Следующий день выдался тихим и солнечным. До обеда они первыми прокладывали след, а далее уже ехали проложенной дорогой. Свежевыпавший снег сверкал и переливался огнями на мартовском солнце, оно ещё невысоко ходило по небесной тверди, но уже заметно пригревало. Кажется, метели отбушевали своё время, да и мороз гулял только по ночам. А днём всадники уже не соскакивали с седла и не бежали рядом с конём, чтобы не замёрзнуть.

В середине пятого дня были в Соли Вычегодской. Клим сразу отправился к Зоту, а Гулька — к мужику-извозчику.

Зот ничего утешительного не сказал. Бабка Босяга перед отъездом стала жить с дочерью в избе Клима, а свою хату продала под заезжий двор. Все сочли действия бабки правильными — ведь после Великого поста её дочь венчалась с Климом Акимовичем. Только на третий день после отъезда извозчик сказал Зоту о бегстве Босяги с дочерью. Через четыре дня вернулся стражник Кир, которого послал Зот за ними. Он узнал, что накануне Босяга с дочерью уехала с обозом, который направлялся в Великий Устюг.

Гульке извозчик сообщил, что Верка всю дорогу лила слёзы, а Босяга ругала её. Из их разговора мужик понял, что они собирались жить у дальней родни Босяги где-то в северном скиту. Разумеется, Гулька не мог ответить, как Босяга попадёт в скит на севере, уехав в Великий Устюг.

Василиса, встретив Клима, разрыдалась: «Беда-то какая, батюшка!» Потом рассказала: «Все последние дни Верунька была горем убитая. Во всём, во всём виновата эта старая ведьма, Босяга! Перед отъездом, правда, старая подарок привела — тёлку стельную, говорит, после Святой отелится, и будешь ты своего сына и Фокея молоком отпаивать. Пойдём, пойдём, покажу нашу красавицу Олёнушку. Она сегодня-завтра отелится». Между пустых разговоров Василиса сказала такое, что потрясло Клима. «Она, говорит, брюхата уж семь месяцев! Тут прямо вдруг у неё брюхо вывалилось! Босяга твердит — двойню родит!»

Два дня дал Клим отдохнуть коням и понёсся в Великий Устюг. Вместе с ним Василий Бугай — не захотел остаться дома. На этот раз они также поспешали — наступило резкое потепление, тёплый ветер с полдня приносил косяки дождя, и можно ожидать, что вот-вот может ухнуть полая вода. Занавоженный зимник ледяной змеёй горбился над осевшим снегом.

В Великом Устюге служители постоялых дворов ничего не припоминали о Босяге с дочерью. Еремей и Василий опросили собравшуюся уже учебную полусотню — ничего нового. Клим предположил, что Босяга покинула обоз до Устюга. Хорошо бы опросить стражников, охранявших обозы, но они все в разгоне — хозяева спешили совершить поездки до полой воды. Поэтому было решено завтра возвращаться в Усть-Вычегду, и по пути заезжать во все постоялые дворы и прибрежные посёлки — Клим понимал безнадёжность и трудность этой попытки, но другого ничего не оставалось.

Перед вечером накануне отъезда в учебную слободу, где жил Клим, прибежал возбуждённый Гулька и закричал с порога:

— Нашёл! Нашёл!

— Что?! Кого нашёл?

— Стражника нашёл! Болеет он... Он Босягу видел!

Стражнику Сидору — лет под тридцать. Лежал на печи и постанывал, болели опухшие колени. Клим теперь занимался делами, далёкими от лекарства, однако же в его перемётной суме за седлом всегда имелись различные специи. Знакомство с Сидором он начал с втирания мази. Потом поил тут же приготовленным отваром, и только после того, как болести утихли, Сидор начал вспоминать. Оказалось, что Босяга с дочерью ехала с обозом всего лишь до вечера. После ночлега на Погосте Босяга дальше поехала одна. Больше он в Устюге её не видел. В поиск включилась жена Сидора; позднее она посоветовала Гульке наведаться к ворожее Ульке, где действительно Босяга жила несколько дней.

Клим пришёл к ворожее под вечер, помог ей разжечь лучину и прямо спросил, куда поехала Варвара Босяга сольвычегодская. Улька запричитала:

— Не знаю, не знаю, не ведаю, кто такая Варвара! Ступай, ступай, родной, своей дорогой. Ходют тут, выспрашивают...

Клим вынул кису и высыпал на стол пригоршню серебряных монет. Глаза ворожеи загорелись, она приблизила лицо к деньгам, будто обнюхала их, потом отстранилась и отвернулась, запахиваясь шарфом:

— Ничего я не знаю, господин хороший. Знала б...

