Дануха крякнула, присаживаясь рядом, сплюнула с ехидной улыбкой и проговорила:

— Ох и дура ж ты Зорь. Нет тако зелья, чёб зубы не лезли. Я про тако не слыхала.

— Каки зубы? — недоумевала молодуха.

— Ну не твои ж. Тябе уж поздно растить, пора дёргать, притом по живому, а вот Звездюлине в самый раз.

— Так чё у неё зубки режутся, чё ли?

— А то, — со смехом сказала баба, — пиздюлина ты бестолкова.

Зорька посмотрела на дочь. Та, ухватив обоими ручками деревянный оберег, повешенный на шею, озверело его грызла.

— Тфу, — сымитировала Зорька плевок в сторону и у неё, как камень с души свалился, она ж с дуру, чего только не передумала.

Тут в шкурном проёме показалась изрисованная голова потерянного с утра Данавы.

— Здравы будьте бабаньки, — проговорил он, продолжая торчать из-за шкуры только одной головой, — эт я вас везде ищу, ищу, — продолжил он как-то заискивающе неуверенно.

— Нуть, нашёл, — буркнула Дануха, — чё стоишь то, сиротинушка недоделанная? Заваливай, разнагишайся. А то ведь мы с Зорькой забыли чай, чемо мужики от нас баб отличны, хоть одним глазком глянем.

— Да ну тебя, — обидчиво отмахнулся «колдунок» и не думая обижаться на сеструху свою языкастую, но зашёл и сев перед ними, развязал и распахнул курточку, хотя снимать не стал.

— Ты де эт был, Данав, — спросила его Зорька, беря Звёздочку на руки, — с утра шатёр пуст.

— Так Знаменье ж нынче, — удивился Данава, — ходил к воде… — тут он замялся, опуская глазки, — … я Речную Деву видел.

— Ты?! — округлила глаза Дануха и так по-настоящему удивилась, будто услышало что-то такое, чего быть никак не могло.

— Ну да, — подтвердил «колдунок», — как тебя. Она меня за Зорькой послала.

Наступила пауза. Бабы в упор смотрели на Данаву, ожидая продолжения, Данава на них, притом поочерёдно перескакивая с одной на другую и зачем-то часто мигая.

— Чё говорила, то, приёбышь ты припиздякнутый? — взбеленилась Дануха, бесясь, что приходиться с братца всё силой вытягивать, — чё т мяня за сиську то тянешь, всю душу вымотал?

— Я же сказал, за Зорькой послала, — Данава тоже в ответ повысил голос, начиная раздражаться, заражаясь настроем на беседу от своей сестрёнки, — сказала: «Данава, ступай, пусть ко мне Утренняя Зоря придёт».

Зорька тут же соскочила, завертелась, как уж на раскалённом камне, тут же сунула Звёздочку в руки Данухи и кинулась одеваться.

— Де хоть видел то? — уже спокойно уточнила Дануха, утирая рукой мокрого ребёнка.

— На реке, где родник наш в русло впадает, — живо проговорил Данава обращаясь уже не к Данухе, а к одевающейся на бегу Зорьке.

— Понятно, — бросила та, не оборачиваясь и стрелой выскочила из бани.

Зорька неслась по лесу со всех ног, даже не завязав безрукавку и не прибрав после бани длинные, мокрые волосы. Так и вылетела к источнику титьки наружу, волосы комками спутались и за дыбились. Отдышалась, хлебнула студёной воды из источника и уже шагом, но быстро, двинулась вдоль ручейка. Здесь тропы не было, никто тут не хаживал, поэтому трава к берегу стояла густая, выше пояса, да стебель толстый, как у куста хорошего. Зорька не стала ломиться через заросли, а просто пошла по ручью, раздвигая разросшуюся над ним траву, шлёпая короткими сапожками по мелкой воде, то и дело всматриваясь в прибрежный камыш. Наконец, она шагнула в заросли камыша, раздвигая его руками и тут же проваливаясь по колено. От внезапности провала, чуть не потеряла равновесия, но удержалась, схватившись за стебли камыша. Не успела опомниться, как оказалась в мокрых объятиях Речной Девы, выросшей из ничего, прямо сквозь камыш. Утонув лицом в тёплой воде её тела, она вздёрнула голову вверх от неожиданности, распарывая носом Девины груди и утерев лицо ладонью, замерла. Дева улыбалась, продолжая касаться речными руками Зорькиных плеч.

— Здравствуй, Зоренька, — ласково про журчала Речная Дева, продолжая при этом мило улыбаться.

