Ночью, когда татары зашевелились и вои перехватили поджигателей, Хворостинин в сопровождении воеводы наряда, Клима, воеводы гуляй-детинца и тысяцкого конников быстро проехал вдоль стен. Разъяснение десятникам и сотникам пушкарей и пищальникам было коротким: когда и как отступать к детинцу, пушки сбрасывать со станков, у тех, которые заедино со станками, разбивать запалы; остающееся зелье — поджигать; конникам сдерживать врага, пока отступают пешие...

На рассвете дня первомученника Стефана (2 августа) гуляй-город замер в ожидании. На пойме в отблесках костров мелькали тёмные фигуры всадников, некоторые, сокращая расстояние, проносились совсем близко, около рядов ежей. Тревогу и даже страх вызывали готовые нести смерть и разрушения, сейчас молчаливые и неподвижные тысячи татар на туманной, ещё тёмной пойме.

Вот первые лучи солнца позолотили маковки деревьев, посветлели клубы тумана над рекой, и вздрогнула пойма от барабанного боя, рокота труб. Но ставшего привычным вопля «Алла!» не последовало, не пришли в движение татарские тысячи, только помчались вдоль стен несколько сотен и, подцепив арканами уволокли ежи из-под самых стен, особенно очистили поле перед торцевой стеной. Невольно у Клима вырвалось: «А, балбесы, не закрепили!» — хотя, он знал, колышки забиты.

Следом за первыми сотнями со стороны тракта помчались рассыпанные сотни лава за лавой с малыми потерями, хотя по ним и палили. Припадая к луке седла скакали татары и бросали туески, которые начали взрываться и гореть от огненных стрел. В торце дым и огонь покрыли стены. И вдоль большой стены кое-где задымились прясла.

Неведомо по каким сигналам некоторые сотни двинулись к стенам, но не лезли на рожон, а пускали стрелы по бойницам и уходили с малыми потерями, хотя пушки и палили, но татарские стрелы мешали меткой стрельбой, да и стены начинали дымиться всё больше и больше. Смельчаков же, забравшихся на прясла сбивать пламя, поражали стрелы.

Очень скоро стало ясно, что подброшенные туески принесли много дыма, но по-настоящему загорелись два-три прясла. Татары на приступ не шли, проносились лавами, и на пальбу ручниц отвечали роем стрел. А всё же получалась пауза в несколько минут, за которые татары под прикрытием щитов пододвинули свои пушки и дали первый залп. У них не было тяжёлых пушек, их пушкари не отличались мастерством, и всё равно защитники гуляй-города почувствовали, насколько ненадёжно их убежище! После первого залпа почти все прясла торцовой части стены получили пробоины.

Редкие ответные выстрелы русских пушек воодушевили татар. Пока их пушкари перезаряжали пушки, две тысячи конников с разных сторон помчались к пряслам, набрасывали арканы с крючьями, безрезультатно пытаясь растащить их... Но вот завыли трубы, конники рассыпались, и грянул второй залп татарских пушек. Новые разрушения, и конники вновь рванулись к стенам...

Люди Клима ждали этого момента. Они бросились к пряслам, освободили крепления; теперь крючья татар свободно валили прясла, а то они падали и без них: нужно было, чтобы наружная стена не мешала пушкарям второго ряда, и те открыли привычную для них непрерывную стрельбу, показав татарам, что у русских пушек и зелья достаточно. Дробь многих пушек смела татарских конников, а мощные пушки били ядрами по укрытиям татарских пушкарей. Удары русских пушек оказались несравненно сильнее татарских: с первых же выстрелов щиты валились и рассыпались, накрывая пушки. Не убежавшие пушкари погибли. Потому следующий залп у татар не получился, выстрелили лишь несколько пушек, но ядра их не достигли стен. На какое-то время приступ захлебнулся...

И вот тут, как и в начале приступа, мимо стены поскакали конники, бросавшие туески, однако на этот раз с меньшим результатом: расстояние до стен увеличилось и стреляли не только ручницы, но и пушки, так что задымило только по углам стен, где образовались непростреливаемые места, которыми воспользовались татары, накопив там пеших лучников. Роковой неожиданностью оказалось появление в бойницах татарских луков и стрел, почти в упор расстреливающих наших пушкарей! Чуть не все пушки замолкли, пока вои прибежали к пряслам и принялись палить из ручниц по лучникам. Здесь сказалось преимущество лука: пока перезаряжалась ручница, лучник выпускал полдюжины стрел! Татар можно было отогнать от стен только саблями, для воев открыли проходы между пряслами...