Клим высыпал на стол ещё пригоршню серебра. Ворожея вдруг взвыла и выскочила из избы. Клим подождал, подождал немного, потом ссыпал деньги и ушёл. Гулька вернулся на постоялый двор позднее. Он со значительным видом прошёл в передний угол и сел с гордо поднятой головой. Несмотря на неудачи, Клим невольно улыбнулся лицедейству Гульки. Тот только этого и ждал. Он подскочил и зашептал Климу на ухо:

— Всё! Я теперь всё знаю. Босяга жила у ворожеи больше седмицы, ждала обоза на полночь. И тут появился архангельский. В обозе на двух возках везли какую-то барыню с прислугой, холопами и скарбом. Дорогой она приболела, послали за ворожеёй. Та ей подсунула нашу Босягу, и они укатили. Так теперь, верно, уже близ Архангельска.

— Гулька! Дорогой! Кто ж это тебе раскрылся?

— У ворожеи сиротка живёт, она всё знает. Я ей копеечку дал.

— А ворожея у меня два рубля не взяла! Ладно! Завтра в путь.

На следующий день к вечеру Клим с товарищами был в поселении Погост. По пути они попали под сильный дождь, который буквально смывал снег. Пока Клим и Василий сушились в заезжей избе, Гулька отправился на разведку. Вскоре он сообщил, что Вера Босяга жила на окраине поселения у одноглазой бабки Шуманихи, однако к ней сейчас идти нельзя — уже спит.

К утру погода ещё больше испортилась. Завывание ветра и непрерывный шум дождя беспокоил Ютима — здесь на Погосте можно засесть на всё половодье!

В избе бабки Шуманихи было темно и душно. Клим, сняв шапку, перекрестился на чёрный квадрат безликой иконы и опустился на лавку.

— Бабушка, — начал он, решив вести откровенный разговор, — я пришёл поговорить о твоей постоялице Вере, что из Соли Вычегодской... Прошу тебя, засвети поставец, с улицы ничего не вижу.

Бабка послушно пошла в закуток у печи, и вскоре засветился неровный огонёк лучины, от которого светлее не стало. Она остановилась перед Климом, спрятав руки под фартуком.

— Так вот, расскажи мне, пожалуйста, куда они с матерью поехали. — Клим положил несколько серебряных монет на стол.

Бабка, покосившись на деньги, спросила:

— А ты кто им будешь?

Клим ушёл от прямого ответа:

— Меня звать Климом, Клим Акимов. Я лекарь Соль Вычегодской. Ты видела: Вера беременна. Она бежала из посёлка от позора. Я ищу её, чтобы избавить её от дурных разговоров.

— Климом звать, говоришь? Слыхала это имя. И мать и дочь повторяли его. А девка — та и во сне звала тебя.

— Звала?! — обрадовался Клим.

— Звать то звала, а всё равно боялась, что ты нагонишь их.

— О, Господи! — невольно вырвалось у Клима.

— Вот тебе и Господи! Варвара знала, ты станешь искать их. Чтоб сбить тебя, решили — на днёвках Верке оставаться в обозе. Шубы, тулупы у них были, а вот для головы у меня тяжёлый плат купили.

— Не понимаю! Их стремлюсь спасти, а они... Мне известно — с архангельским обозом они поехали. Вот доедут ли? Могут, как здесь, раньше сойти, остановиться.

— Чего не знаю, того не знаю. Из разговоров я поняла: у Варвары где-то под Архангельском сестра живёт.

— Как звать? — ухватился Клим.

— Будто Анна... Вижу, искать станешь... Прости, добрый человек. По виду — ты умный мужик, а, прямо скажу, — дурак! Какой же ты спаситель, коль от тебя убегают сломя голову! — Клим, тяжело вздохнув, опустил голову. — Понимаю, тяжело тебе, а всё ж одумайся... И потом, для погони время выбрал гиблое. Не сегодня-завтра Двина вскроется...

...Клим ушёл, положив ещё несколько серебряных монет на стол. Его спутники волновались. Население Погоста высыпало на берег Двины, несмотря на дожди. По реке пошла верховая вода. Дождь лил по-летнему тёплый. Гулька сообщил, что Погост — в низине и в половодье — кругом вода, не вырвешься. Немного погодя пришёл Василий:

— Можем застрять тута. Мужики говорят — через Двину идти опасно — лёд поднимается. Устюжане тут застряли. Бросают возки, уходят верхней дорогой через Воробейниково. Может, пойдём и мы?