Через два часа и, наверное, почти десяток километров он сделал привал. Степь снова сменилась полями, и он привалился на одинокую кучу соломы, желтеющую над снегом. Усталые ноги гудели, хотелось есть, но пришлось ограничиться снегом. Снег был старый, мокрый, безвкусный, на зубах сразу заскрипел песок. За зиму ветер хорошенько перемешал снег с мерзлой пылью. За все это время он пересек четыре балки и одну чахлую посадку. Укрыться там было негде, посадка просматривалась насквозь, да и снега в ней оставалось изрядно, куда больше, чем в степи. Балки ничем помочь не могли, невысокий, до пояса, бурьян и редкие заросли терновника не позволяли надежно спрятаться. Значит, нужно подниматься и снова идти к своим.

Часа в три пополудни он понял, что окончательно выдохся. Ноги казались чугунными, каждый шаг отзывался болью в перетружденных мышцах, а рана на голове пульсировала болью в такт его движениям. Он остановился и затем ничком рухнул в снег, надеясь больше никогда не подниматься. Одно было хорошо, грохот фронта отчетливо приближался. Погода к вечеру начала ухудшаться, низкие свинцовые облака просели почти до земли, не оставляя просветов.

«Хоть бы дождь какой пошел или снег», — Виктор лежал, тяжело дыша. Он загадал, что будет отдыхать не более пятнадцати минут. Когда он снова глянул на часы, отведенное время почти истекло, секундная стрелка пересекла половину последней минуты. «Как же быстро, я ведь только что лег», — он с отчаянием смотрел, как секундная стрелка с каждым своим движением укорачивает его отдых. Вот она коснулась отметки 12 и поползла дальше. «Надо идти!» — Но сил и желания двигаться дальше у него уже не было. Он кое-как, кряхтя, поднялся на ноги, немного постоял и снова плюхнулся на снег. Отломил от плитки шоколада кусочек и кинул в рот. Вкуснее этого шоколада он не ел ничего в жизни. Желудок восторженно проглотил порцию и тут же потребовал добавки. Виктор с сожалением посмотрел на немного уменьшившуюся плитку шоколада и с сожалением убрал ее в карман. — «Надо идти», — сказал он сам себе, снова поднялся и пошел. Ноги были словно налитые свинцом, мышцы сводило от боли, снег и бурьян цеплялись за сапоги, лицо горело огнем, но он все-таки пошел.

Силы кончились через час, он почти забрался на очередной холм, когда понял, что еще один шаг, и он упадет. Поход по степи, по высокой траве, дался организму дорого. Виктор упал сразу, без всяких шагов, потом долго лежал на спине, с надеждой глядя в низкие свинцовые облака. Они все также надвигались с востока, все густея и опускаясь ниже. Сейчас так нужен спасительный снегопад или дождь, он может замести его следы, сбить погоню и подарить время. Но надежда таяла, как снег во рту, ни одной снежинки, ни одной капли с неба так и не сорвалось.

Минут через двадцать немного полегчало, он наконец-таки поднялся и принялся перематывать портянки, осматриваясь. Вокруг был такой же знакомый пейзаж, огромное поле, упирающееся в степь, светлеющие крыши далекой деревеньки, темнеющая далеко внизу полоска балки. Он успел увидеть, как две темные точки медленно, словно нехотя, проплыли по белому фону давно пройденного им пшеничного поля и растаяли среди серого разнотравья начавшейся балки. Может, это были и зайцы. Крупные такие зайцы, судя по виднеющимся там же кустам, размером с корову. Может, это и в самом деле были заблудившиеся коровы, может, это были косули, но Виктор не сомневался, что это погоня. Причем, судя по всему, погоня конная. А значит, оторваться от них никак не выйдет.

