— Лада моя, тебе всё к лицу!

— Прости, великий государь, вот тут по краю мелковато зерно как будто. А?.. Этот дьяк кривоносый твердит: «Крупнее нет! Крупнее нет!» Болван, право слово.

Между тёмными, будто нарисованными бровями-крыльями на чистом лбу царицы легла морщинка. О! При дворе уже знают, какая это недобрая морщинка! Знает и государь и спешит успокоить:

— Лада моя! Кривоносый завтра доставит тебе всё, что пожелаешь!

И никто не может в толк взять, почему государь во всём царице потакает, подобрел, тихим стал, даже последнее время лицом посветлел, угрюмость исчезла! Ай да государыня! Молода, ей неполных восемнадцать, а ума палата! Всего-то во дворце она три месяца! С первого дня себя царицей поставила!

Пообещал государь — и довольна государыня, лицо улыбкой расцвело, глаза заискрились, морщинки как не бывало. Глядя на неё, и у государя ранних морщин убавилось: любит он видеть Анну вот такой, улыбающейся, радостной. Она государю, сверкая улыбкой, рассказывала:

— ...а перед обедней птичек принесли, много, разных. Мы их отпустили. Сколько радости у них!

— Вот и лепо! Прикажи, ещё больше принесут.

— Спаси Бог тебя, государь! А синичка одна далеко не полетела, а ко мне на окошко. Долго сидела, какая-то радостная весточка будет... А на птаху рыжий кот нацелился. Прогнали его...

Иван слушал царицу, и будто никаких забот у него, легко на сердце. Думалось: «Синичка? Птаха разукрашенная... не помню, когда видел в последний раз».

А у государыни вдруг опять морщинка между бровей:

— Сегодня в храме Григория Алексеевича обидели, потому за столом глаз не поднимал.

— Кто посмел обидеть моего шурина? — спросил Иван во весь голос, так что мамки-няньки попятились. А Анне хоть бы что, продолжает тихим голосом:

— Григорий Алексеевич около своей молодой жены хотел встать, а там опричник твой. Григорий Алексеевич ему, мол, подвинься. А тот в ответ: «Сам двигайся. Я тут уж пятую службу стою». Перед женой Григорию Алексеевичу вон как неловко стало. А был то опричник, тысяцкий твоего полка. — И к дворцовой боярышне: — Как его?

Боярышня с поклоном ответила. Иван не понял, кого назвала, он приказал ей:

— Иди, Григорию Лукьянычу расскажи. Вечером пускай он поведает, что к чему.

Опять исчезла морщинка, опять засверкали карие. Теперь она рассказывала, какую богатую икону, образ Георгия Победоносца Строгановы-купцы прислали. Боярышня уже поднесла к царю образ, златотканым платом покрытый. Анна описывает достоинства образа, а государь удалился в воспоминания...

...Женщины в жизнь Ивана вошли с тринадцати лет и играют вон какую роль! А жена — это целая эпоха при дворе. Тишайшая Анастасия Романовна Захарьина — любимая и близкая ему жена. За тринадцать лет совместной жизни народила она ему шестерых детей, в том числе двух ныне здравствующих царевичей. Вторая жена — Мария Черкешенка, своевольная южанка. Первые три года из восьми лет выполнял все её прихоти, иной раз дикие, а потом охладел, и жили они, по существу, самостоятельными дворами. Прошёл год после смерти Черкешенки, сразу после страшного пожара прошлого года во дворец пришла царица Марфа Васильевна Собакина-Сабурова. Но через две недели её похоронили! Не помнит он её, напрочь забыл... И вот нынешний год в конце апреля отгуляли пир, во дворец пришла Анна Алексеевна Колтовская. Аннушка — лада! В нарушение канонов он женился четвёртый раз! Церковь для виду наложила на него, царя, епитимью — не принимать причастия и земные поклоны ежедневные. Он согласился бы и на большее наказание! О такой жене, как Анна, можно только мечтать — яркое солнышко во дворце! А время вон какое тяжёлое было: месяца после свадьбы не минуло, пришло известие — Девлет-Гирей готовит страшное нашествие! Кроме крымчаков, собрал ногаев, дагестанцев, присоединились турки. А как можно было вести войну! Пожар столицы, голод, мор по стране. Поляки, Литва, шведы лезут с запада и севера... решил, как и прошлый год, пожертвовать Москвой. Поспешно собрал четыре с половиной сотни возов добра, приближённую знать и направился в Новгород, ещё не оправившийся от погромов... неустроенность, неудобства для юной царицы, и ничего, ни одной жалобы, ни одной слезинки! Наоборот, его, государя подбадривает, верных людей указывает. Диву даёшься: будто всю жизнь в царёвом тереме жила! Его, уставшего, успокаивает. Ласковые слова находит! Значит, любит! Значит, его ещё можно любить!.. И расправляются плечи, расправляется стан, светлеет взгляд...

