Из дипломатических соображений я промолчал. И даже удержался от хохота ценой титанических усилий.

— Это ж прямо золотая жила… — зачарованно добавил он. — Полтыщи за сутки безо всяких налогов. И никакая санитарная инспекция плешь не проедает…

Погрузившийся в мечтания Джага вскоре начал задремывать, свесив голову на грудь. Янта на заднем сиденье, похоже, уснула еще с тех пор, как мы углубились в полосу лесопосадок. Сверяясь мысленно с картой, я вел машину по грунтовкам в обход столицы на юг. В общей сложности прохождение маршрута заняло почти два часа, зато мы вернулись к загородному дому на холме совершенно никем не замеченными.

Прошедший день меня здорово вымотал. Вдобавок все мои болячки разнылись, предвещая перемену погоды. Уже не хотелось думать ни в каком мозговом режиме и ни о чем.

Когда мы перетаскивали багаж в дом, начал слегка накрапывать дождик. Я загнал увечный «Дром» в сарай, подальше от посторонних глаз. Мало ли кто проедет мимо. Потом вернулся в дом. За пустым столом в центральном холле сидела Янта.

— Дядюшка уже отправился спать, он очень устал, — сообщила она. — Тебя покормить?

— Нет, спасибо.

Янта встала, когда я подошел к ней. Глаза цвета морской волны на рассвете были распахнуты навстречу мне, сразу же я захлебнулся в них и с радостью утонул. Ее красота повергала меня в цепенящую робость, до сих пор с трудом верилось, что такая женщина снизошла до моих ласк прошлой ночью.

— Ты ничего не хочешь мне сказать? — с ободряющей улыбкой спросила она.

— Хочу. Но это займет уйму времени.

— Разве мы куда-то спешим?

— На это уйдут годы, — предупредил я.

— Тогда почему бы не начать прямо сейчас?

— Хорошо, начну. Я люблю тебя.

Она положила руки мне на плечи.

— Продолжай, пожалуйста.

— Я люблю тебя.

— Это я уже слышала.

— А я могу повторять это годами. Видишь, как много я могу тебе сказать.

— Я буду очень благодарной слушательницей.

— А ты ничего не хочешь мне сказать? — я крепко обнял девушку, впитывая ладонями дрожь, прошедшую по ее телу.

— Скажу. Возьми меня здесь. Прямо на полу, — потребовала она.

— Ничего подобного, — возразил я, подхватил ее на руки и понес по скрипучей лестнице в мансарду. От моей беспримерной усталости не осталось и следа.

— Опусти меня, тебе тяжело, — шепнула она, впрочем, даже не пытаясь высвободиться.

— Это тебе так кажется, — я распахнул дверь продетой под ее колени левой рукой.

В комнате стояла непроглядная темень, однако зажигать свет я не стал.

— Ну почему ты все делаешь не так, как я прошу? — лукаво попеняла Янта, приникнув щекой к моему плечу.

— Сам не знаю, — я опустил ее на скрипнувший тюфяк из водорослей и сознался. — У меня отвратительный характер.

Тугая пуговка на вороте бисерной блузки наконец выскользнула из петельки, следующую Янта уже расстегнула сама.

— Как здорово. У меня тоже характер жуткий.

Не церемонясь, мы кидали снятую одежду на пол. Потом, обнаженные, плотно приникли друг к другу.

И снова мы качались на океанских волнах, падали сквозь бездны влажного пламени, задыхаясь в изумительном угаре. Мы были двумя трепещущими скользкими рыбами, расплющенными толщей глубоководного безмолвия. Мы впитывали судороги друг друга, ввинчиваясь по спирали стона в недра пульсирующего сумасшествия, тело Янты выгибалось радугой, мои мышцы изнемогали от блаженного бешенства, искрящийся космос взрывался в тайниках плоти и длился, и нарастал, и тихо гас, а в обрушившейся пустоте долго теплилась благодарная нежность. Я поцеловал Янту между грудей и перекатился на спину.

За мансардным окном шелестел дождик, мы лежали, растворяясь в непроглядной тьме. Ночь сомкнулась черным шелестящим коконом вокруг нас, единственных обитателей крошечного мироздания. Насколько я люблю ночную пору, настолько терпеть не могу междусолнечье, когда спать приходится за плотными занавесками. Но сейчас темнота мешала мне любоваться Янтой.

— Месакун, ты опять не сделал так, как я просила — с тихим укором проговорила она.

