— Мы видели её Матерь, — сказала она с таким тоном, будто видеть её, означало, что «всё пропало».

Райс резко перестала подозрительно сверлить Калли и явно заинтересованно обернулась к Золотцу.

— Ты её видела? — переспросила Райс, распахивая свои красивые не погодам глаза, делая ударение на слове «ты», не то, с высшей степенью удивления, не то, не веря собственным ушам.

— Да, мама — глухо подтвердила Золотце, в миг становясь самой покорностью и переводя взгляд на Кайсая, добавила, как бы говоря, что здесь лишние уши, — но это личное.

Эти, казалось бы, ничего не значащие слова, неожиданно произвели странный, по соображению бердника, эффект, противоречащий недавнему утверждению Калли, что он может присутствовать здесь, при любых разговорах. Чернявая вздрогнула, резко выпрямилась, с удивлением посмотрев сначала на Золотце, затем на царицу и тяжело вздохнув, стала подниматься с полога, при этом мельком кинув Кайсаю:

— Пошли.

Кайсай, ничего из происходящего не понял, но последовал примеру чернявой, тоже поднявшись на ноги. Как выяснилось позже, такой диалог, был из рук вон выходящий. И то, что Золотце назвала при посторонних царицу мамой, для всех присутствующих, служил неким сигналом, что всем необходимо покинуть помещение, потому, что начинался семейный разговор, других ушей не касающийся. Калли сама не редко пользовалась подобным приёмом, когда о её разговоре с царицей, не желала распространяться и делиться ни с кем.

— Ты полагаешь, что им не следует знать? — неожиданно спросила Райс у дочери, но в место Золотца ответил сам бердник.

— Матерь, ты, прости меня, но когда Апити говорила с Ариной, то меня выгнала, а значит то, о чём она с ней говорила, моих ушей не касается.

Он замер и напрягся, как пружина, потому, что при слове «Арина», все трое дёрнулись так, что он даже решил, что они, сейчас, одновременно кинутся на него и зацарапают. Вновь наступило, какое-то, натянутое молчание. Напряжённое. Кайсай смотрел ровным, немигающим взглядом на Райс, соображая, что опять опростоволосился. Райс, разглядывала бердника бегающим по нему взглядом, явно обдумывая, что и как сказать. Золотце прожигала в нём дыру и казалось, вот-вот заплачет, от нахлынувшего на неё негодования. Наконец, царица решилась:

— Я не буду тебя спрашивать откуда. Догадываюсь. Но прошу, больше никогда не называть её так.

— Я услышал тебя Матерь, — ответил Кайсай, низко поклонившись, — никогда. Я прошу разрешения, побыть некоторое время между шатрами, а если понадоблюсь, позовёте.

— Хорошо, — уже спокойно произнесла царица, явно довольная бердником и его поведением, а может и своим решением, так легко сгладив очередной конфликт, который, мог разразиться прямо у неё на глазах.

Кайсай вышел в след за Калли, по пути обдумывая, о чём ему сейчас предстоит, с этой обиженной ведьмой разговаривать, но на его удивление, чернявая не осталась в меж шатровом проходе, а вышла из бани совсем, даже не обернувшись на него.

Он остался один. Сначала, несколько растерялся, не понимая, что делать и как себя надлежит вести в данной ситуации. Затем, хотел было завязать разговор с двумя стоящими на посту поляницами, но ничего из этого не получилось. Одна из них знаком показала, что разговаривать им запрещено, на что Кайсай, в очередной раз, восхитился вслух, как у них тут всё строго и отойдя в сторонку, уселся на землю, упираясь спиной на шест придающий жёсткость внешнему шатру, закрыл глаза и задумался.

Начал он с того, что принялся укорять себя за несдержанность. Что-то, в последнее время, у него всё валится из рук. Делает всё не так, говорит всё не то. Что-то, вообще, с ним не так и надо бы встряхнуться и вспомнить, что он, в первую очередь, воин бердник. Он попытался выбросить всё из головы и расслабиться. Но это удалось ненадолго. Мысли полезли в пустую голову с новой силой.

