Лихорадочно киваю еще до того, как он спрашивает.

— Да! Я никогда не думала, что ты спросишь, но у меня всегда был готов ответ. Тысячу раз да.

Из груди Маттео вырывается довольное рычание, когда он поднимается с колен. Его рука находит мою, и он надевает кольцо на безымянный палец. С некоторым недоверием наблюдаю за тем, как быстро мое будущее превратилось в то, о чем я мечтала.

— Идеально подходит, — шепчу себе под нос.

— В первую ночь в твоей квартире я заглянул в шкатулку и узнал размер кольца, — на мой недоверчивый взгляд, он лишь смеется. — Как уже сказал, я был влюблен в тебя гораздо дольше, чем осознавал. Я подавлял свои чувства, но они все равно прорывались, — он проводит пальцем по кольцу. — Я ошибался, знаешь ли. Ты не разрушила мою жизнь, ты ее спасла, — он одержимо мурлычет. — Мне чертовски нравится видеть это кольцо на тебе, cara mia.

— Я люблю тебя, Маттео, — он улыбается, его руки находят мою талию. — Есть только одна вещь, — не хочется разрушать этот счастливый момент, но он должен знать. Он напрягается, выражение лица становится настороженным. — Тьяго согласился расторгнуть помолвку, но не дал согласия на наш брак. Не знаю, как он догадался, что ты попросишь...

— Я сказал ему, что женюсь на тебе. Не хотел оставлять никаких сомнений в своих намерениях, — его челюсть сжимается, а во взгляде мелькает жестокость. — И я женюсь, Лени.

Мягко улыбаюсь, хотя тревога скручивает живот.

— Пожалуйста, не убивай его. Он не знает тебя, не знает, что ты для меня сделал. Он не верит, что ты не причинишь мне вреда. Нужно время, но я знаю, что смогу убедить его, — говорю умоляющим тоном.

Маттео успокаивающе поглаживает меня по плечам.

— Я не собираюсь его убивать, — заверяет он. — Даже не стану настаивать на скорой свадьбе, но не из-за него, — он берет меня за подбородок и запечатлевает сладкий поцелуй на моих губах. — Я безумно хочу жениться на тебе, Лени, но не стану, пока мы не найдем Адриану. Если она жива, она должна быть на нашей свадьбе. Должна стоять рядом с тобой, когда ты пойдешь к алтарю, ко мне, и официально станешь моей женой. Вы и так упустили множество совместных моментов, и она должна быть на наших свадебных фотографиях, — его губы растягиваются в ленивой собственнической улыбке, а веки опускаются. — Когда мы поженимся, будет суббота.

Его обещание, данное мне, наполняет сердце до предела, что, кажется, оно вот-вот лопнет. Тянусь к нему, обнимаю за шею и прижимаюсь к его губам. Если его предыдущие поцелуи были нежными, то мой чистая животная страсть.

Наши языки сплетаются в пылком танце. Маттео глухо стонет, звук теряется в моем жаждущем рту, когда я выгибаюсь ему навстречу.

— Cara, — хрипло произносит он искаженным от возбуждения голосом.

— Я так и не извинилась за помолвку, — задыхаясь, говорю я. — Мне правда жаль. Не могу поверить, что ты не злишься на меня.

— О, Лени, — тихо и грубо мурлычет он, поглаживая мою щеку. Обхватывает мою задницу и притягивает ближе к себе. — Я в ярости, — хрипит он. Мои глаза расширяются от его тона. — В бешенстве, если точнее.

Трепет возбуждения пробегает по нервным окончаниям. Кровь бурлит, пробуждаясь к жизни, и стремительным потоком несется по моим венам.

— Я не просила об этом, — защищаюсь, дрожа в предвкушении от внезапного мрачного выражения его лица. Я люблю дикую, безжалостную сторону Маттео так же сильно, как милую и заботливую.

— Не просила, — соглашается он обманчиво ровным тоном. Черные глаза встречаются с моими, раскрывая всю глубину его жестокой одержимости мной. — Но ты не сказала мне. Лишь с опозданием объявила о помолвке, будто собиралась пойти на это. Теперь, когда ты знаешь, как сильно люблю тебя, я покажу, насколько зол на то, что ты вообще подумала о браке с кем-то, кроме меня, — его пальцы жестко и властно впиваются в мою талию. Он улыбается. — Я накажу тебя, и тебе будет ненавистна каждая секунда, — Маттео нежно целует меня в лоб, что резко контрастирует с резкими словами. — Но ты будешь хорошей девочкой и примешь наказание, ведь так, cara?

