Антипов судорожно кивнул.

– Вот и хорошо. Пойдем отсюда. – Он кивнул головой Тане и вдруг замер, – Стой. Этот с оружием был?

– Да-а. – Девушка неуверенно кивнула.

– Найди и принеси. – Таня исчезла в кустах, а Виктор остался рядом с капитаном. Тот трепыхался, пытаясь подняться, но у него не получалось. Саблин, увидев, что девушка возвращается с капитановой портупеей, хмуро буркнул: – У Шубина заберешь…

На ночлег Виктор возвращался за полночь. После случившегося инцидента пришлось идти к командиру и долго выслушивать поток бессвязного матерного красноречия. Потом, уже вместе со взводом охраны, долго искали самого Антипова, пока не обнаружили его в штабе. Потом писали объяснительные, выслушивая при этом непрекращающееся командирское брюзжание. После пришел комдив, и объяснительную пришлось писать уже Шубину. Впрочем, тот благополучно перепоручил это Виктору.

Рядом с ним шла Таня. Во время всех этих разборок она старалась не отходить далеко от своего спасителя и сейчас тихой тенью скользила рядом. Из облаков показалась луна, залив все вокруг желтым светом, и Виктор вспомнил, как когда-то, при такой же луне гулял с Таней улочкой забытого богом хутора. Это было так давно, и казалось, что было даже не с ним… Они дошли до сарая женского общежития и незаметно остановились.

Таня стояла в каком-то метре, он слышал ее дыхание, как бьется ее сердце. Вдруг захотелось, чтобы было, как раньше. Он посмотрел на девушку, она смотрела на луну и грустно улыбалась.

– У тебя, – голос у Тани дрогнул, – у тебя на гимнастерке пуговицы оторваны.

– Ерунда. – Виктор машинально пощупал ворот и про себя еще раз матернул Антипова. Возиться, пришивая пуговицы, было откровенно лень. Запасная, старая гимнастерка была выглажена кое-как, а значит, на построении Шубин обязательно вздрючит. Впрочем, это такая мелочь, что можно не обращать внимания.

– Давай я пришью. – Виктор не видел Таниного лица, но почему-то был уверен, что она сейчас закусила губу. Она всегда так делала, раздумывая или принимая какое-то важное решение.

– Пришей. – Он стянул гимнастерку и, не снимая орденов, отдал ей. Легкий ветерок сразу прошелся по голому торсу, напоминая, что лето кончилось…

Она еще несколько секунд стояла с гимнастеркой в руках, как будто ожидая некоего продолжения, потом, буркнув: «Спокойной ночи», пошла в общежитие. Виктор поплелся спать.

Хмурый рассвет был под стать настроению. Солнце не сумело пробиться сквозь сильнейший туман, и в летном общежитии было сыро и холодно. Летчики собирались неохотно, непрерывно ворча на начальство и погоду. Всем было понятно, что полетов не будет, и народ единодушно высказывал пожелание продолжить сон. Впрочем, их мнением никто не интересовался. Подчиненные, наскоро собравшись, потянулись на построение, и Виктор стал поторапливаться. Таня с зашитой гимнастеркой так и не появилась, и пришлось доставать из загашника старую – затертую до белизны и изрядно измятую.

Это построение прошло бескровно. Шубин почему-то не стал устраивать сеанса одновременной любви ни начальникам служб, ни командирам эскадрилий, да и по поводу вчерашнего инцидента тоже не сказал ни слова. После приема коротких рапортов комполка убыл в штаб, отправив летчиков ожидать на эскадрильные КП. Комэсков, как это было обычно, он с собой не позвал, и летчики сонной гурьбой направились по землянкам. Молодежь натаскала сухого хвороста, растопив оставшуюся тут еще с зимы буржуйку, старшие летчики позанимали самые «козырные» места, задымили папиросами. Печка нагрелась быстро, разогнав утреннюю свежесть, стало тепло, и Виктор заснул, улегшись на самой широкой и удобной лавке.

Проснулся он от весьма бесцеремонного толчка. Спросонья решил устроить нагоняй слишком уж ретивому будильщику, но осекся, увидев Шубина.

– Просыпайся. Разговор есть.

В землянке больше никого не было – видимо, командир всех выгнал. Печка уже прогорела, но было тепло. Он уселся напротив, достал папиросу, однако закуривать не стал и, покрутив в пальцах, сунул обратно в пачку. Виктора такое поведение удивило.