В этот момент грянул взрыв в левом северном углу торцовой стены гуляй-города...

Защитники гуляй-города нуждались в воде, но Клим имел несколько бочек на самый крайний случай. Такой момент настал, в левом углу показалось пламя. Его люди побежали к опасному месту, спешил туда и Клим, впереди него, как всегда, Гулька. Нападение татар, прекращение огня пушек остановило их бег, и взрыв рядом...

На каждый десяток пушек позади них стояла жаровня-горн для жагров. Сильно пущенная стрела миновала пушкаря и попала в угол жаровни. Взметнулся фонтан горящих углей, малая искра попала в только что начатую бочку с картузами пороха... Между Климом и бочкой оказался Гулька; взрывом его бросило в объятия Клима. Их обоих встряхнула и повалила горячая волна. Огненный язык лизнул лицо Клима, сразу не было боли, но почувствовал судороги умирающего человека — Гулька, прижавшись к его груди, умирал, и он ничего не мог поделать!.. Сел, удобнее положил тело Гульки и ладонью сбивал тлеющие обрывки его одежды...

Потом Клим ощутил боль ожога на лице ниже шлема. Ощупал: от чуба, прикрывающего глазницу, и от бороды остались спёкшиеся корочки, рассыпавшиеся под пальцами. И только тут понял, что ничего не видит и не слышит!.. Но ощущает, как тяжелеет остывающее тело стремянного...

Ила-мурза сам видел, как два дня назад джигиты ложились горами трупов под стенами гуляй-города, и он принялся обучать своих людей искусству победы. Тут появились и туески с порохом и смолой, и арканы с крючьями, и лучники. Когда пушки русских, напуганные лучниками, замолкли, на стены налетели крючники, по два-три десятка на одно прясло, и выворачивали его с глубоко забитыми кольями. Сразу повалили три прясла. Из предположения, что упадёт десять, в пробоину ринулось пять сотен всадников — это было намного больше, чем требовалось. Произошла заминка, затор, и русские пушкари успели повернуть пушки и пальнуть по сбившейся массе коней и людей, а Хворостинин подтянул своих конников. Но упали ещё два прясла. Пушкари выстрелили последний раз, не успев, как приказано, сбросить пушки со станков, либо, отбиваясь, погибали, либо с потерями отходили к детинцу.

Ила-мурза торжествовал. Следующая тысяча разворачивалась около тракта и готовилась к приступу, за ней ещё одна... Но что это?! Первая тысяча, за ней вторая, не закончив разворот, поскакала через реку вдоль тракта. Подумал: на приступ пойдут тысячи другой тьмы. Ворвавшимся в укрепление нужна немедленная помощь, иначе... И в надежде, что ему помогут, он впереди своей последней полутысячи рванутся в пролом...

Битва шла уже в гуляй-городе, среди пушек и за ними. Однако первый натиск отбит. Хворостинин отъехал немного в сторону — сотники и без него знали своё дело, поднялся в седле и осмотрелся. Нужно было не упустить момент, чтобы, сохранив людей, отступить в детинец, который Бугай пододвинул и поставил в десяти саженях. Пролом в стене позволял поверх бьющихся сторон видеть, какие силы нужно ожидать в следующие секунды. И князь в первый момент не поверил своим глазам: за последними сотнями наступающих татар никого не было! Точнее — татары на пойме были, но они мчались мимо стен гуляй-города.

У стен детинца стояли две сотни конников, готовых включиться в дело, чтобы помочь отступающим оторваться от татар. Сейчас князь подал знак и вместе с ними ринулся на врага, послав гонца к Климу, чтобы тот готовился заделать разрушенную стену. Он не знал ещё, что гуляй-воеводу заменил Василий Бугай. А люди Клима уже подвезли прясла... Клима отвели в детинец, он сидел в телеге, окружённый темнотой и тишиной, рядом лежал недвижный Гулька.