По углам частокола острога и над воротами стояли рубленые башенки. С одной из них Клим наблюдал за перемещением вражеских отрядов, в каждом — пятнадцать-двадцать человек и обязательно три-четыре татарина Бегбелея, их издали отличишь по остроконечному шлему и круглому щиту за спиной. Рядом с Климом стоял перебежчик Очир, он пояснял:
— Татары, вишь, хотят управлять остяками... Остяками, вишь, всех называем, а там остяков-манты, может, десятый. Там и ненцы, и вогулы, татары, прикамские башкиры, да и русских ярыжек хватает... Недовольных всегда полно... А сибирские татары главные...
Действительно, татарам удавалось управлять. Отряды двумя потоками обтекали Посад: берегом Вычегды и по опушке леса.
— Вишь, боятся! — Очир хмыкнул: — Ежели остяки войдут в Посад, плетьми не выгонишь! А татар хочет хоромы грабить.
Однако пояснения перебежчика не оправдались. Несколько отрядов отделилось от потока и, взломав ворота, вошли в острог Посада. Основная масса накапливалась по реке Солонихе. Казаки, отступая, мосты разрушили, и теперь остяки разоряли варницы, из брёвен восстанавливали мосты. Однако многие не стали дожидаться и перебирались вплавь. Скоро определилось, зачем отряды вошли в острог: они вывозили оттуда телеги, груженные соломой, и выносили лестницы. Клим обратил внимание на это:
— А ты, Очир, говорил — они без лестниц наступают.
— Зрю и дивлюсь!
— Вот то-то, такая ошибка могла тебе головы стоить!
Клим, Зот и Макар объезжали стены. Главные силы противника собирались по берегу реки Солонихи и озера Солёного. С других сторон — на достреле бродили небольшие отряды, со стороны леса вообще никого не видно, потому что из леса делали вылазки прятавшиеся люди с Подола. Клим предложил послать гонцов к Бугаю. Ему посоветовать в лесу оставить малую часть отряда, всем другим пробиваться за болото, напасть там на охрану и гнать коней с вьюками как можно дальше на полночь. Это будет для татар удар похлеще поражения под стенами — награбили они богатство немалое.
Два десятка казаков лавой выскочили из северных ворот, проводили гонцов до леса, развернулись, погонялись за перепуганными остяками и вернулись в острог. Татары на вылазку внимания не обратили, их в то время занимали неудачи их пушкарей. Пять пищалей вошли на плотах в устье Солонихи. Пищали и бочки с порохом разгрузили и подтащили ближе к стене на небольшой холмик. Зарядили одну и пальнули. Дроб не долетел до частокола, а ударил в кучу гальки, которая разлетелась, ранив близстоящих татар. Надо полагать, решили, что заряд маловат, пушкари увеличили его и ещё раз пальнули, при этом пищаль разорвалась и взорвались стоящие недалеко две бочки пороха. Оставшиеся в живых пушкари-неумехи разбежались. Так что до конца дела пищали татар безмолвствовали.
У Макара пушки были тоже, стояли они на нижних этажах угловых башенок, стреляли редко, и пользы от них было мало, хотя пушкари здесь были умелыми. Дело в том, что татары готовили людей к наступлению на значительном расстоянии и дроб (картечь) туда не долетал, а каменные ядра отскакивали от бревенчатых щитов, которые собирались толкать впереди себя наступающие, полагая ими завалить рвы перед стенами. Кроме того, татары подготовили дюжину телег, на каждой копна соломы, обложенная сушняком и колотыми дровами. Очир утверждал, что подготовленные костры политы смолой и дёгтем и мигом разгорятся. Судя по всему, татары старались вовсю и добились определённого порядка. Начало наступления можно было ожидать с минуты на минуту.
В остроге на свеженасыпанном валу перед частоколом стояли стражники и мастеровые с луками и колчанами, полными стрел, с копьями и саблями — эти первыми схватятся с врагом, от них не отставали и ярыжки с солеварниц. Сразу позади их вдоль вала рассыпались по двое огнеметатели. Около каждой пары — двухколёсная тележка и небольшой костёрик. В тележке переложены сеном десяток огненных пращей, колбы с огненной рудой в кожаных мешочках, хорошо пропитанных смолой. Из английского подворья всё ещё продолжали подвозить тележки с пращами. Старший огнеметателей, молодой казак без рубахи, но в тяжёлом кияке, указывал прибывшим место, где тут же возникал костёрик. На некотором удалении за плетнёвыми заборами стояли десятками спешенные казаки, среди них разъезжал Макар — его люди должны были подоспеть в любое место, где произойдёт прорыв. Тут же около изб толпились жёнки, старики и ребята с ведёрками и кадками — готовые тушить пожары. Среди них Вера, Босяга и другие бабы из лекарской избы — они перебирали белые тряпицы, готовили золу, лопухи и разные специи для раненых...
