За первой шестеркой врагов выскользнула еще одна, потом еще. Немецкие самолеты представляли собой громадный рой. Виктор смотрел, как накатывают, увеличиваясь в размерах, вражеские истребители, и ему стало страшно. Против такого количество врагов драться еще не приходилось.

– Двадцать четвертый, двадцать четвертый, – раздался в наушниках голос Шубина, – задержи их, задержи. Три минуты дай. Давай, Витька!

Он повел свое звено в лоб ближайшей шестерки немцев. Видя, как те рассыпают строй, уклоняясь от атаки, закричал:

– Проскакиваем, проскакиваем! Заходим на вторую шестерку!

Первая группа немцев уже заложила боевой разворот, заходя сзади, но это было уже неважно. Спереди были такие же хищные акульи силуэты вражеских истребителей. Они тоже немного отворачивали, избегая лобовой. Из облаков вынырнула еще одна группа самолетов:

– Серега, Серега! – сказал он Коту. – Вцепляйся в хвост ближайшему. На виражах деритесь, на виражах. Чистим хвосты!

Едва Саблин повернул на ближайший вражеский самолет, как страх куда-то пропал, осталась только злость и желание дотянуться хоть до одного из истребителей с крестами. Перегрузка вдавила в сиденье, а в глазах замелькали силуэты самолетов. Низкая облачность ограничила маневр по высоте, и теперь на относительно небольшом пятачке сгрудилось два десятка машин. «Мессеры» были везде, атаковали со всех сторон, мешали друг другу. Он увидел, как в хвост «Яку» заходит пара «худых», рванул наперерез, дал очередь по ведущему. Те отвалили, и сразу же пара «мессеров» обнаружилась уже в хвосте у Виктора. Этих отогнал Колька, и тотчас уже Саблину пришлось чистить хвост своему ведомому. Потом он отгонял наглого пятнистого «мессера» от «Яка» Кота, потом снова защищал Кольку. Им только и оставалось, что обороняться, отбивая атаки. В этой дикой мешанине собачьей свалки любая попытка управления была обречена на провал. Виктор сперва пытался, но это оказалось бесполезно, врагов было слишком много, они были везде… Он как-то очень быстро потерял в этом хаосе ведомого и теперь крутился, отгоняя вражеские силуэты от краснозвездных самолетов. То же самое делала и его четверка. Одному «мессеру» он врезал хорошо, четко увидел попадания в крыло, подбитый враг запарил простреленным радиатором, отваливая в сторону. Потом увидел дымящий «Як», который, однако, продолжал бой. Потом уже попали и в Виктора: в кабине вдруг рвануло, правую ногу словно ошпарило кипятком, а в борту засияла дыра. Он увидел кровь, но самолет продолжал лететь, нога слушалась, а боль можно было и потерпеть…

Совсем рядом, в каком-то километре, проплыла девятка пикирующих бомбардировщиков «Ю-87», но подойти к ним у Виктора не получалось. Сзади висело два истребителя, а отбивать их атаку было некому. Пришлось крутить на максимальной перегрузке, до черноты в глазах, сбрасывая их с хвоста. Потом вдруг увидел полосу густого черного дыма и длинный огненный шлейф, тянущийся за «Яком». За пылающим факелом несся «Мессершмитт» и увлеченно расстреливал горящий самолет. У Виктора от злости потемнело в глазах, он рванул наперерез, пытаясь хоть как-то помочь. От «Яка» отделился черненький комочек, вспыхнуло облачко парашюта и сразу же погасло, сожранное огнем. Комочек полетел вниз, а «мессер» крутанул победную бочку и плавно пошел вверх. Виктор кинулся за ним, в голове было лишь желание догнать и покарать, дикая злость застилала глаза. Но сзади, очень некстати, оказалась еще пара врагов, и остатки разума заставили уйти в вираж…

Потом, как-то все стихло, нигде не мелькали кресты, никто не норовил зайти в хвост. В эфире была подозрительная тишина – видимо, приемник в очередной раз умер. На земле пылало несколько дымных костров, где-то вдалеке мелькали самолеты, а вокруг не было никого. Виктор вдруг подумал, что там, внизу, догорает все его звено…

«Як» он увидел почти случайно. Лежащий на черной земле камуфлированный силуэт был плохо заметен, но в этот момент там вдруг вскипели фонтанчики пыли, и скользнула хищная тень с крестами. Он быстро развернулся и оторопел от увиденного – одинокий «Ю-87» добивал севшего на вынужденную «Яка».

