В дальнем углу операторской примостился за компьютером сухопарый планетолог из исследовательско-аналитической группы. Перед ним на экране медленно вращалась планета, разукрашенная цветными линиями изотерм, изобар и лохматыми волчками атмосферных возмущений. Просто объект исследования, предмет научного интереса; не ветер, не дождь, не снег — уютная кабинетная абстракция.

Ликка включила выборку из телеперехвата, и Арч забыл про планетолога.

Сначала появился бодрый диктор, сообщивший об отдельных беспорядках, учиненных несознательными элементами. Призвав к спокойствию, заверил, что смутьяны уже обезврежены и понесут заслуженную кару. Сообщение закончилось традиционной похвалой Попечительскому Совету и Высшему Разуму, которые неустанно заботятся о процветании и порядке.

— Это повторяли с утра, через каждый час, — пояснила Ликка. — В промежутках давали развлекательную музыку, вполне бездарную. Потом трансляция прервалась и возобновилась через полчаса. Вот.

На экране возникла одутловатая физиономия Шу Трана Пятнадцатого. Судя по всему, в эфир давали запись, причем сделанную отнюдь не в студии.

Некоторое время толстяк молча, не мигая смотрел в объектив, потом кинул взгляд на листочек с текстом, предательски затрепыхавшийся в его дрожащих пальцах. Оператор сразу укрупнил кадр, и зрителям осталось созерцать лишь благостную лоснящуюся физиономию почти во весь экран.

— Дорогие друзья, сегодня великий день, — объявил шеф страблагов. — Ибо разогнана воровская шайка Джэ Глита Восемнадцатого, злоупотреблявшая властью и притеснявшая народ. Радея лишь о собственном благе, они купались в роскоши, нагло урезая лимиты простых людей. Но мы положили этому конец. Все виновные предстанут перед судом Верховного Разума, который наконец получил правдивую информацию о положении дел и отдал приказ об аресте лжецов и угнетателей. Я, Шу Тран Пятнадцатый, принимаю на себя бремя личной ответственности за все происходящее. На днях будет сформировано подлинно народное правительство всеобщего процветания. Сердечно поздравляю вас, ибо грядут светлые перемены. А именно…

И он монотонно зачитал длинный список. Всем без различия жителям добавлялся один год жизни. А также по две фляги питьевой воды в месяц. Кроме того, совершеннолетним полагалась одноразовая прибавка — четыре дополнительных жвачки, которые могут быть выбраны в течение ближайших двух декад. Трудящимся с десятого по пятый уровень будут единовременно выданы праздничные рационы на всю семью — улучшенные маринованные водоросли, ароматизированный протеин, а для детей сласти в размере полуторной нормы. То же касается и доблестных стражей, без различия рангов. За исключением тех, кто оказал сопротивление представителям подлинно народовластных сил. Немедленно сложив оружие, сообщники низвергнутой шайки облегчат свою участь.

В заключение новоиспеченный диктатор еще раз поздравил население с великим днем, призвал к спокойствию, строжайшей дисциплине и самоотверженному труду ради всеобщего блага.

После чего на экране появились кадры из старой хроники — праздничное народное шествие, невесть по какому случаю. Монолитная колонна со сплетенными накрест руками и приклеенными улыбками бодро маршировала вдоль улицы под барабанный бой.

— Теперь наши оперативные съемки, — прокомментировала Ликка, работая переключателями.

Арч придвинулся ближе к экрану. Видеоматериал шел вперемешку, с разных каналов оперативного наблюдения, еще не смонтированный.

Тусклый рассвет в бетонных ущельях мегаполиса. Уличная перестрелка. Паника случайных прохожих. Пустая улица с трупами на мостовой и пылающим зданием вдали. Деловито снующие мародеры. Бешеный штурм помпезного особняка в квартале высшего уровня, идущая в атаку спецгруппа, вооруженная до зубов, в бронежилетах поверх черных мундиров. Разгромленная жвальня в рабочем квартале и ее взломанный, опустошенный склад. Бесчинствующая нажеванная орава, перекошенные слюнявые рты и остекленевшие глаза. Подожженный броневик, волоча за собой чадящий шлейф, таранит витрину продовольственного пункта. Шеренга страблагов стреляет в надвигающуюся толпу, вооруженную камнями и обрезками стальных прутьев. Разъяренная людская масса сминает цепочку голубых мундиров, и тогда в гущу побоища из боковой улочки врезаются клином броневики. Трупы. Трупы…

— То же самое, — пробормотал Арч.

