Мучо подплыл к креслу, не без труда опустился в него и пристегнул себя ремнем. Его люди так и остались висеть у входа с винтовками наперевес. «Хорошо, на мушку не берут», — подумал Цитрус.

— Жизнь довела, — поделился Чавос. — Расовая дискриминация. Пришлось повоевать за справедливость вместе с братьями-мусонами… Связался с ними еще на старших курсах летной школы, когда тебя рядом уже не оказалось, и некому было наставить меня на путь истинный.

— С мусонами? — насторожился Эдик.

— Ну да, я вступил в один из боевых отрядов. Чего мы только не предпринимали, чтобы свергнуть несправедливое правительство Межгалактического сообщества! А потом в самый неожиданный момент мусоны прислали человека, чтобы меня убить. Дескать, я слишком много знал.

— Как это?

— Да вот так. Говорю же, свои же братья мусоны подослали ко мне убийцу. Они вообще людьми запросто швыряются. Пока ты нужен организации, ты в фаворе, но как только необходимость в тебе отпадает, всё, прощай, боевой товарищ. И хорошо еще, если ты мало знаешь. Тогда тебя, может, и оставят в покое. А если, как я… Тогда пиши пропало. В общем, на меня началась форменная охота. По закону я жить уже не мог. Пришлось податься к лихим ребяткам. Вот и гоняю с тех пор по Галактике на этих корытах, граблю богатеев. Но ты тоже, я смотрю, с законом не в ладах.

— Да уж, — проворчал Эдик, — дедушка оставил мне в наследство бубличный завод. Плохие ребята прознали об этом, хотели отнять у меня мою собственность. Но я всех их порешил. — Он покосился на летающую по рубке золотую болванку. — Знаешь, Мучо, я ведь всегда теперь так поступаю. Если кто-то хочет красть мою собственность, то у меня разговор короткий. Ножом по горлу, и вместе с мусором в межзвездное пространство.

Чернокожий приятель Цитруса к его удивлению совсем не испугался. Только рассмеялся.

— Браво, браво, Эдвард Цитрус в своем репертуаре. Кстати, что у тебя с левой рукой?

— Легавые доктора отпилили, — проворчал Эдик, недовольный тем, что Мучо с интересом разглядывает его зеленоватый уродливый протез.

— Они что, опыты на тебе ставили?

— Возможно. Но уверяли, что лечат. Я долго с крюком ходил. Потом вот протезом обзавелся.

— А что, получше не нашлось?

— Ты попади на астероиды, посмотрю я, что там для тебя найдется, — огрызнулся Цитрус. — Кайло и тюремная роба — вот будут все твои ценности.

— Обиделся? — улыбнулся Мучо Чавос. — Напрасно. Я вовсе не хотел тебя задеть. Я смотрю, ты совсем коском заделался. Одичал там, на астероиде. Кайло, легавые. Раньше твоя речь отличалась большим изяществом.

— Я и сейчас могу изящно излагать, — нахмурился Цитрус, — только ситуация не та. Ты же собираешься меня ограбить.

— Ты что, Эдик, — Чавос приподнял брови, — кто тебя собирается ограбить?! Я просто хочу, чтобы ты поделился со мной золотом, которого тут целые трюмы.

— Нет в трюмах никакого золота. Вот, несколько болванок — и всё.

— Ну, конечно… Я ни за что не поверю, что сын пилота Спаркса смоется с тюремного астероида, не прихватив с собой золотишка на пару бюджетов колонии средних размеров. Виктор, — обратился он к одному из своих людей, — проверь, пожалуйста, трюм. Да поживее!

Змей дернулся в кресле.

— Спокойнее, приятель, — Мучо смерил его насмешливым взглядом, — я очень надеюсь, что сегодня больше никто не отдаст концы.

— Ладно, не надо осматривать трюм, — решился Цитрус, — да, у нас в корабле полно золота. Но это мое золото!

— Вот где кроется ошибка, — чернокожий улыбнулся. — Гляди, Эдик, ты говоришь «мое золото». Но я могу поспорить, что еще сутки назад оно тебе не принадлежало. А было собственностью правительства. Отсюда следует, что ты похитил это золото. Мы все в душе революционеры, Эдик. Ты сам, помнится, учил меня, что всякий просвещенный молодой человек должен быть революционером, если у него горячее сердце и честолюбивые планы. А какой главный лозунг любого революционера?

