— А ещё радует, что с сентября бомбёжки прекратились.

— Если война продлится, то нас будут ещё не раз забрасывать бомбами англичане или русские, — пожимает плечами Фридхельм.

Мы практически не общаемся с той самой драки, и я его совсем не узнаю. Мой брат никогда не обижался на меня более чем на неделю.

— Чего такой мрачный?

Уже два дня Фридхельм отгораживается от меня очередной книгой и даже не смотрит в мою сторону. Причём обиделся по ему одному понятной причине. В этот раз мы даже не ссорились.

— Тебя кто-то обидел в школе? Или это отец?

Привычным жестом ерошу мягкие волосы, чуть растрёпывая, и чувствую, как брат упрямо выворачивается. Перехватываю напряжённо сжатые плечи и заглядываю в глаза, не обращая внимания на то, что он отводит взгляд.

— Фридхельм, я не потомственная гадалка. Если не расскажешь, что случилось, я не смогу тебе помочь.

— И чем же ты мне поможешь? — обиженно сопит он. — Хочешь сказать, ты не знал, что мне нравится Катрина? И не её ты уже неделю провожаешь из школы?

Чёрт, почему он не рассказал, что ему нравится эта девчонка? Самое смешное, что у меня и в мыслях не было ничего такого. Ну, проводил пару раз, и то потому что идти было в одну сторону.

— А почему ты сразу не поговорил со мной? Уже бы давно знал, что я с ней не встречаюсь, — Фридхельм смотрит недоверчиво, но хотя бы слушает меня. — И вообще ей, по-моему, нравится Отто из моего класса. Прости, малыш, но твои ровесницы обычно предпочитают парней постарше. Однажды и ты встретишь девушку, которая тебя полюбит. Всему своё время. Фридхельм молчит, но по его глазам я понимаю, что прощён. Наконец слышу тихое:

— У вас правда ничего не было?

Вот же упрямец, словно не слышал, что я только что сказал. Ветреная красотка Катрина вряд ли ответит на его чувства, но говорить сейчас ему это в лоб мне кажется слишком жестоким.

— Правда, — присаживаюсь на край его кровати. — Мы же братья. Ни одна девчонка никогда не станет между нами, так? Хочешь, торжественно поклянусь никогда не переходить тебе дорогу?

— Не надо, — наконец-то улыбается Фридхельм знакомой родной улыбкой. — Я тебе и так верю.

А что сейчас? Пусть мы не соперники в общепринятом смысле, но эта девица всё-таки влезла между нами. Я нарушаю свои обещания, и от мысли, что мы сейчас чуть ли не враги, мне больно, но допустить, чтобы Фридхельм сломал свою жизнь из-за неё, я не могу. Я прекрасно помню, как он готов был сбежать вместе с ней, наплевав на то, что его расстреляют за дезертирство. А учитывая, что ему тоже претит эта война, они вдвоём могут решиться на любую глупость.

— Я не знаю, сколько продлится война, но на Рождество мы явно не попадём домой, — холод в глазах Фридхельма постепенно тает, сменяется тёплыми бликами.

— Грета и Виктор будут ждать нас напрасно.

— Если будет затишье, мы могли бы выбраться к Чарли, — робко улыбается он. — Отметим Рождество вчетвером, может, конечно чуть позже.

Я знаю, что не должен был сейчас этого говорить, но слова будто сами сорвались с языка:

— Фридхельм, тебе не стоит слишком привязываться к Эрин. Ты же понимаешь, отец никогда не примет девушку, в которой течёт русская кровь, а тем более сейчас…

Его взгляд моментально становится чужим, колючим, губы упрямо сжимаются:

— Мне пора заступать в караул.

— Подожди, я… — чёрт, он опять взбрыкнул, стоило только упомянуть его ненаглядную Эрин!

— Я тебя услышал, Вильгельм, — ровным голосом ответил он. — А теперь услышь и ты меня. Мне на всё это плевать. И на её происхождение, и на мнение отца, да и на твоё собственно тоже. Не хотите смириться с моим выбором — мы с ней уедем подальше, когда всё это закончится.

— Фридхельм…

— Я люблю её и смогу защитить, — жестко перебил он. — И если ты не можешь это принять, то хотя бы не мешай нам.

Недоговоренное «иначе» тяжело повисло между нами в его взгляде. Иначе я откажусь от всех вас.