Клим рысью объезжал стену, когда с вражеской стороны возрос гвалт. Он спешился и, поднявшись на среднюю башенку, увидел, как стена врагов пришла в движение. Сперва шли шагом, а когда начали долетать стрелы от частокола, побежали. Сверху Климу было видно, что впереди под защитой деревянных щитов бежали главным образом остяки, островерхие шлемы татар мелькали только кое-где. Зато вторая волна была наполовину из татар. Эта волна на ходу пускала поток стрел такой густой, что защитникам невозможно было поднять голову. Клима, стоящего на башенке, с двух сторон защищали щитами, которые от попадающих стрел непрерывно дребезжали, подобно бубнам... Вот остяки под стенами. Бревенчатые, дощатые и плетнёвые щиты брошены в ров вместе с вязанками хвороста, на них поставлены лестницы, ливень стрел спал, остяки над стенами, звон сабель смешался с рёвом и визгом наступающих...
Клим подал условный знак — широко помахал дымным факелом. Над головами бьющихся мелькнули огненные змеи, падающие там, где катилась вторая сплошная волна наступающих. Теперь Клим явственно услыхал страшные вопли сотен смертельно обожжённых людей, заглушившие шум сражения на стене. Однако ему не удалось увидеть результаты действия греческого огня — наступающие несколько секунд назад запалили костры на телегах, толкнули их к башенкам да ещё вдобавок бросили в огонь снопы хвороста. Сейчас эти костры бушевали пламенем, занялись стояки башенок, ослеплял жгучий дым — нужно было убегать, пока не поздно. Сбегая с лестницы, Клим с радостью заметил, что маленький ярыжка Гулька, неотступно следовал за ним, щитом загораживая его, Клима, от языков пламени, а загоревшуюся на себе одежду тушил потом уже на валу! Такому человеку он мог доверять!
Оказавшись на валу, Клим обнажил саблю, отбившись от перевалившегося через частокол татарина, и заглянул за стену. Вторая волна наступающих смешалась. Кое-кто ещё бежал вперёд, но большинство уже повернули назад, многие — ползком. Клим взял у Гульки факел, увидав старшего огнеметателей, подал ему второй условный знак — покрутил факелом над головой. Теперь огнеметатели, поджигали смолу на кожаном мешочке, взбегали на вал и бросали пращу в гущу убегающих от стен остяков...
Тут впервые Клим увидел ожог от греческого огня... Защитники, воодушевлённые отступлением врага, безбоязненно высовывались из-за тына и пускали стрелы в убегающих. Те, в свою очередь, отстреливались. И вот стрела врага на излёте ударила в костёр. Головешки разлетелись, и одна угодила в тележку с пращами, там их оставалось ещё три. Смола на мешочках тут же вспыхнула. Огнеметатель хотел взять одну пращу, чтобы метнуть её, но в страхе отшатнулся — из тележки взметнулось пламя, вероятно, одна из колб оказалась разбитой. Теперь в ярком пламени могли взорваться и остальные, кругом теснился народ, и, наверное, было бы много жертв; Клим тоже стоял рядом и не подумал, что следует убегать. Но в этот момент к тележке подбежал старший огнеметателей, схватил её, поднял высоко над головой и, взбежав на вал, перебросил её через тын. Оттуда тут же высоко взметнулось пламя. Многие были спасены, но на спасителя упало несколько горящих капель огненной руды. Он, взвыв от боли, сорвал ещё дымящийся кияк. Клим увидел круглый чёрного цвета ожог на руке и продолговатый обуглившийся шрам на спине. Ожоги непривычного, чёрного цвета; вокруг них начало напухать покраснение и вздувался серый волдырь. Клим послал Гульку в ближайший подвал за льдом, тут подбежала Вера и приложила мятый лопух к обожжённому месту. Одобрительно кивнув Вере, Клим поспешил на вал.