Сделав над собой усилие, чтобы не ринуться к двери, Клим вернулся на своё место под нары и принялся старательно глубоко дышать...

Утром открыли дверь, ворвался живительный воздух, веселей засветился огонёк в плошке... Потом пришли стражники с факелами, вместе с дюжинниками проверили заключённых, двоих утащили — их жизненный путь оборвался. Может быть, они счастливее оставшихся?!

Принесли шайку свежей воды, сразу образовалась очередь жаждущих. На завтрак — круто варенный горох. Оказалось, здесь кормили дважды в день — утром и вечером.

Клима со товарищи не тревожили пять дней. Из слуг князя Афанасия наиболее активным оказался Гераська. Он всех расспрашивал, сам рассказывал о порядках здесь в темнице и пытошной.

— Держитесь меня, ребята. Со мной не пропадёшь! — заверил тот, а потом вопрос Левко: — Вы за Климом поехали, а как Влас к вам попал?

— По воле князя.

— А кто он?

— Ты его сам попытай.

Влас настороженно прислушивался, не отвечая Гераське, отходил. Гераська с вопросами к Климу. Тот ответил:

— Народная мудрость говорит — как тебя? — Герасим: много будешь знать — скоро состаришься. Левко правильно сказал, Власа сам спроси. А что обо мне хочешь знать, спрашивай.

— Клим, вот про тебя говорят, что ты воевода, а другие — будто лекарь. На деле кто ты?

— Ты всех подряд слушаешь? Так и решай сам. Ты, наверное, уже знаешь, чем занимался Клим, когда его взяли?

— Говорят, собирал травы.

— Так ты много видал воевод, кои рыли корешки и собирали травы?

— Не видел...

— Ну, вот тебе и ответ. Спрашивай ещё.

— Говорят... Говорят ты Изверга того...

— Погоди, Герасим. Ребята, вы слыхали? Так вот знайте: ежели ещё услышу от кого такое, крикну стражу: пусть она попытает, откуда разговоры идут! — У Левко потом спросил: — Не нравится мне любопытство Гераськи. А тебе?

— Так он сроду послухом и доглядчиком Фёдора Фёдорыча был, теперь у кого, не знаю.

— Ребят предупреди...

На пятый день первыми из подвала увели Клима и Левко. Поднявшись по лестнице, стража повела их через тот самый предбанник пытошной, где им выжигали номера, в избу без окон, с двух сторон от входа в которую возвышалось по дыбе. Перед ними кресло для вопрошающего и аналой. Посреди горн с непотухающим огнём и по лавкам набор пытошных орудий. У стены ещё одно кресло из чёрного дерева и свёрнутый ковёр — государь тут был частым гостем. Стражники тут же ушли, остались два ката в кожаных фартуках. Они поставили Клима и Левко перед одной из дыб. Движения катов неслышные, они молча только указывали.

Хотя в пытошной окон не было, воздух тут куда чище, чем в подвале: всю дрянь вытягивало в творило над горящим горном. Освещалась пытошная двумя плошками на стенах. Ждать пришлось недолго, послышались тяжёлые шаги, каты поспешно зажгли ещё с десяток плошек и встали рядом с Климом и Левко. Подобострастная стойка катов показала, что появилась птица высокого полёта. За ней следовал худющий писарь, тихо занявший место за аналоем. Судья стремительно подошёл и опустился в кресло, оправив полы чуйки, разгладил бороду и распорядился:

— Раздеть.

Каты оставили на допрашиваемых только исподнее.

— Ты лекарь? Где потерял око?

— В схватке с крымчаками в пятьдесят восьмом.

— Повернись... Ещё... А это? — Он указал на шрам на плече.

— Татарская стрела зацепила в пятьдесят втором.

Дьяк, усмехнувшись, показал на свежий шрам от сабли Изверга.

— Драчливый ты, видать, лекарь! А кошками за что драли?

— Не угодил начальным людям, господин дьяк.

— Да... Чем занимался у Аники?

— Лекарем был. При нужде опоясывался саблей.

— За что сюда попал? Кому не угодил?

— Вон ребята по приказу князя Вяземского взяли.

— Ладно. А тебя как звать?

— Левко Худой, слуга князя Афанасия.

— Тебя головой послал князь за ним? Ты этого раньше знал?

— Не знал.

— Так ты что, не того привёз?!

— Привёз, за кем посылали. Князь со мной дал дворянина Власа. Он в лицо знал Одноглаза.

— А какая вина на Одноглазе, знаешь?

— Влас говорил...

— Власа я сам спрошу. Князь, когда посылал, что приказал?

