– Это уже серьезно, – заметил я. – Однако справедливо. Если вы не признаете командира командиром, как можно назначать вас даже на малую должность? Если в ответственный момент вы поступите по своему разумению, а не выполните команду?

Студент-молитвоборец промолчал.

– Но почему ты не скрыл того, что ты молчальник, а прикинулся немым?

– Господом заповедано никогда не лгать, – ответил Иван. – Я и не лгу. Просто не говорю. И не молюсь так, как заставляют.

Глаза студента горели фанатичным блеском. Что ж, отношения местной, по-видимому, не так давно возникшей секты и древней официальной церкви – не мое дело. Так же, как и то, что кто-то скрыл свое вероисповедание. Человек, не желающий лгать, заслуживает большого уважения. Даже если он делает это довольно странным образом.

– Можешь быть уверен, я не выдам тебя ректору, – пообещал я Иванову. В том случае, если ты действительно непричастен к мрачным событиям последних недель. Чем ты можешь это доказать?

– А чем ты можешь доказать, что ты не всадник Апокалипсиса? – задал довольно странный вопрос Иван. В глазах его заиграл сумасшедший огонек.

Мне поневоле пришлось задуматься.

– Тем, что я не на коне, – ответил я через некоторое время.

– Может быть, конь спрятан за поворотом дороги? И ты спешился, чтобы погубить нас и не быть узнанным?

Похоже, молчальники правильно делали, что большую часть времени помалкивали. Меня словоблудие Ивана – одиннадцатый смертный грех – уже начало раздражать.

– Какое это имеет отношение к делу? Ты причастен к убийствам и похищениям?

– Конечно нет. Это дело высших сил. Посланника.

– Ангела? – уточнил я.

Иван словно бы подавился – то ли смехом, то ли ругательством:

– Ангелы сходят к праведным людям. Они вестники. Суд над неправедными творит один из помощников судьи, слуга Велиала, прокурора и наказателя. Меньший наказатель.

– Ты его видел? – спросил я.

– Кто может сказать, что видел наказателя? – спросил Иван. – Кто может быть уверен в том, что виденный им – наказатель? В одном могу тебя заверить – я не его подручный и не его помощник. Ибо грешен есть. Остается только надеяться, что наказатель пришел не по мою душу и не за мной. Или придет не так скоро.

– И все же, что это за тварь? Или наказатель – человек, которого ты не хочешь выдать?

– Наказатель, помощник судьи страшного суда – не человек, – выдал очередную сентенцию Иван. – Хотя он может принять любую форму, выглядеть человеком и не человеком. Отпусти меня, воин. Ибо наши пути слишком отличаются. Не думаю, что наказатель пришел по твою Душу – он расправляется с еретиками, а не с неверующими. Тех ждет огненное озеро, куда их ввергнут скопом, не уделяя каждому много внимания. А суд близится, и от него не скроется никто. Может быть, тебе еще не поздно покаяться.

Но лично я считаю, что тебя уже ничто не спасет. Извини, это горько слышать, но мы никогда не лжем…

– Я пока оставлю тебя в покое, – сообщил я Ивану. – Но не думай, что подозрение с тебя снято. И еще один вопрос. Если суд близок, если наказатель уже явился, почему ты не боялся умереть, но опасался гнева ректора?

– Что мне гнев ректора? – усмехнулся Иван. – Служба безопасности пошла бы по моему следу, заставила бы выдать нашу общину, подвергла преследованию как еретиков всех наших верных. Сказано: не введи нас во искушение. Вдруг кто-то не выдержит искушения и сдастся? Виной тому буду я. Поэтому прошу и заклинаю тебя – не проговорись. Ибо не только меня погубишь, но и многих из моего рода. И не используй то, что узнал от меня, во зло.

– Лишь бы ты не был привержен злу, как утверждаешь. Тогда тебе нечего опасаться. Кроме этого самого наказателя. Кстати, ты не сказал мне – где и что ты копал?

Иван подозрительно взглянул на меня, потом сообразил, что его подвело не мое всеведение, а выдали сорванные мозоли на руках.

– Убежище, – ответил он. – Сказано, что будет дождь огненный. И каждый должен укрыться, дабы его не смыло в озеро пылающее.