Я могу понять то, что он чувствует. Ведь я его люблю, пусть и другой любовью и тоже готов защищать от всего. Только теперь нужно быть осторожнее, придумать что-то, что не выставит меня жестоким тираном, преследующим несчастных влюблённых.

* * *

Я ушёл из штаба пораньше, тем более Штейнбреннер тоже уехал. Возвращаться в душную избу я не спешил, решил немного пройтись. Может, увижу Фридхельма. Хотя что я ему скажу? Что я неправ? Учитывая комендантский час, на улице не было ни души. Даже собаки не лаяли, деревня словно вымерла. Фридхельма я не увидел. Наверное уже ушёл к границе села. Так, а это что такое? Всё в той же избе похоже опять идёт развесёлая пирушка. До меня донеслись звуки марша, в окнах горел свет. Без раздумий я подошёл к двери. Сейчас посмотрим, как мои парни понимают непосредственные приказы своего командира. В комнате подвыпившие солдаты веселились на всю катушку. Кто-то весело кружил в танце одну из тех русских девушек, что были здесь вчера. Ещё одна сидела, пытаясь отказаться от полного стакана местного «шнапса», который настойчиво впихивали ей в руки. И только я успокоился, что моих здесь нет, из-за занавески, делящей комнатушки, выскочила Эрин:

— Только тронь меня ещё раз, мудила!

— Сюда иди, мелкая дрянь.

Она там что, была со… Шнайдером? Тот по-хозяйски перехватил её за талию и потянул обратно.

— Что происходит? — я что такой незаметный, что никто из них двоих не прореагировал на появление своего командира?

— Ничего, герр лейтенант, — Шнайдер тут же выпустил её и спокойно продолжал. — Девушки, которых вы здесь видите, пришли сюда исключительно по доброй воле, так что ваш приказ мы не нарушаем.

— Добровольно? Не знаю, чем вы припугнули этих, но ещё две рыдали, пока я не отправила их по домам, — возмущённо вмешалась Эрин и повернулась ко мне. — Уймите ваших солдат, герр лейтенант, а то уже на всех подряд бросаются.

— Что ты имеешь в виду?

Я кивком указал этой парочке на выход. Не хватало ещё, чтобы наши разбирательства слушали чужие уши.

— Хочешь сказать, он к тебе приставал?

Чёрт поймёт этих женщин. В прошлый раз зажималась с ним и не жаловалась, чего тогда развопилась сейчас?

— А что не видно, что нас связывает явно не «горячая любовь»? — огрызнулась Эрин.

Ну не знаю, на жертву насилия она не похожа. Вид конечно слегка растрёпанный, но в глазах ни слёз, ни испуга. Злая, это да, но мало ли из-за чего они там поссорились? И вот ради этой дряни Фридхельм готов отказаться от своей семьи?

Эрин бросила на Шнайдера испепеляющий взгляд:

— Если он меня ещё хоть раз тронет, я отстрелю ему яйца! И мне плевать, что вы потом со мной сделаете!

Я конечно не особо знаток женщин, но или она действительно хорошая актриса, или… Меня кольнула совесть. А если я сейчас закрываю глаза на явное насилие? Но если Шнайдер её преследует, почему тогда она молчала?

— Иди к себе и делай выводы, что не стоит болтаться по ночам в казармах, — в её глазах читается такое презрение, что я снова почувствовал горячую волну стыда.

Как бы там ни было, она всё же девушка, и я должен быть на ее стороне. Шнайдер с самодовольной ухмылкой направился обратно.

— А ну стой, — нет я всё-таки поговорю с ним как полагается. — Ты что забыл, как у нас карается изнасилование? Тем более она не русская крестьянка.

— Да какое там изнасилование, герр лейтенант? — циничная ухмылка словно приклеенная не сходила с его губ. — Девчонка просто выделывается. Приревновала меня к русской Наталье, вот и устроила целый спектакль.

— А ты ничего не путаешь? — слишком уж самоуверенно он держится.

— Нет. Она просто морочит вашему брату голову, — Шнайдер невозмутимо подкурил сигарету.

Я представил, что будет, если о подобном инциденте узнает Фридхельм. Неважно пристаёт к ней Шнайдер, или она сама раздвигает для него ноги. Дело однозначно кончится смертоубийством, тем более со Шнайдером у них и так давняя вражда.