— Свободу трудящимся? — с надеждой поинтересовался Цитрус.

— Нет, — физиономия главаря пиратов залучилась такой неподдельной радостью, что могла бы послужить отличной рекламой пьянящих колосков. — Грабь награбленное, Эдик. Помнишь, ты сам меня этому учил? Богатеям и ростовщикам, дескать, совсем ни к чему столько денег. Часть можно запросто экспроприировать.

— Разве я мог говорить такую глупость?

— Говорил, говорил, — Мучо погрозил Цитрусу пальцем. — И в этих словах, дорогой мой друг, крылась Великая истина. Она ведет меня по жизни. И делает меня счастливым. Теперь-то я подлинный революционер. Граблю награбленное. Распределяю между своими братьями революционерами. Значит, так, Эдик, золото мы перегружаем на наши корабли, а вас оставляем в живых. По-моему, вполне достойная сделка. Как думаешь? Ведь у тебя есть бубличный завод на Амальгаме как ты сам только что мне рассказал, вилла… Что еще нужно, чтобы достойно встретить старость? Как-нибудь я загляну к тебе, попируем, вспомним славные деньки…

Повисла напряженная пауза. Цитрус мучительно размышлял, барабаня пальцами правой руки по приборной панели. Змей сверлил Мучо Чавоса и его людей сердитым взглядом желтых глаз. А Дылда с интересом изучал содержимое собственного носа.

— У меня есть другое предложение, — проговорил, наконец, Цитрус.

— Я весь внимание.

— Золото мы оставляем на транспортнике…

— Эдик, Эдик, Эдик, — покачал головой пират, — я думал, речь идет о конструктивном диалоге двух старых приятелей, у которых общее прошлое и которые отлично понимают друг друга…

— Да дослушай же ты! — выкрикнул Цитрус.

— Ну, хорошо, — Чавос сложил руки на груди, — говори. Хотя обычно тебя не переслушаешь…

— Итак, часть золота оставляем на транспортнике. А транспортник оставляем вам. Взамен половины золота вы даете нам один из ваших кораблей. Насколько я успел заметить, кузова у них всё равно ржавые, так что они долго не протянут. А тут целый бронированный транспортник, почти новый…

— Это сильное преувеличение, — поднял вверх указательный палец Чавос. — Транспортник не нов, и, главное, тихоходен…

— Хорошо, совсем еще не старый бронированный транспортник, на котором можно пробиться при желании через пояс астероидов. Мы, так и быть, возьмем одну из ваших керосинок. Погрузим туда тридцать золотых болванок и улетим.

— Нет, — покачал головой Мучо, — как я уже сказал, я с радостью отпущу тебя, Эдик, и даже соглашусь на обмен кораблями, в память о нашей давней дружбе, но золото останется нам. Разве что, — он задумался, — одну болванку я всё же тебе оставлю. На память. У меня слишком много людей, они просто не поймут, если я дам тебе больше. Золото должно делиться по головам… Сколько у тебя болванок, шестьдесят? А у меня девяносто головорезов, включая тех, что на базе. Твоим друзьям золото не положено — пусть радуются, что остались в живых, они ведь не учились со мной в летной школе. А для тебя и одной болванки много… Может, достаточно будет моего честного слова, что я отдам тебе десять кило золота, когда прилечу погостить у тебя на Амальгаму…

Цитрус внимательно посмотрел на Чавоса и констатировал:

— Раньше такой алчности я в тебе не замечал, мой маленький чернокожий друг.

— Что я могу сказать? — Мучо пожал плечами. — Люди меняются со временем. Я вырос, Эдик!

Он обернулся к своим ребятам. Те подняли винтовки и направили их на спутников Цитруса.

— Маленькая предосторожность, — сообщил Чавос.

— Знаешь, что будет, ес-сли ш-шмалнеш-шь в невес-сомости, — рептилия вперился страшным желтым взглядом в одного из стрелков, — тебя так о с-стенку ш-шандарахнет, ш-што маму родную забудеш-шь.

— Зато в тебе пуля проделает аккуратную дырочку. — Мучо Чавос погрозил Змею пальцем, — так что дергаться не советую. В невесомости, конечно, больше подошли бы лучеметы, но мы же не могли знать, что у вас всё так плохо…

— Так как насчет обмена? — проговорил Эдик. Он понял, что дело запахло жареным, и лучше как можно скорее уносить ноги, пока его приятель по летной школе не передумал.