Конечно, ему было очень любопытно узнать, что же такого наговорила Апити Золотцу, но с другой стороны, он был, почему-то, абсолютно уверен, что там не было ничего, что касалось бы его. Вряд ли, Апити, стала бы посвящать Матёрую, в их с Кайсаем отношения и тем более, рассказывать о своей беременности, зная, что крайне ревнивая золотая дева, станет в будущем его женой, а в этом рыжий, уже был уверен, правда, не знал, как это возможно и как скоро, но это, как-то, обязательно произойдёт.

Интерес к тому, что сказала Апити, у Кайсая возник ещё с самого начала, когда он увидел, как под воздействием сказанного, изменилась Золотце по дороге. Но сколько б он не предполагал, всё равно на ум ничего не приходило. Затем подумал о Калли, внимательно перебирая в памяти её слова, поступки. Но сколько бы он не думал о ней, опять всё упиралось в некую Шамирам. Где и у кого о ней узнавать? Кругом одни тупики.

Дальше, взялся за саму Райс. Эта женщина, продолжала оставаться для самой большой загадкой. «А интересно, как она себя поведёт, когда всё узнает?» — подумал рыжий и тут же сам себе ответил, — «да, просто, прибьёт меня. Я бы точно на её месте прибил». Подобный расклад мыслей и соображений, не очень обрадовал бердника, и он сам по себе подобрался.

Дальнейшие мысли рыжего были заняты собственной безопасностью. Он придумывал самые немыслимые способы убийства себя любимого и сам же их предотвращал. Так продолжалось очень долго. Потом, неожиданно, Кайсай вновь вернулся к образу Золотца. При том, это произошло, как бы само собой, непроизвольно и что-то так размечтался, так увлёкся этой красавицей, что не заметил, как в коридор вышла его мечта воплоти и почему-то очень тихо, еле-еле, как будто, чтобы только она слышала, позвала бердника.

Но так как он, естественно, не ответил, то подошла к нему и села рядом. Это оказалось столь неожиданно, что воин с испуга, автоматически прикусил язык и вскочил в заторможённом мире, выхватывая кинжал, но тут же, осознав, кто к нему подсел, отпустил язык, объявившись с оголённым оружием, прямо перед девой. Золотце, лишь распахнула свои глазища, но не дёрнулась, а вот охрана, лихорадочно заметалась в панике, видимо, совсем не соображая, что им надлежит делать в данной ситуации.

— Цыц, — прицыкнул на них бердник грозно, вставляя кинжал в ножны и видя, что те замерли в нерешимости, скомандовал, — стоим молча.

С этими словами, он присел рядом с золотоволосой, которая продолжала таращится на него огромными зелёными глазищами. В этот момент, что-то с ним произошло. Кайсай, разом забыл обо всём, что думал и просто, утонул в её обворожительных очах. Как давно, он не был с ней так близко. Они сидели рядом, касаясь плечами, повернув голову друг к другу и просто смотрели в глаза. Постепенно, зелень этих колдовских чар подёрнулась влажной пеленой, и она неожиданно нежно и с некой долей грусти, спросила:

— Что ты задумал, Кайсай?

Рыжий, почему-то, без объяснений, сразу понял, о чём она спрашивает. Почему? Он не знал. Просто, понял и всё.

— Я хочу тебя видеть, слышать, чувствовать. Я хочу тебя. Я поставлю шалаш на краю леса у реки и буду ждать. Придёшь?

— Нет, — тут же, почти шёпотом ответила она и слеза выкатилась из изумрудного глаза, медленно устремляясь по раскрасневшейся щеке.

— Почему? — спросил он шёпотом и сам почувствовал слёзы в собственных глазах.

Она не ответила, но и глаз не отвела.

— Я же сохну по тебе, с самой первой нашей встречи, а когда ты поцеловала меня на переправе, я, вообще, умер для всех, кроме тебя.

— У нас с тобой ничего не получится, — шептала она, слёзы катились уже ручьями, — ты — бердник, я — Матёрая. Тебе же нельзя никого иметь за душой, чтоб никого не было жалко оставлять на этом свете. За мной же девы, которые верят в меня и которых, я не могу, вот так взять и бросить.

— Я знаю, — уже откровенно плача прошептал он в ответ, — ты, даже не представляешь, насколько хорошо я это знаю, но только поделать с собой ничего не могу. Я гоню тебя из головы, стараюсь избавиться, но ты околдовала меня, и я бессилен перед твоей красотой. Хочешь я умру?