Нервно киваю, дрожа от нетерпения не меньше, чем от волнения. Маттео расстегивает пуговицу моих брюк и проводит двумя пальцами по краю трусиков.

— Используй слова. Я хочу слышать каждый стон, каждый вздох, каждый крик, когда буду наказывать тебя. Эти звуки принадлежат мне, и именно так ты загладишь свою вину.

Маттео

— Д-да...

Это моя жена.

Моя жена, что дрожит от малейшего прикосновения.

Я забегаю вперед. Пока она еще не моя жена, но станет ею, как только мы найдем ее сестру.

Я готов умереть от восторга при мысли о ней в красивом белом платье, идущей ко мне по проходу. Мои сны, которые долгое время состояли лишь из крови и насилия, теперь тревожно часто включают в себя тюль и фату.

Скольжу под резинку ее трусиков, и Валентина стонет. Мне нравится, как она отзывчива на мою темную сторону. Только в такие моменты она действительно слушается меня.

Нахожу ее лобок, и погружаю пальцы в мокрые складочки.

— Маттео... — всхлипывает она.

Я обхватываю ее затылок и зарываюсь лицом в шею, вдыхая с хриплым стоном. Она пахнет божественно — инжиром и ванилью, но под этим ароматом все еще чувствуется мой запах. Член пульсирует, упираясь в ширинку брюк, словно зверь, рвущийся на свободу.

Мои пальцы скользят вверх-вниз по мокрой киске. Я игнорирую ее клитор, игнорирую, как она пытается прижаться к моей ладони, и вместо этого дразню вход, доводя до безумия.

— Да, cara? — Касаюсь губами вены на ее шее и слегка кусаю подбородок.

— Что... — она выгибается, задыхаясь. Мне даже не нужно смотреть на ее лицо, чтобы знать, что глаза закрыты, а губы приоткрыты. — Что ты собираешься делать? О-ох!

Валентина вскрикивает, когда глубоко ввожу в нее два пальца. Воздух вырывается из ее легких, когда заполняю полностью.

Я поднимаюсь по шее, оставляя горячие поцелуи, добираюсь до уха и засасываю мочку в рот. Она стонет, выгибая бедра и сжимая мою рубашку.

— То, чего я хотел со дня нашей встречи. — Она вздрагивает, когда мое горячее дыхание касается ее уха. — Я сделаю каждый твой дюйм своим.

Валентина замирает в моих объятиях. Ее сопротивление сводит с ума. Мне нравится не ее покорность, а именно борьба.

Глаза распахиваются, когда беру ее за подбородок и отворачиваю лицо, получая полный доступ к шее. Я помечаю ее там, где она не сможет скрыть следы, чтобы весь мир знал — она моя.

Она двигается навстречу моим пальцам, а я продолжаю входить и выходить из нее, растягивая тугую киску. Ее мышцы судорожно сжимаются, но контроль все равно в моих руках. Я легко раздвигаю их, вгоняя пальцы внутрь с такой грубостью, что она стонет в исступлении.

— Когда мы вернемся домой? — задыхается она, и в ее голосе слышится смятение от того, что я делаю с ее телом.

Домой.

Черт, мне нужно перевезти ее к себе сейчас же.

Пора заканчивать с этим бредом про отдельные квартиры.

— Не когда мы вернемся домой, — возражаю я. — Здесь.

— З-здесь? — пищит она.

Шепчу в ответ: — Здесь.

Она вскрикивает, и ее ноги подкашиваются, когда добавляю третий палец. Обхватываю за талию, чтобы удержать, и мой довольный смех срывается прямо ей в ухо.

— Э-это же церковь! — протестует она.

И в этом вся прелесть. Осквернить ее самым грешным образом в самом святом месте.

— Половина моей руки уже в твоей тугой киске, cara, — мрачно бормочу я. — Как-то поздно спорить о том, что уместно в церкви, не находишь?

— О, Боже... — вырывается стон, когда начинаю безумно двигаться внутри нее. Мои пальцы трахают ее так грубо, что влажные звуки эхом разносятся вокруг.

Я нависаю над ней, губы почти касаются ее, и мой голос звучит низко, опасно: — Нет, Лени. Мы можем быть в Его доме, но ты будешь кричать мое имя, когда кончишь.