ЧЕТВЕРТАЯ ЧАСТЬ 15 Лети, лети, мой конь каурый, туда, где связаны лежат попы, за собственные шкуры они испуганно дрожат. Лежат они, дородны телом, на каждом крест литой блестит. А на базаре опустелом листва сухая шелестит. Она летит на куренного, в глазах его — одна тоска! Уж затекли, набухли ноги, и вздулись жилы на руках… Рыдает он, что «ненька» сгинет (такой писклявый голосок!..). А старшина от страха стынет, чубами тычется в песок… О, не молите… Понапрасну даете волю вы слезам. Ваш выдуманный бог прекрасный, нет, не развяжет руки вам. Над вами тучи виснут хило и дождь унылый зарядил, жалеет словно, что Трясило до корня вас не изрубил… Не только вас — и тех, что стали грешить с молитвой на устах, что кровь невинных разливали обманным именем Христа. В пыли, размоченной слезами, их морд истрепанных старье… Они другим копали яму — попали сами же в нее. Орите ж, войте, горлохваты, давайте волю языкам!.. Времен позорных адвокаты, проклятье вам, проклятье вам! 16 Нашуми ты мне, ветер мой милый, чтоб другим рассказал я потом, как пришли беглецы от Трясила и спасли старшину и попов. Почему старшину с рысаками, ускакавшую к гетману жить, не пожрало подземное пламя, не успела змея укусить?.. Пахнет кровью и тут же — инжиром, над полями — туманная мгла, а вдогонку потылицам жирным не звенит басурмана стрела… Бросьтесь, кони, стремглав на колени, загрызите поповский синклит… Небосвод лишь рыдает осенний, по-осеннему ветер шумит… Поглоти их, любимое поле, мою муку и гнев мой залей! Ряс поповских болтаются полы, словно крылья библейских чертей… Куренному же нету покоя: страх настигнутым быть — не унять… Он во злобе всё машет рукою, ударяя по храпу коня. Где-то клонится клен остролистый, вал морской у скалы загудел… «Мой отец, за меня помолись ты, за святой наш с тобою удел. Нам немало работы с тобою: сколько сабель еще пощербить, поквитаться навек с голытьбою, крови ведрами вдоволь попить!» Атаман засмеялся лукаво, смех тот канул в туман перед ним… «Нам окажет подмогу Варшава, если туго придется одним!» 17 И вот я вижу сквозь туманы крестьян, что в первом их бою и против гетмана и пана с цепами, с вилами встают… Тревога в колокол забила, аж нам тот колокол гудит… Они услышали: Трясило на помощь к ним уже спешит… Вокруг огнями всё сверкает, и небо кровью зацвело… Крестьяне вилами швыряют попов треклятых барахло. Они, подняв цепы и вилы, идут на пушки, на клинки… Бросай челны скорей, Трясило, коней седлайте, казаки!.. ………………… 18 Ведет магнат царицу бала, и лица радостны кругом… Дрожат и окна и зерцала, как крепостной под батогом… Полны в свою удачу веры, глаза улыбками цветут. Красавицы и кавалеры на волнах музыки плывут… И вот сияющий хозяин с улыбкой говорит панам: «Ликуйте, гости, объявляю: сам гетман прибыл нынче к нам!» Глядят и дамы, и мужчины с невольным трепетом сердец… Ужель властитель Украины сей размалеванный юнец? На гетмане жупан багровый — он словно кровью окроплен… Тревожно вздрагивают брови, и рот гримасой искривлен… «Виват! Ведь Польска не сгинела! [31]Врагам ее не превозмочь!» Тут поднимается Ягелла, магната молодая дочь. Ягелла к гетману подходит, одежда от шагов шумит… А он глазами смутно бродит и вдруг испуганно кричит: «По коням все! На бой суровый! Идет Трясило… Близок он!» Тревожно вздрагивают брови, и рот гримасой искривлен… «Где посланцы? Они со мною скакали все что было сил…» И он дрожащею рукою широко двери растворил… Они походкою усталой вошли, и вялы, и тупы… Вот куренной, знакомец старый, а с ним и слуги, и попы. Вошли, отвесили поклоны… Как будто вспыхнули мечи иль гроб внесли… А изумленный зал зачарованно молчит… Никто не крикнет: «Не сгинела!..» Забыли всё. Тут все свои… Остолбенев, глядит Ягелла, кусает губы до крови!.. «Вслед за казацкой голытьбою прут с топорами мужики и всех, кто с кровью голубого, нещадно рубят на куски!..» Бледнеют все. Тревожно в зале, глаза смятение таят… «Святых отцов они прогнали, глядите, вот они стоят!..» «Нет, не они… То нас — Трясило… Ясновельможный, ты ж забыл…» И зал смеется через силу, хоть страх в глазах у всех застыл… И гетман полы рвет жупана, к попам бежит, освирепев, в глазах его — огонь багряный, в глазах его и смех, и гнев. «Нет, не они? А крест на что же?.. Эх вы, худые холуи! Ну, счастье вам, что имя божье твердят еще уста мои. По коням все! Мы в бой готовы, нам пан поможет Иисус!» Молчит хозяин седобровый и только крутит длинный ус. Бушует ветер, словно рад он, что кровь панов ему — испить. Огни погасли у магната, и в замке стража лишь не спит. вернуться Польша не погибла! (польск.) — Ред. |
