– Об этом я как раз и хотел с вами поговорить. У меня давно все просчитано. И самым наилучшим образом распланировано. В общем-то, есть целых два способа…

– Даешь первый. – Глеб обернулся, ожидая, что над платной стоянкой вот-вот появятся полицейские вертолеты и катера.

– Первый способ не слишком привлекателен с точки зрения гигиены. Но мы все же можем им воспользоваться. В настоящий момент канализационный колодец должен быть открыт. За небольшую сумму я договорился с одним из служащих аэропорта, что он случайно забудет запереть крышку на молекулярный замок. Миновав колодец, мы без лишних проблем выберемся непосредственно в туалетную комнату пассажирского крейсера.

– В сортир? Из колодца?

– Конечно. Вылетали когда-нибудь на пассажирских крейсерах? Видели уборные? Или вы полагаете, что сливные трубы этих туалетов узкие? Уверяю вас, туда можно протащить даже слона!

– Мы-то не слоны, – вздохнул Глеб. – Но канализационный колодец?! – Он с сомнением поглядел на свои когда-то белые брюки и сплюнул далеко в сторону, – ладно, валяй веди. Время не ждет.

– Есть и другой вариант, не такой надежный, но…

– Нет, – отрезал Глеб, – Главное – не попасться! Пошли, я сказал, нечего время терять.

– Но…

– Никаких «но», быстро в тоннель! И кончай разговаривать, как диктор из визиометра. Излагай по-человечески. Чтобы коротко и ясно.

– Хорошо, если вы так настаиваете, я постараюсь придать своей речи примитивный окрас, – поэт сделал приглашающий жест и стремительно зашагал прочь от платной стоянки.

Скрепя сердце Глеб последовал за ним. Осуществлять космический перелет в компании лемурийца ему совсем не улыбалось, но не хотелось упускать столь неожиданно представившийся шанс смыться из Мамбасу. Здесь на него объявлена настоящая охота. Совсем озверела полиция. К тому же поэт пока не успел продемонстрировать дурной нрав. Оставалась надежда на то, что этот лемуриец особенный, он не станет впадать в боевой раж из-за случайно сказанного слова и бросаться на всякого с целью убить.

«Придется следить за базаром, – решил Глеб. – А как выберемся из Мамбасу, постараюсь от него избавиться».

– «Постараюсь придать примитивный окрас», – передразнил он поэта. Вот ведь муфлон корявый!

Спустившись по лестнице, они оказались по щиколотку в навозной жиже. Запах здесь стоял такой, что Глеб пошатнулся и схватился за стену, измазав ладонь чем-то бурым.

– Ты же говорил, канализационный колодец свободен, – выдавил он.

– А что, ты видишь охрану? Или решетки? Колодец свободен.

– Решеток нет. Охраны тоже. Но тут полно дерьма! – Оно тебя волнует? Нет. Может быть, оно гонится за тобой? Преследует? Разговаривает с тобой? Плывет себе потихоньку по своим делам и никому не мешает.

– Я думал, оно может помешать существу с такой тонкой духовной организацией, как у тебя.

– Чепуха, – равнодушно бросил поэт. – Нет роз без шипов, нет любви без смерти. Вам ли, опытному человеку, этого не знать?

– Что ты мне опять выкаешь, как почетному пенсионеру?! – Глеб помрачнел еще больше. – Я, кажется, ненамного старше тебя – только ходок да задержаний больше. – Подумал и добавил: – Наверное. Будешь говорить мне «ты» или нет?

– Я честно старался не раздражать вас. Или тебя. Воспитание не позволяет мне говорить «ты» незнакомым людям.

– Меня Глеб зовут, – представился Жмых, – теперь я уже не незнакомый. Можешь звать меня по имени и на «ты».

– И все же мы еще очень мало знакомы.

– С тобой что, поделиться моей биографией, чтобы ты начал называть меня на «ты»? А фамилия моя Жмых. И погоняло – Жмых. Хорошо жить с такой красочной и сочной фамилией! Тебя зовут – Жмых. И ты не обижаешься. А вот знал я, к примеру, парня, так у него кликуха была Навоз.

– В этом колодце он бы, наверное, чувствовал себя в своей стихии, – отметил лемуриец.

Глеб захохотал, эхо отразилось от стен, и его смех унесся вдаль по коридору. Он продолжал хохотать и даже согнулся, придерживая руками живот.

– Ой, ха-ха-ха, не ожидал от тебя. А ты веселый парень, как я погляжу.