Он быстренько намотал портянку и рванул вверх, надеясь успеть пересечь вершину холма, пока от противников его скрывает балка. Увидели они его или нет, он не знал, но, перейдя на другую сторону холма, едва не заплакал от радости. Внизу, километрах в трех за полем, была еще одна балка. Царь-балка. Огромная, километра два шириной, сильно заросшая камышом в центре. Он из последних сил помчался вниз, проваливаясь в незаметные в снегу ямки, падая, запинаясь, он бежал из последних сил к спасению. Балка началась внезапно. Только что было поле, и вот уже вокруг серое разнотравье, скрывающее снег. Идти сразу стало тяжелее, трава цеплялась за ноги, он падал, поднимался, но, шатаясь, упрямо шел вперед, к приближающейся желтой стене камыша. Как он дошел к камышу, Виктор не помнил, кошмар стерся из памяти. Только когда камыши оказались на расстоянии вытянутой руки, он оглянулся и, сделав шаг, упал вперед, ломая стебли. Преследователи были теперь отчетливо видны: трое конных двигались следом за ним, стремительно сокращая дистанцию, на расстоянии примерно в километр. Но они все равно опоздали, Виктор вскочил и вломился в камыш, словно дикий кабан, невзирая на смертельную усталость и острую боль в боку. Камыши цеплялись за ноги, набивались перед ним подушкой и вскоре стали спереди непроходимой стеной, в которую он уперся, не имея сил двигаться дальше. Казалось, что сердце сейчас вырвется из груди, страх подгонял вперед, но сил, чтобы сделать шаг, уже не было. Тогда он просто упал головой вперед, ломая эту стену и делая проход, но встать уже не получалось. Виктор пополз вперед на четвереньках, раздвигая лбом желтые стебли, охлаждая разгоряченное лицо о мокрую траву. Сколько он так ковылял, Виктор не помнил. Мир сузился до непрерывного мелькания серо-желтых стеблей камыша, а время измерялось только болью, отдающейся при каждом движении. Наконец он понял, что давно шлепает по воде, руки, несмотря на перчатки, были мокрые, в сапогах тоже что-то подозрительно хлюпало. Тогда он остановился, и так же, стоя на четвереньках, стал пить. Вода сильно отдавала тиной, в ней плавали мелкий мусор и какие-то хлопья сажи, но это не имело значения.

Передышку он устроил позже, на небольшом холме, что возвышался над камышиным царством на добрых полметра. Несмотря на неказистую высоту, этот холмик был густо покрыт бурьяном и мог похвастаться невысоким, с ободранной корой, кривоватым деревом дикого абрикоса, по-местному, жерделы. Под этим деревом он и устроил себе лежанку, предварительно накидав под спину нарезанного камыша. Отдыхалось хорошо. Он даже подумывал было разжечь костер, благо в кармане нашлось несколько сухих спичек, но, прикинув «за» и «против», все же отказался. Пусть погоня и не пошла за ним в камыш, но зачем искушать судьбу? Обогреть ноги у костра и высушить сапоги да просто попить кипятку, конечно, хотелось. Но мокрые ноги в очередной раз перемотанных портянках и без того уже не мерзли, а варить кипяток все равно не в чем. Зато не факт, что погоня не учует запах дыма и не сделает выводов. То, что за ним не пошли в камыш, отнюдь не значит, что они ушли домой, на печку к бабам. Вполне могут и засаду устроить, подождут, когда сам вылезет, и возьмут тепленьким. В чистом поле против троих, с винтовками, у него нет ни единого шанса. Это в камышах он может побарахтаться, и враги это знают, не дураки. Были бы дураками, сейчас бы кругом стоял треск ломающихся стеблей, пока один бы из них, на свою беду, не наткнулся бы на Виктора.

Проснулся он от того, что на лицо упало что-то мокрое и холодное. Вокруг был непроглядный мрак, слышался только бесконечный шорох камыша и далекий волчий вой. Он, зябко ежась, кое-как поднялся. Тело задеревенело от холода, мышцы свело, и пришлось долго разминать ноги, перед тем двинуться дальше. Снова что-то холодное упало ему на нос, потом еще и еще. С неба посыпался снег. Он падал крупными хлопьями, с тихим шелестом оседая на траве, на узких листьях камыша. «Вот оно долгожданное спасение. Снег скроет следы от погони, главное, оторваться подальше отсюда, подальше», — радостно подумал он. Подкрепившись остатками шоколада, Виктор двинулся дальше. Идти в полной темноте по камышу оказалось пыткой. Вокруг не видно ни черта, только непроглядная стена камыша, да слабо мерцает стрелка компаса. Однако скоро заросли расступились, и Виктор вышел в степь. Здесь он долго стоял, вслушиваясь в темноту. Если его враги оставили засаду, то сейчас они на всех парах должны мчаться сюда. Не услышать, как он ломится в ночи через камыш, мог только глухой. Но вокруг было тихо, только тихий шум падающего снега да бесконечный шелест огромного камышового моря. Потихоньку он пошел вперед. Шел с опаской, ежеминутно замирая, слушая. Пальцы вцепились в рубчатую рукоять пистолета, да так и застыли, сведенные то ли судорогой, то ли нервным напряжением. Но никто не бросился на него из темноты, только где-то позади затявкала лиса, бросив Виктора в холодный пот.