата, что я люблю другую девушку, что она как никто умудряется меня бесить. Не отрывая взгляда от её глаз, в которых плескалась ласковая насмешка, я склонился к её лицу. Не дав ей опомниться, я прижался к мягким губам, аккуратно пробуя их разомкнуть. Рука сама легла на её затылок, зарываясь в растрёпанные волосы, притягивая ближе. На какие-то секунды она напряжённо замерла, а затем я почувствовал, что она отвечает мне. Я целовал её не торопясь, словно боясь спугнуть это мгновение, когда время замерло внезапной тишиной. Когда я остановился, в глазах Эрин жарко мелькнуло что-то, и это заставило меня потянуться к ней снова.

— Нет, Вильгельм, — я вздрогнул, словно проснувшись, услышав её голос. — Дальше мы заходить не будем.

— Прости…

Я не знал, куда девать глаза, осознав, что сделал. Я чуть не предал Чарли и Фридхельма, воспользовался её беспомощностью.

— Я не должен был…

— Да уж, удивил так удивил.

— Ты не злишься на меня? — недоверчиво переспросил, взглянув ей в лицо.

В её глазах светилась знакомое чуть насмешливое выражение, и лишь в глубине зрачков тенью мелькнула непривычная растерянность.

— Пытаюсь, но честно говоря, пока что охиреоз перевешивает.

— Ещё раз прости, — из-за её спокойной реакции на этот злополучный поцелуй, я быстро взял себя в руки. — Я не знаю, что на меня нашло.

— Зато я знаю. Когда неизвестно, доживёшь ли до утра, хочешь успеть почувствовать что-то помимо страха, — она кивнула на пустую бутылку. — Ну и конечно коньячок сыграл свою роль.

— Ты так спокойно к этому относишься.

Она конечно довольно точно охарактеризовала ситуацию, но я не мог так легко закрывать глаза на то, что полез целоваться к девушке, которую любит мой брат. Конечно я не принуждал её, да и в любом случае не стал бы заходить дальше, но всё же оправдать мой поступок можно с трудом.

— Тебе станет легче, если я залеплю тебе пощёчину и начну истерить: «Ах ты мерзавец! Да как ты посмел посягнуть на мою честь?»

А кстати, почему она так не сделала? Я же видел, что постоять за себя в таких случаях она может. Я невольно улыбнулся. Всё казалось уже не таким ужасным.

— Рени…

— А вот если ещё раз так меня назовёшь, я действительно тебя стукну, — резко переходя на серьёзный тон, отрезала она.

Я припомнил, как она злилась, если кто-то обращался к ней так кроме Фридхельма. Хотя что здесь такого? Это же её имя, пусть и в уменьшительном варианте.

— Ну что ты как капризная школьница? Это всего лишь имя, какая разница как его произносят?

— У каждой истории любви есть своя карта памяти, — в её улыбке промелькнула щемящая грусть. — Любимое кафе, где тебе первый раз признались в любви. Старый парк, где вы гуляете каждую субботу. Фильмы, которые можно бесконечно пересматривать вдвоём. Фотографии, которые хранишь, вспоминая, как были счастливы вместе. «Всего лишь имя» — это пока всё, что я могу вписать в нашу с ним историю. Так что мне плевать как это выглядит, ясно?

Я почувствовал, как где-то внутри кольнула тоска. Слишком хорошо понимал, о чём она сейчас говорит. У нас с Чарли была такая карта памяти. Маленький бар, где работала Грета, кинотеатр на углу Розен-штрассе, куда мы бегали каждую пятницу, кондитерская, в которой мы с Виктором брали девчонкам яблочный штрудель, старые липы на бульваре, где мы любили допоздна гулять весной… Разве я не прав, пытаясь сохранить эти воспоминания? Не хочу, чтобы в нашу историю были вписаны скомканные объяснения в пропахшем лекарствами госпитале, слёзы при очередном прощании возможно навсегда и тоска в ожидании новой встречи. Взглянув на Эрин, я почувствовал непривычную жалость. Действительно, что хорошего они с Фридхельмом видели за эти месяцы? А тут ещё я такое сотворил, можно сказать накинулся на неё, вместо того чтобы защищать.