– Есть немного, – согласился с улыбкой лемуриец, – итак, ты готов идти, Жмых?

– Не знаю, – ответил Глеб и поднял ногу. Жижа отозвалась громким «хлюп». – Неужто это все могли сотворить пассажиры одного-единственного лайнера, будь они неладны?

– Согласно постановлению земного правительства, загрязнение цивилизованного космоса запрещено. – Лемуриец пожал плечами. – Вот и везут все дерьмо сюда.

– Да знаю я про это постановление. – Глеб решительно шагнул вперед, потом еще и еще раз. Вонь буквально сбивала с ног.

«Пропахнешь тут на всю оставшуюся жизнь, – подумал он, – никогда не отмоешься. И станешь крайне непопулярным у женщин. Сможешь встречаться только с теми, у которых хронический насморк. И день за днем слушать, как эти соплюшки сморкаются».

Мурашки побежали у Жмыха по спине.

Через пару десятков шагов тоннель терялся во мраке.

– Ясное дело, – буркнул Глеб и свирепо зыркнул на поэта, – кому придет в голову освещать канализацию. Ты фонарик хотя бы захватил? Дай-ка я угадаю. Конечно, нет?

– Увы, нет, – отозвался поэт.

– Увы, нет?! – рассердился Жмых. – Лучше бы увы, да. И что же, нам теперь топать в темноте?

– Ты сам выбрал этот путь.

– Угу, – покорно кивнул Жмых. – Слышь, лемуриец, а зовут-то тебя как? Я тебе представился, а ты – ни гуту. Это у вас в роду вежливость такая или один ты инкогнито хранишь?

Лемуриец пожевал тонкими губами.

– Нет. Я просто считал – может быть, тебе мое имя вовсе и не интересно? Так что же я буду навязываться?

– Ты, стало быть, сильно вежливый. Или весь на понтах? Ну, так мне интересно. Точнее, может, мне и не очень интересно, но надо же тебя как-то к миске с баландой звать? Все-таки вместе чалимся.

– Меня зовут Лукас. Лукас Раук.

Глеб хмыкнул, остановился, вгляделся в лицо лемурийца, едва различимое во тьме.

– Не пойму – ты что, издеваешься? У тебя имя, как у латиноса.

– Я получал паспорт в латинской зоне.

– Да что мне твой паспорт? Кликуха у тебя есть? Или как тебя по-настоящему зовут?

Лемуриец угрожающе зашипел.

– Эй, эй, да я не имел в виду ничего плохого! – пошел на попятный Жмых. – Не хочешь говорить – не надо. Буду тебя хоть Родригесом звать.

– А я и не сказал ничего плохого, – заявил Лукас. – Так меня зовут по-лемурийски. Вряд ли ты сможешь произнести.

– Ну, почему же, – на мгновение задумался Глеб. – Шшшзвдзвжжж!!!

– Нет, совсем не так, – печально опустил уголки губ лемуриец. – Даже близко не похоже. А клички у меня нет. Я же не закоренелый бандит.

– Ясно, – хмыкнул Глеб. – Слушай, твоя река из дерьма никак не заканчивается! А только становится глубже. Темно уже, как… В общем, не важно где. И просвета не видно.

– Думаю, идти уже недалеко.

– Ладно, пошли, тьфу ты. – Во рту после болтовни в канализации стояла такая мерзость, что оставалось только все время отплевываться.

– Запах действительно не очень приятный, – будто бы только что заметил лемуриец.

– А ты думал, канализация пахнет фиалками? – Раздраженно поинтересовался Глеб.

– Кстати, в природе существуют цветы, имеющие запах испражнений, – с улыбкой на лице заявил Лукас.

– Очень ценная информация. Лучше бы в природе имелось дерьмо, от которого так и несет тонким ароматом духов.

Шагов через пятьдесят впереди заплясали лучи фонарей.

– Опа! К нам идут фонари, – заключил Глеб. – С одной стороны, это хорошо, а с другой – вдруг они вооружены?

– Разве что резиновыми дубинками, – откликнулся лемуриец.

– Почему? Ты знаешь, кто это?

– Служба ассенизации космопорта, – сообщил поэт, – нам немного не повезло. Как раз сейчас они делают обход тоннеля. Я всегда говорил, все в жизни зависит от слепого случая. А дубинки им нужны, чтобы отбиваться от крыс.

– Тут еще и крысы водятся? – опасливо вжал голову в плечи Жмых.