С разрешения государыни вошла боярыня и с поклоном молвила, что прибыли гонцы от князя-воеводы Воротынского с добрыми вестями. Желают немедля государя обрадовать. Государь не удержался, с кресла поднялся, перекрестился и опять сел, оглядел опочивальню и произнёс:

— Веди сюда!

Тишина была ему ответом. Боярыня с испугом глядела на вставшую царицу, у той морщинка на лбу стала издали заметна. Анна вопросительно взглянула на Ивана: государь нарушал дедами благословенные порядки — женская половина не для приёмов! Но, взглянув на государя, потерявшего голову от радости, бровями повела. Боярышни сразу поняли — второе кресло несут, по правую руку государя ставят. Анна кивнула боярыне-вестнице, сама рядом с государем села. Боярышни и боярыни позади её кресла устанавливаются, государыню тяжёлым убрусом накрыли. Морщинки её разгладились, улыбнулась государю.

Вошли гонцы Ногтев и Давыдов, за ними приближённые бояре и священники. Князь Ногтев пространно доложил о победе, хан крымский бежал от стен московских, бросив всё...

— ...вот лук и сабля Девлет-Гирея!

Слуги положили свёрток у ног государя, а боярин Давыдов, развернув его, поднёс к государю оружие хана.

Осмотрев саблю и лук, государь соизволил молвить:

— Честь и хвала русскому воинству и воеводам его! Повелеваю: ударить во все колокола и поведать народу о нашей победе! А вечером возблагодарить Господа нашего! А теперь отдыхать.

Ушли вестники. Государь изъявил желание отдохнуть у себя. Анна Алексеевна с низким поклоном и с печалью на лице проводила царственного супруга. Дверь закрылась за ним, государыня выпрямила стан, будто ростом стала выше, гордо голову вскинула, перед женским двором предстала великая государыня! Придворные продолжали оставаться в поклоне. Государыня молвить изволила:

— Ковры трясти! — И больше ни слова. Прошла в светёлку свою, за ней две боярышни-наперсницы. Помогли государыне снять наряды тяжёлые и помогли прилечь на скамью, покрытую дорогими мехами. Укрыв государыню платом, обе поклонились и вышли, не сказав, не услыхав ни слова!

На следующее утро одевание царицы происходило также в полной тишине. Только перед тем как выходить, одна из наперсниц осмелилась:

— Дозволь, государыня, слово молвить.

Анна удивлённо взглянула на девушку:

— Ну?

— Того опричного тысяцкого... Ночью с камнем на шее с моста в Волхов метнули!

— Ну и что?

— Молодой он был... Статный...

— Ты что?.. Такова воля государя!.. А ты, я смотрю, разговорчивая.

А вечером оставшаяся боярышня-наперсница поучала новенькую...

В день апостола Матфея (9 августа) в одностолпной трапезной государь Иоанн Васильевич вместе с государыней Анной Алексеевной, с боярами и князьями ближайшими и иерархами церковными принимали князя-воеводу Михайла Ивановича Воротынского и других воевод, защитников Москвы. Много хвалебных слов сказал о действиях воевод основных полков и их товарищей, решительных, не щадящих своей жизни ради победы. Особо отметил смелость и хитрость князя Хворостинина как на поле ратном, так и в гуляй-городе.

— Нет с нами князя Дмитрия. По моему велению ушёл он с воями в Дикое поле преследовать Девлет-Гирея. Очёсывает он его полки от зазевавшихся, мечом и огнём провожает ворога до его логова, — закончил князь-воевода.

Вспомнил государь свою молодость и Казанское стояние — двадцать лет минуло с той поры. Припомнил действа хитрых сооружений гуляй-городов. Значит, живы казанские герои!