— Что ты сказал?

— Я говорю, то же самое. Я видел такое мальчишкой, когда подавляли мятеж Ча Крума Одиннадцатого. Моего отца тогда арестовали и расстреляли тут же во дворе. Видимо, с тех пор ничего не изменилось. Да и не могло измениться.

— Жутко смотреть, — отозвалась Ликка. — Невыносимо видеть, на что способны люди.

— Люди еще и не на то способны, — усмехнулся Арч. — И какая разница, Ча Крума повесили, Шу Тран, вроде, победил, а по сути ничего не меняется. Обратила внимание, он ничего не сказал, что полагается высшим пяти уровням? Там жвачкой и сластями не отделаешься, будут раздачи покрупнее. Кого-то повысят в должности, кого-то укатают на каторгу с конфискацией. Публике об этом не сообщат, да ей и наплевать, по правде говоря. Все они там, наверху, башмаки с одной колодки.

Он тряхнул головой и сощурился.

— А может, игрушки кончились, а, ребята?

Ликка недоумевающе взглянула на него.

— К чему это ты?

— Да так. Ни к чему.

И он криво улыбнулся.

— Извините пожалуйста, я хотел бы с вами поговорить, с вашего позволения, — послышалось сзади.

Арч резко крутанулся вместе с креслом.

— В чем дело?

Оказалось, планетолог уже закончил работать с компьютерной моделью и, приблизившись, наблюдал поверх голов Арча и Ликки за происходящим на экране видеомонитора.

— Еще раз прошу извинения, просто нам может и не представиться другая возможность для беседы…

— Оставим церемонии, — предложил Арч.

— Охотно. Меня зовут Диур, я из команды яйцеголовых. Такой же зануда, как и все они.

— Арч. Разведкорпус.

— Видите ли, я знаю, что произошло. Имею в виду гибель вашего напарника. И хочу высказать одно соображение. Надеюсь, вам не покажется, что я лезу не в свое дело.

— Я слушаю.

Диур присел боком на краешек стола.

— Я слышал, вы сказали, что вините себя в гибели Гура, — он похлопал ладонью по селектору. — Простите, я не подслушивал, но и ушей не затыкал. Так вот что хочу вам сказать. Вы никогда не задумывались, почему вообще есть люди, которые хотят работать в Разведке? Ведь это самая опасная, тяжелая, грязная работа. Ни с какой другой она в сравнение не идет.

— Но кому-то же надо это делать, — вмешалась Ликка.

— Слабый аргумент, — отмахнулся Диур. — Можно было бы обойтись только карантинными мерами. Полагаю, дело в другом. Даже самое мирное и благополучное общество содержит некоторый процент прирожденных авантюристов, забияк, искателей приключений. Тех, кому спокойная жизнь не по нраву, кого влечет риск, азарт. Для них Разведка является идеальной социальной нишей, где их склонности работают не разрушительно, а конструктивно. Вы согласны?

— Конечно.

— Избрав профессию разведчика, человек заведомо рискует жизнью. И это его устраивает. Я говорю не столько о сознательном выборе, сколько о подсознательном влечении. Настолько сильном, что оно доминирует над инстинктом самосохранения.

— Все это слишком абстрактно, — заметил Арч.

— Видите ли, я неплохо знал Гура. И сказанное относится к нему впрямую.

— То есть, вы хотите сказать, что он искал смерти, а я ему очень кстати помог?

— Не надо огрублять. Дело обстоит гораздо сложнее, боюсь, намного сложнее, чем я могу высказать. На планете, откуда я родом, есть поговорка: «Судьбу не берут, а выбирают». Если смотреть с этой точки зрения, Гур сам избрал себе судьбу, причем давным-давно, а прочее лишь последовало из его собственного выбора.

— Для меня это не служит оправданием.

— Для вас это также звено судьбы. Развилка, после которой вы не сможете оставаться прежним. Но дальнейшее зависит уже от вас. Поверьте, я слишком хорошо понимаю, что творится у вас в душе. Я сам когда-то был разведчиком, и примерно то же самое произошло со мной. Тогда я сменил профессию. Если угодно, не выдержал, сбежал. Понял, что это не моя стезя. В конце концов, безразлично, как это назвать.