– Это что за херня тута? А? – Шубин, видимо, все-таки нашел нужные слова и кинул на стол сложенный и потертый лист бумаги. – Почему я об этом узнаю последним?

Виктор развернул лист – это оказалась справка о смерти Нины.

– А вам до этого какое дело? – хмуро спросил он. – Вы же ее в глаза не видели.

– Ты Витя дурак, что ли, – даже оскорбился Шубин, – головой вчера ударился? Мне есть дело до всего, что происходит тута в полку. А уж такое… У моего лучшего бойца, – он запнулся, – погибла жена, а я ни сном ни духом… Чего молчал? – он пересел на лавку к Виктору. – И вообще, обидно, Вить, такое отношение тута. Я тебе не чужой человек, мог бы и сказать…

– Извините. – Виктор покаянно склонил голову. – Только что бы это изменило, ее все равно не вернуть.

Шубин обиженно посопел, потом протянул:

– Ты на войне живой из стольких передряг вылезал, а она в тылу, вот ведь как тута бы-вает…

– Не надо про нее больше, – тихо попросил Саблин. – Оно и так все…

– Ладно, – согласился Шубин. – Справку эту передашь в строевой отдел. Хорошо еще, что Пруткова уже нет, а то бы он из-за этого такую вонь мог раздуть. Хотя ладно, сам передам. – Шубин убрал справку в планшет, снова достал из пачки папиросу и принялся ее вертеть. – Вот ведь как бывает, – повторил он и огорченно качнул головой, – а я с утра и не понял. Рыжая прибегает, глазища на пол-лица, бумажку эту тычет. Я уж думал, Антипов снова отчебучил чего…

Он наконец щелкнул своей трофейной «Зиппо», глубоко затянулся, выпустив узкую струю пахучего дыма, жестко сказал:

– Кстати, с Антиповым у вас ничего не было, вы даже и не виделись вчера. Ясно тута? Ты его не бил и убить не обещал, а он к Таньке не приставал. Комдив так решил. Нам тута гвардия светит, так что лишнее ни к чему. Уже приказ пришел, его переводят. Так для всех лучше, и тебе тута особенно. – Шубин грустно усмехнулся. – По факту, кроме мордобития, и не было ничего, а за то, что капитана отмудохал, знаешь, что светит? Смотри, Витька, допрыгаешься. Вырву тебе яйцекладку тута.

Они оба усмехнулись, Виктор посчитал инцидент исчерпанным и тоже потянулся к папиросе. Тут Шубин зашел с козырей.

– А скажи-ка мне, друг мой ситный, это чего? – спросил он вдруг и достал из планшета потрепанную ученическую тетрадь.

Виктор пригляделся и узнал свой конспект, по которому проводил занятия с молодняком по тактике и который два дня назад дал капитану Щеглову.

– Это конспект, – сказал он.

– Да ты что? А я думал, словарь тута французский. Почему эта срань оказалась у Щеглова, а не у меня?

– А вам-то зачем, – изумился Виктор, – тут же все, что вы рассказывали и показывали. Ничего нового, я только сформулировал, скомпоновал немного, и все…

– И все? – Шубин открыл тетрадку и зачитал: – «Оборонительный бой допускается только в случае прикрытия ударных самолетов либо при выходе из боя. В остальных случаях необходимо переводить бой из оборонительного в наступательный. Достигается это путем взаимодействия парами звена следующим образом: одна пара сковывает силы противника, другая в это время набирает высоту, готовясь нанести удар сверху. После удара вторая пара, используя преимущество в скорости и высоте, продолжает атаки, а первая использует это время для выхода из боя и набора высоты…» За это вот, – он ткнул пальцем в корявые строки, – любой командир ВВС руку себе отрежет, а ты… – Он возмущенно выплюнул папиросу. – И догадался же… Хорошо еще, что Щеглову почитать дал, а то и сидели, до сих пор дурни дурнями тута.

– А что здесь такого? – ушел в оборону Виктор. – Я вам не Пушкин, чтобы красиво и грамотно излагать. – И сразу же перешел в контратаку: – И вообще, тут моего и нет ничего. Этого всего от вас набрался, на каждом разборе талдычили. Если неправильно, так сами бы и написали, а ругать все мастаки.

– Так ведь правильно все, – обозлился Шубин, – коряво, конечно, неразборчиво. Но многое изложено грамотно и доступно. Умные люди наверху месяцами из-под себя что-то подобное тута выдавливают, а ты, Витька, мать твою, взял да и написал.