Дальнейшее было делом техники: разворот и падение сверху на увлекшуюся расстрелом беззащитного «Яка» цель. Жертва увидела его в последний момент, дернулась в сторону, стрелок ожил, и пунктир пулеметных трасс за малым не впился в лицо, и истребитель задрожал от попаданий. Виктор тоже не промахнулся, острые иглы крупнокалиберных пуль ударили в левое крыло врага, стегнули по кабине. Он потянул вверх и, перевернувшись, сделал новый заход. Немец прекратил атаки подбитого «Яка» и теперь удирал. Стрелок, оказавшийся живым и здоровым, встретил Виктора плотным огнем. В последний момент вражеский пилот заложил крутой вираж, и Виктор проскочил вперед. Пришлось уходить наверх для повтора.

Новую атаку Виктор выстроил поумнее, врезав короткой очередью издалека. Пикировщик клюнул на уловку и шустро ушел в вираж, и Саблин, довернув, сумел всадить в него еще одну жменю свинца. В третьей атаке то ли раненый, то ли убитый пулеметчик уже не стрелял. Стволы пулеметов, задранные в зенит, были неподвижны. За пикировщиком тянулся отчетливый дымный след, однако от атаки он уклонился весьма ловко. Впрочем, в этом уже не было нужды – оружие «Яка» молчало. Виктор смотрел на вражеский самолет, летящий в каком-то десятке метров от него, на дыры в крыльях и развороченную, окровавленную кабину стрелка, и его душила злоба. Хоть доставай ТТ и пали немцу в кабину. Раздосадованный, он отвернул с набором высоты и сразу же, буквально в нескольких сотнях метров от себя, увидел одинокий «Як». Пилот истребителя, видимо, тоже только что обнаружил Виктора, потому что самолет вдруг принялся покачивать крыльями. Это оказался Колька. Живой и невредимый Колька.

– Колька, Колька, – закричал Виктор, – ты меня слышишь?

Тот покачал крыльями и пристроился, занимая свое место.

– Колька… давай за мной.

Он ринулся в пике в том направлении, куда уходил подбитый «Юнкерс», и, увидев врага, обрадовался:

– Не уйдешь, сука! Колька, выходи вперед! Вон «Юнкерс», бей его. Ближе, ближе подходи.

«Юнкерс» снова ушел от атаки, уйдя в вираж. «Як» ведомого проскочил вперед.

– Уходи вверх, вверх уходи! – закричал Виктор. – Сверху бей и снова уход! Давай за мной, я имитирую, ты бей!

«Юнкерс» крутился с отчаянием обреченного и умением опытного аса. Они снова и снова атаковали его, то вместе, то поодиночке, а он умудрялся уворачиваться и все тянул к виднеющимся уже неподалеку Миусским вершинам. Наконец, после очередной Колькиной атаки мотор вражеского самолета остановился, «Юнкерс» снизился и запрыгал на неровностях заросшего бурьяном поля.

– Колька, врежь еще разок. Может, он симулирует…

Но ведомый лишь разводил руками в кабине. Боеприпасы кончились не только у Виктора.

– Поздравляю с победой! Пойдем домой….

Только сейчас Виктор вдруг понял, что жутко устал. Что лицо заливает пот, в глазах пляшут черные мухи, а гимнастерка под регланом мокрая, хоть выжимай. Он направил истребитель вверх, немного радуясь, что все кончилось и он по-прежнему жив. Перебивая эту радость, черной занозой в душе сидело зрелище сгоревшего парашюта одного из его пилотов и судьба другого, наверняка расстрелянного «Юнкерсом».

Мотор кашлянул раз, другой и вдруг замолчал. Виктор остолбенел, на спине выступила очередная порция пота, но тренированное тело уже жило собственной жизнью: выключая зажигание, подыскивая подходящую площадку, выпуская шасси. Наступила непривычная, пугающая тишина. Земля оказалась на редкость неприветливой, самолет отчаянно закозлил, подпрыгивая, но, в конце концов, замер. Вверху, в десятке метров, промчался «Як» ведомого, и Виктор даже успел рассмотреть его перепуганные глаза.

– Колька, давай домой, – он бросил взгляд на карту, глянул на упершиеся в «0» стрелки обоих топливомеров. – У меня бензин вышел. Курс семьдесят, примерно тридцать километров.

Ведомый качнул крыльями и улетел на восток, Виктор остался один. Сперва он вылез было наружу, осмотрел повреждения, но весенний ветер оказался на редкость сильным и холодным. Нога все еще слабо кровоточила, хотя внешне ранение казалось россыпью очень глубоких царапин. Идти в деревню за помощью не было сил, и он наскоро перебинтовался и, забравшись в кабину, задремал, резонно полагая, что подмога скоро подоспеет сама.