Как звон торжественный металла,
в тревожном сумраке ночном
сурово клятва прозвучала
и поплыла в века, как гром.
Во взгляде твердом нет опаски,
их не страшили кровь и мгла.
Как будто рыцари из сказки,
они сидели у стола.
Лицо у каждого сияло,
а речь — спокойна и кратка…
На подвиг их благословляла
родная партии рука.
Для бурь рожденные, сердцами
в одном порыве вы слились…
И стены горницы над вами,
как крылья легкие, взвились…
И вы увидели: с востока,
сквозь непогоды злую ночь,
спешат свои… огнем жестоким
они фашистов гонят прочь.
Кругом, от края и до края,
идут полки, и сквозь туман
багряно степи заливает
знамен шумящий океан.
И уступает ночь дорогу
прибою грозному штыков.
Идут вам братья на подмогу,
по трупам попранных врагов.
Всё громче, громче боя звуки
свободы возвещают час.
И вот уже родные руки,
как братьев, обнимают вас,
вас, непокорных, чистых, юных,
прошедших тяжкие бои,
и беззаветно за Коммуну
сложивших головы свои,
и тех, кто в огненные ночи
врагом был смерти обречен,
кто снова свет узрел воочью,
бойцами красными спасен.
Мы — вы… Вы — вечного народа
частицы… В испытанья час
сквозь расстояния и годы
ваш голос долетел до нас.
Над миром ваши силуэты
рисует в звездах синева.
Вы нашей памятью согреты,
в нас ваша молодость жива.
Олег! В Кремле, под грохот боя,
под гул приветствий и речей,
уже тогда звезду Героя
вручили матери твоей.
Твою звезду… И слез тут мало,
что льются из моих очей.
Звезда, как сына взор, сияла
печальной матери твоей.
Звезда в сердцах людей, как пламя,
ее неугасимый свет
над теми, кто навечно с нами,
кого давно на свете нет.
Я вижу вас… Порою грозной
своей Отчизне вы клялись,
и очи ваши, словно звезды,
с огнями вечными слились.
Как будто гомон половодья
в притихшей горнице звучал…
И вот Осьмухин встал Володя
и звонким голосом сказал:
«В годину горя, в море крови
выходим мы на правый бой.
Но я не буду многословен,
скажу, как воин рядовой.
От сердца будет это слово:
чтоб настоящей силой стать,
я предлагаю Кошевого
руководителем избрать».
— «И я! И мы!» — звенит волною,
и словно в горницу вошла
весна и легкою рукою
по струнам звучным провела.
«Веди, Олег, нас! Пусть огнисто
сияют зори нам в пути,
чтоб ни единому фашисту
от нашей мести не уйти!
Веди бесстрашно в бой суровый,
мы верим, как один, тебе.
Мы жизнь свою отдать готовы
за волю в праведной борьбе!
На смертный бой, — все закричали, —
Отчизна нас благословит!»
И вдруг к приемнику припали…
«Москва, ребята, говорит!» —
воскликнула с волненьем Уля,
и радость плещет, как река.
И силу им в сердца вдохнули
слова Москвы издалека.
И «смерть немецким оккупантам!»
пророчит голос. Грозен он.
И черным гитлеровским бандам
конец бесславный предрешен.
Замолк приемник… У Олега
в глазах улыбка расцвела.
А за окном светилась Вега
и мать собранье стерегла.
Олега мать… А ночь пылает,
льют палачи невинных кровь…
Но не страшится, вражьи стаи,
вас материнская любовь!
Созвездья в небесах сияли,
и отползали тени прочь…
А мать на страже в темной шали
стояла, вглядываясь в ночь.
И тишина вокруг такая,
как будто никого в живых.
Лишь морок черный рассекают
свистки немецких часовых.