— Здравствуй, Дева Речная, — ответствовала ей молодуха, тоже растягиваясь в улыбке, но в отличии от Девиной — улыбке восхищения.

— Давно не была у меня, — продолжала полужить, — видно забывать обо мне стала.

— Да как же, душа моя? — перепугалась Зорька и тут же начала оправдываться, — я ж на Семик в аккурат к омуту бегала, дары носила. Тебя звала, но ты не откликнулась.

— Знаю, — переливающимся голосом успокоила её Дева, убирая свои водные руки с её плеч, постепенно переставая улыбаться и сделавшись, наконец, серьёзной, продолжила заговорщицки в пол голоса:

— Пора, Утренняя Звезда. Твоё время пришло. Нынче Знаменье и мне дано право пророчить тебе. Веди свою стаю на зверя. Его время кончилось. В логове их всех найдёшь. Выманишь. В степи воронам на корм положишь. Только не смей вожака убивать, мужа своего венчаного. Он должен остаться. Один из всех. Ему предстоит ещё одно дело сделать, которое кроме него никто сделать не сможет, а как сотворит, я знак дам. Тогда и заберёшь его, но знай, что убить его сможешь навсегда, лишь не прикасаясь к нему ни рукой, ни оружием. И помни — нынче не смей.

— Да как же? — взмолилась молодуха, — как же это можно не прикасаясь?

На что Дева лишь приложила палец к губам, показывая, что большего она сказать не может, но в её пальце отразилось солнце, переливаясь огненным всполохами.

— Поняла, — закивала радостная Зорька, озарённая догадкой, — только как же мне стаю его положить и самой в живых остаться? Силы то, ой, как не равные.

— На себя надейся, да головой не плошай, — с этими словами она указали глазами вниз на воду.

Зорька поглядела и тут же выловила из воды деревянный кол, величиной с локоть, как в длину, так и толщиной с руку и опять закивала, вновь растягиваясь в улыбке, сразу поняв намёк.

— Когда? — коротко спросила Зорька.

— Поспеши, но не торопись, — ответила Дева, вновь улыбнувшись, — выходи сегодня же, но начинай, только, когда будешь готова. Удачи тебе, Зоренька.

С этими словами Речная Дева прикоснулась водой своих губ к Зорькиному лицу и водопадом рухнула в реку, оставив Зорьку мокрой с головы до ног. У молодухи сложилось полное впечатление, что встречу Дева провела явно, секретничая от кого-то, тайно прячась от чьих-то всевидящих глаз и не договаривая, а лишь намекая и то не словами, стараясь обмануть слух кого-то все слышащего. Да наплевать. Матёрой было не до дел Троицких. Главное та сказала, что смогла, а Зорька поняла, что сумела. Она постояла ещё какое-то время, смотря в голубизну высокого неба, не обращая внимания, что вся вымокла и обдумывая только что услышанное, крутя в руках заточенную деревяшку и наконец, спохватившись, кинулась в селение поднимать тревогу.

Тревога в лагере поднялась и без Зорьки. Это сделала самая главная по тревогам — Воровайка. И когда матёрая буквально влетела на поляну лагеря, все уже были в полном вооружении и в готовности кинуться на врага. Как только Зорька выскочила на поляну, сорока тут же успокоилась и как ни в чём не бывало, со всего маха плюхнулась Данухе на плечо, делая вид, мол она тут не причём.

Все стояли и в недоумении смотрели на мокрую, растрёпанную и запыхавшуюся Зорьку. Та хмуро оглядела собравшихся и всё ещё тяжело дыша скомандовала:

— Всем в поход. Выходим, как готовы будете. Дануха куклу готовь. Голубава. Где Голубава?

— Я здесь, — тут же откликнулась баба, выходя из-за спины девок.

— Голубава, — проговорила Зорька и вместо продолжения протянула ей кол, — помнишь наши разговоры про «щучью пасть»? Поднимай весь народ. Таких надо много. Очень много. Сколько у нас возов готовых?

— Шесть, — ответила Голубава.

— Все грузи кольями доверху. Собери всех мужиков, пацанов, баб, девок, всех, кто копать сможет. Нам понадобятся любые руки.

— Мне можно будет с вами? — неуверенно поросилась Голубава.

— Нужно, — резко ответила Зорька, — чё как *уй заторчала, беги резво, от тебя зависит, когда выйдем, но выйти надобно сегодня, — и уже вдогонку убегающей добавила, — во, двигай жопой.