— Сказал: езжай в Соль Вычегодскую, привезёшь без шума Клима Одноглаза, коего тебе укажет дворянин Влас.

— С тобой ещё слуга был. Что ему поручил князь?

— Ничего. Дорофей был под моим началом.

— А какой-то там ещё слуга князя? Откуда он?

— Гераська это. Его князь Ловчикову в слуги отдал.

— Теперь хочу услыхать, как вы брали Одноглаза.

Левко рассказывал, а Клим удивлялся, почему такая мирная беседа? Чего добивается дьяк?.. И тут вопрос к нему:

— Одноглаз, врёт он? Чего бы это ты в лесу с людями?

— Левко правду молвил. Я учил людей, как собирать, сушить и хранить целебные травы.

— Что за люди с тобой были?

— Доброхоты и лекари из воев и мирян. Были три дьячка и два монаха из монастыря.

И совсем неожиданный вопрос:

— Скажи, Одноглаз, где ты перешёл дорогу Ловчикову?

Клим развёл руками:

— Знать не знаю! Видел его всего раз... — Поняв, что проговорился, добавил: — И то издали.

Дьяк уцепился:

— Где видел?

— Здесь... В свите князя Вяземского, — нашёлся Клим, подыскивая в памяти, когда это могло быть.

Но дьяк не стал копать дальше, насмешливо взглянув на него, веско сказал:

— Не спрашиваю когда!.. Ну, как тебя, Левко, Гераська расспрашивал о поездке в Соль Вычегодскую? Что хотел знать? — Левко принялся рассказывать, но дьяк перебил его: — Это уже слыхал. Он советовал тебе, о чём говорить, о чём молчать? Что обещал?..

Вопросы засыпали Левко, он пытался отвечать, но сбивался, а дьяк подбрасывал ещё и ещё. Вопросы были пустяковые, но Клим понял, что дьяк умышленно запутывает парня. Так оно и получилось. Дьяк приказал:

— Двадцать плетей, чтобы не скрывал правды!

Клим наблюдал экзекуцию и размышлял, что ему пожалует этот главный палач. А Левко плети переносил мужественно, только вздрагивал и кряхтел, глотая воздух открытым ртом... Последовал новый приказ:

— Этих обратно в темницу. С тобой, Одноглаз, мы ещё встретимся... Сюда остальных трёх слуг князя.

И вот тут, видать, лукавый подтолкнул Клима:

— Господин судья, дозволь попросить тебя.

Дьяк вскинул голову, он привык, чтобы отсюда готовы были бегом бежать, а этот с просьбой! Внимательно посмотрел на Клима. Тот увидел в его светло-голубых глазах удивление и насмешку.

— Ха!.. Проси.

— Дозволь взять в темницу малость жира вон из туеска.

— Одноглаз, ты что? Забыл, где находишься?!

— Прости, господин судья, помню. Всё ж лекарь я, потому и прошу. Этим жиром боль сниму, многие мучаются страшно!.. Глядишь, сохраню людишек вам...

Дьяк рассмеялся:

— Людишек у нас хватает! Больше околеют — меньше работы!

Слова словами, а кату всё ж приказал подать берестянку с жиром. Потом узнал: звали того дьяка Софроном.

Из пытошной вернулся только Дорофей, Гераська и Влас сгинули... А на следующее утро, лёжа на животе, Дорофей шёпотом поведал, что сталось в пытошной. По приметам, допрос вёл всё тот же дьяк Софрон: голубоглазый, русоволосый, с пегой бородой — в середине седая, а по краям тёмная. Допрашивал строго, особенно Гераську, когда узнал, что тот подсажен в тюрьму Ловчиковым, а Власа, что тот был слугой Изверга. Обоих повесили на дыбу, вывернув руки.

— А меня выпороли! Я, видать, сознание потерял. А когда очухался — меня водой окатили, услыхал: от Гераськи требовали — куда сбежал Ловчиков, а у Власа — встречался ли князь с Извергом и кто убил Изверга.

Клим спросил Дорофея:

— И кто же убил его?

— Выходит, какой-то воевода Строгановых. Тут меня подняли и увели. Дьяк молвил: «Ты, — говорит, — Дорофей, запомни хорошо: обманул вас Влас, не того привезли князю. Нужно воеводу, а вы лекаря! Понял?» Понял, говорю, батюшка судья.

Пока Дорофей повествовал, Левко глядел широко раскрытыми глазами то на Дорофея, то на Клима, оба лежали на животе, но Левко мог уже поворачивать голову... Какие-то мысли появились у парня...