– Ты веришь, что огненный дождь пройдет на самом деле? – не поверил я своим ушам.

– Все мы верим. Но я далеко от убежища общины. Предчувствуя последние дни, начал готовить свое собственное.

– Покажешь, – приказал я.

– Тебе там не укрыться, – заявил Иван.

– Ты совсем сбрендил. Зачем мне отчего-то укрываться? Я не верю в беспричинные огненные дожди. Так же, как и в скорое наступление конца света. Многие ждали его, но, надеюсь, случится он очень нескоро. Да и тогда останутся миры, в которых цветет жизнь.

Иван поморщился от моего кажущегося богохульства, но спорить не стал.

– Если найдешь что сообщить мне – буди в любое время дня и ночи, – приказал я студенту. – Кстати, куда наказатель стаскивает свои жертвы? Уж не в твое ли убежище?

Мало ли какая мания у этого студента? Может быть, воображая, что помогает наказателю, он прячет трупы…

– В ад, – оскалился Иван.

– А тела?

– На свалку под небесами, – фигурально ответил Иванов, разумея, очевидно, наш бренный мир.

Студент, конечно, знал больше, чем рассказал. Но и из его недомолвок я сделал кое-какие выводы. Скорее всего, причиной бед университетского городка стала какая-то могучая и хитрая тварь. Или великолепно вооруженный и оснащенный человек.

Ни тварь, ни человек не могут не оставлять следов. Если я их не нашел, значит, плохо искал. И нужно искать лучше.

Все началось с тутовой рощи. Именно в ней пропал Дима Самойленко. В непосредственной близости от нее разорвалось сердце Семена Протасова. Роща была огромной. С одной стороны ее ограничивала маленькая речка Шумелка,за которой лежала деревенька Хопровка. В деревне пропало в последние недели три человека.

Со стороны лаборатории роща выходила на аллеи и поляны. Здесь вроде бы злоумышленнику спрятаться негде. Если он, конечно, не человек. А уж прятать тела жертв в студгородке хищник точно не будет. Да и для человека это сложнее, чем, скажем, зарыть их в роще.

С третьей стороны, между главным корпусом университета и студенческим городком, располагалась персиковая плантация. Деревья здесь были низкие, земля – вспаханная, без травинки. Плантация просматривалась отменно.

В облетающих персиковых деревьях могла скрыться только мышь или крыса, но никак не более крупное существо.

И, наконец, дальний от лаборатории край тутовника выходил на ореховую рощу. Там не было таких густых зарослей, как в тутовой роще, но старые грецкие орехи скрывали свет солнца и давали молодую поросль. Вырубали молодой орешник не каждый год. Если учесть, что орехи не требовали особого ухода – нужно было только собрать их раз в году, – понятно, что роща была местом очень глухим. В этом году ореховые деревья подмерзли, и урожай даже не собирали. Так что орешник не прочесывали в поисках добычи сборщики, хотя время было самое то. Что располагается за посадками грецких орехов, я не успел выяснить – роща была очень большой.

Ближе к вечеру я зашел на технический факультет за Касымом. Мы захватили в своем домике оружие и углубились в тутовник.

Конечно, я мог пойти и без Нахартека. Но лишняя пара глаз всегда может пригодиться. Мне все эти заросли уже порядком примелькались, а у молодого человека был острый взгляд и верная рука. Недаром он служил в Сотне-у-Врат. И, единственный из всей сотни, уцелел.

По тутовнику мы лазили около часа. Я высматривал следы, выискивал свежие тропки, ворошил кучи старой листвы. Принюхивался: не повеет ли откуда странными запахами? Нахартек, привыкший к горам и степным просторам, чувствовал себя между стволов, под душной кровлей густых ветвей не в своей тарелке, но добросовестно помогал мне. Обнаженный меч он держал наготове. Я тоже не вкладывал клинок в ножны. Никто нас здесь не видел, стесняться было некого. А терять несколько мгновений на то, чтобы вынуть клинок, когда на тебя внезапно напали, – непозволительная роскошь.

И все-таки в тутовнике нам не встретилось ничего интересного. Место неприятное, запущенное, запыленное. Но реальная угроза если и скрывалась здесь, то теперь ушла.