64. МАРИИ © Перевод Н. Ушаков Когда б любовь помножить всех людей, ту, что была, что есть теперь, что будет, — то будет ночь, моя любовь пред ней — как яркий день, такой не знали люди. Когда б собрать все звезды вновь и вновь и солнца все со всех небес на свете, — затмит светила все моя любовь на все века, на тысячу столетий. Когда б собрать цветы со всех планет, колеблемые звездными ветрами, — на звездах всех меж этими цветами моей любви цветка прекрасней нет. Когда б собрать красавиц всех веков, пускай проходят без конца и края,— Марии я на них не променяю, пред ней склонясь, я петь о ней готов. Пусть их глаза в один сольются взор, пускай проникнут в сердце светлым хором, — твои глаза я встретил, с этих пор меня другим зачаровать ли взорам? С какой звезды спустилась ты сюда, своим сияньем песню зажигая? Свети всегда, свети, моя звезда, с тобою не сравнится никакая! 1931 65. ВНОВЬ СЕЛО © Перевод Н. Полякова Вновь село. Как по синему трапу солнце всходит над ширью полей. Я в пальто и в фетровой шляпе, здесь, где бегал я в свитке своей. Здесь, где в неповторимое лето, смуглый юноша, я повзрослел, на завод уходил до рассвета и пиджак вместо свитки надел. Годы шли силуэтами станций, что чернели на фоне огня. И тогда остроглазым повстанцем я пиджак на шинель променял… Отгремели и зимы, и лета, штык сменил я на перья, потом я купил в церабкоопе штиблеты, стал при шляпе ходить и в пальто. Так я жизни заполнил анкету, первый приз получил я в бою, снова смуглым и нежным поэтом над родным пепелищем стою. И опять в переулок садами мимо вербы прошел, через гать… Ни сестре не придется, ни маме, ни Серку меня нынче встречать. Ни отца и ни брата не стало. Под крестом они возле села. Нашу хату беда разломала, ту, что нашею и не была. Щеки чуют, слеза набежала, жжет глаза… Возвращаться пора. Санитаркою юной скончалась от пятнистого тифа сестра. А другая — недавно, от рака. Сколько пролил я слез над сестрой! А Серко, ту глухую собаку, пожалев, застрелил под горой. Вот и стены знакомые школы, и несется ко мне ребятня… «Наш поэт, наш Сосюра!» — их голос и глаза — как цветы для меня. И меня за одежду поносят: «Твой наряд не приносит добра…» Строчки «Красной зимы» произносят, критикует меня детвора. Вышел старый учитель, при этом разговор он со мною ведет: «Я не знал, что мой школьник поэтом, украинским поэтом взрастет…» Закурил я цигарку, он тоже закурил, и припомнилось нам, как тайком я курил осторожно и поглядывал по сторонам… Я мечтал, что пойду в инженеры, вон из грязи — на солнечный шлях… Из рогатки стрелял и за перья возле школы ходил на руках… Попрощались. И дождик закрапал, Я мечтал (быстро время прошло), что в пальто я и в фетровой шляпе вновь приеду в родное село. Ах, мечты, дорогие, ребячьи, как лицо за далеким окном… Над селом небо серое плачет, дым завода плывет над селом… Что ж! Работать, вставая с рассветом! Не вернуть проносящихся дней! Я еще не заполнил анкету неоконченной жизни моей. 1932 66. Я ВСПОМНИЛ © Перевод В. Цвелёв Осенние цветы и думы. Напев звенит в душе моей… А ветер осени угрюмо шумит и плачет меж ветвей. Метнуло желтым и червонным, и на земле всё улеглось. Заметил я в стекле оконном глаз синеву в тумане слез. Вот так же желтым и червонным мело с деревьев, как сквозь сон, у станционного перрона стоял военный эшелон. Горнист сигналил над рекою, осенний сад листву метнул, когда прощались мы с тобою под пушечный далекий гул. Вагоны тронулись неспешно с железным цоканьем колес, и, полный боли безутешной, твой крик пронзил меня насквозь. 1932 67. АКАЦИИ ЦВЕТУТ © Перевод И. Поступальский Акации цветут. И в струях аромата идут влюбленные… О, сколько счастья тут! И я иду с толпой… Мечты мои — крылаты… Акации цветут… Акации цветут. Где рельсов параллели, там полный счастья сад волнуется, шумит… Ручей во тьме поет: лилюни, лю, нинели… Опять моя душа предчувствием дрожит… Я вижу блеск ручья и как деревья гнутся… Там липы аромат — дыханье уст твоих. Шальные соловьи там плачут и смеются, и месяц слушает сребристый смех любви. И поезда летят, украшены цветами… В какой счастливый путь уносится вагон? Кого они везут, гремя в ночи мостами, кто станции в цвету считает из окон? А утро!.. А лазурь!.. Туманы над рекою, меняется в тонах, как музыка, заря… Сегодня — день весны и праздник Днепростроя. Мы — победители, глаза у нас горят… Клокочет Днепрэльстан… и светятся турбины, к дням коммунизма нас они с собой зовут. Упала ночь весны на склоны, на долины, в душе у каждого акации цветут. Вон корабли: волну Славутича взрезая, Они плывут, плывут — как уток важный строй… Закованный гигант покорен легкой стае, и музыка летит над блещущей рекой… По берегам стоят без дымных труб заводы, как бусы на груди у ночи, у весны… И электричество, а не гудок, заводит отныне песнь о том, что явью стали сны… О том, как шли мы в бой, дыша окрепшей грудью, с Коммуною в глазах и с песней на устах… И не сломили нас ни танки, ни орудья, и проложили путь потомкам мы в веках… Я вижу детвору… Она с веселым смехом в училище летит, как солнца блик, быстра, и самолет цветет ее чудесным смехом… Моя мечта, как луч, с тобою, детвора!.. …………………………………………… И вот они вошли в зал, праздничный и светлый, из синей комнаты идет учитель их, и смугл, и строен он, и смотрит так приветно… И говор школьников спадает… И затих… «Сегодня наша речь о славе Днепростроя, и нужно вспомнить нам тех гордых храбрецов, что шли на смерть за нас, безвестные герои, и, с пулями в груди, Коммуне слали зов…» Я слушаю… И всё сильней сердцебиенье… Дрожит мое перо, горит мое лицо… И вот уж слушает Коммуны поколенье: читает мальчуган «Лисичье над Донцом». Лисичье над Донцом… О, нет любви предела! К вам, к отдаленным вам, чтоб вечно молодым жить с вами, милые… Лишь девочка несмело шепнет учителю: «А что такое дым?..» 1932, 1957 |