— Я не знаю, как скажу ему об этом, — пробормотал я.

— Ты нормальный, нет? — тут же отреагировала Эрин. — Что и главное зачем ты собрался ему говорить? Совесть замучила, да? А ты подумал, что ему делать с этой информацией? Давай ещё и Чарли расскажем, если хочешь, чтобы ваш роман закончился, не успев начаться.

— А что ты предлагаешь? Молчать и как ни в чём ни бывало смотреть ему в глаза?

Всё-таки странно она реагирует. Девушка, у которой есть жених, должна по идее испытывать больше эмоций в такой ситуации. Хотя бы смущение или гнев. Да и раскаяние бы не помешало! В конце концов, ответила же она на мой поцелуй.

— Именно это я и предлагаю! Устроил тут драму на пустом месте. Мне, знаешь ли, тоже несвойственно сосаться за спиной у любимого человека с первым встречным, но раз уж так получилось, я не собираюсь никому портить жизнь и рефлексировать. Забудь, ничего не было, и я забуду.

Эта ночь казалась бесконечной, уснуть я так и не смог. Тупая боль глухо пульсировала, волнами расходилась от ступни всё выше. Раскаты орудий долетали уже откуда-то издалека, и я устало прикрыл глаза. Я хочу, что бы скорее наступил рассвет, чтобы лучи солнца выжгли всю кровь и грязь вокруг. Неизвестность медленно убивала, я старался подумать о чём-то кроме бесконечных догадок, что сейчас творится в радиусе этой чёртовой могилы, но в голову лезла лишь всякая дрянь. Я не мог не думать, где сейчас Фридхельм, что испытают родители, если получат жетон с припиской: «Пал смертью героя на поле боя во имя славы Германии и за фюрера». Я часто слышал, что война оставляет отметины до конца жизни. Мне страшно, что воспоминания последних двух лет постепенно заглушат все те светлые, что хранились в моей памяти.

Эрин к моему удивлению по-прежнему сидела, тесно привалившись к моему плечу. Держаться подальше друг от друга мы будем, когда отсюда выберемся, а сейчас важно сохранить даже эти жалкие крупицы тепла. Бросив осторожный взгляд, я решил, что она похоже спит. В слабом лунном свете она снова казалась почти ребёнком. Ребёнком, потерявшимся в огромном мире. Я подавил порыв погладить её по макушке, как обычно успокаивал Фридхельма. С этого и надо было начинать, а не лезть целоваться. Теперь даже дружеское участие будет выглядеть двусмысленно. Словно почувствовав на себе мой взгляд, Эрин открыла глаза:

— У нас ещё есть вода?

Я поболтал полупустой фляжкой:

— Держи.

— Я буквально пару глотков, — мы оба понимали, что как ни растягивай, рано или поздно вода всё равно кончится. — Слышишь? — она прислушалась, и я тоже услышал чьи-то голоса. — Ну что, начинаем дружно орать?

— Подожди, пусть подойдут ближе, нужно убедиться, что это не русские, — я достал свой «Вальтер». В обойме оставалось всего пара патронов.

— Возьми и мой тоже, — Эрин протянула свой пистолет. — В этом деле я тебе не помощник.

Я прищурился от бьющего в лицо света фонарика:

— Герр лейтенант! — Бартель обернулся, прокричав: — Сюда, я нашел их!

— Осторожнее, — я едва успел увернуться, когда Фридхельм без раздумий спрыгнул вниз.

Он склонился, сжимая меня в торопливом объятии:

— Я так испугался за тебя! Каспер сказал, ты в одиночку полез под этот чёртов танк.

Он порывисто обнял Эрин и, услышав тихий стон, беспокойно спросил:

— Ты ранена?

— Да там фигня, живая и на том спасибо, — она вымученно улыбнулась.

— Почему ты здесь? Я искал тебя в доме, но эта женщина сказала, что ты не возвращалась из штаба.

— Они закрылись в подвале. Я побоялась оставаться в избе, думала, в лесу будет безопаснее.

Вот оно значит как. Хозяева дома не пустили её в убежище. Война не знает жалости — большевики не щадят никого, даже своих. Вчера от снарядов их авиации пострадали и жители деревни.