— Понимаешь, не могу. Не могу я так, и все. Разве тебе было плохо со мной?

— Глупый. Мне было изумительно.

— Тогда в чем же дело?

— Не слушай меня, — она положила голову мне на плечо. — Я вообще не знаю, чего хочу. А ты чудесный…

Вот теперь я уже точно вымотался до предела. Ее голос доносился неразборчиво сквозь плотную толщу мрака. Я выскальзывал из собственного тела и плыл в никуда, осязая лишь, как дыхание Янты тлеет на моей щеке, и не было сил обнять ее, прижаться всем телом, сказать, до чего я ее люблю, люблю…

Крик Янты вырвал меня из сна одним махом. Пронзительный, сдавленный, нечленораздельный крик. Моя рука метнулась под подушку и нашарила там пустоту.

За окошком лепетал дождик, стояла глубокая ночь, мы лежали одни в темной комнате. Пистолет валялся вместе с одеждой на полу, впрочем, я зря переполошился спросонок. Янте приснился кошмар, только и всего.

Схватив девушку за плечи, я подул ей в лицо, так по старому поверью отгоняют злых ночных духов. Колдун из меня никудышный, впрочем, Янта обмякла и прерывисто вздохнула.

— Ох, милый, прости, я тебя разбудила…

Вздрагивая, она прильнула ко мне, уткнулась в грудь мокрым лицом, совсем по-детски шмыгнула носом. Жуть внезапного пробуждения отхлынула, сменившись трогательным затишьем. Я баюкал ее, легонечко поглаживая вдоль спины, потом незаметно для себя перешел к осторожным тягучим ласкам. Мы парили в бесконечности теплого мрака, желание подкрадывалось, медленно сгущалось. Янта подкралась губами к моему рту, ее пальцы скользнули вниз по животу и цепко сжались. Сдавленно ахнув, она откинулась навзничь, притягивая меня с жадной поспешностью, щедро распахнулась подо мной. Исчез шум дождевых капель, исчезла тьма, исчез поскрипывающий тюфяк, вообще все исчезло. Были только мы, и больше ничего.

Самая дивная и невероятная ночь в моей жизни. Еще ни одна женщина не дарила меня таким всепоглощающим самозабвением, ни с одной не был я настолько неутомим, ни одна не впитала столько моей нежной ярости, выплеснув не менее яростную нежность в ответ.

А после мы лежали рядышком, держась за руки, переполненные друг другом и опустошенные, не нуждаясь в словах. Все уже было сказано молча, при посредстве осязания, которое неспособно фальшивить. Однако Янта вдруг заговорила вполголоса, отчетливо и сухо роняя фразы.

— Месакун, мне нужно тебе рассказать, что со мной случилось. Хотя, может, лучше промолчать. Но ты имеешь право знать про меня все.

— Хорошо, я слушаю тебя.

Немного помедлив, она продолжила.

— Месакун, я грязная тварь. Я ненавижу себя.

И снова сделала паузу. Ее истовое самобичевание казалось мне чуточку несерьезным. Я надеялся, что за всем этим кроется наивно раздутый сущий пустяк, что-нибудь вроде обыкновенной подростковой мастурбации и неотделимых от нее терзаний из-за собственной якобы уникальной, чудовищной порочности.

— Пожалуйста, не надо так…

— Я тебя недостойна.

— Да что ты такое говоришь, — изумился я.

— Ты просто не знаешь, — отрезала она. — Прости, придется тебе рассказать. Это случилось почти год назад. Поздно вечером я возвращалась от подруги. Та еще предлагала вызвать такси, но я отказалась. Погода была прекрасная, хотелось прогуляться пешком. До сих пор себя кляну за дурость.

Янта говорила отрывисто и быстро. Каждая фраза давалась ей почти с физическим усилием.

— Я уже почти дошла до дома. В парке навстречу мне попались двое. Типичные подонки. Пытались со мной заговорить, но я молча прошла мимо. Тогда они сзади схватили меня за волосы. Зажали рот… — она перевела дыхание, ее пальцы скрючились в моей ладони. — Месакун, они меня изнасиловали.

Так вот оно что. Меня ожгла вспышка бесплодной ярости. Дорого бы я дал, чтобы эти двое встретились на моем пути.

Повисло тяжкое беспросветное молчание. Лишь мириады дождевых капель мягко шелестели в ночи. Янта скрипнула зубами. Осторожно я разглаживал ее окостенелый от напряжения кулачок.