Он снова пытается дозвониться, все его тело дрожит, ноги дергаются в панике, пальцы вцепляются в волосы, будто он пытается усмирить трясущиеся руки.

— Я не могу до нее дозвониться! — кричит он, голос охрип от напряжения.

Мы уже были на парковке, когда прервался звонок. Как только она сказала, что направляется к нему, мы сорвались с места без промедления.

Кто-то, должно быть дублировал номер Маттео и заманил ее в Firenze, чтобы похитить. Не сложно догадаться, кто. Чувство вины частично разъедает Маттео. Если Валентину забрал Гвидо, это наша вина.

Резкий звук пронзает мысли.

Сирены.

И они приближаются.

Я смотрю в зеркало заднего вида. Две полицейские машины.

Следом — три пожарные.

— Ты же не думаешь…

Я перевожу взгляд на Маттео. Он белее простыни, с зеленоватым отливом, как будто его сейчас вырвет.

— Нет, — говорю с уверенностью, которой сам не чувствую.

— Нет, — безжизненно повторяет он.

Сирены пронизывают насквозь. Это не просто экстренный вызов — это колонна, которую отправляют на масштабное происшествие.

Я пристроился за ними и мчусь следом, пользуясь расчищенной дорогой.

— Лени… — выдыхает Маттео, прежде чем вновь раздается: «Абонент не может принять звонок, голосовая почта переполнена». — Черт. Черт, черт, ЧЕРТ!

Маттео бьет телефон об бардачок. Я слышу, как трескается экран, но, когда он поднимает его, устройство все еще работает.

Он смотрит сквозь лобовое стекло на пожарную машину впереди с таким отчаянием в глазах, что у меня скручивает желудок. Мы ближе, чем братья, и видеть, как боль волнами исходит от него, приводит меня в ярость.

— Они все еще впереди, Энцо.

Firenze — налево, через квартал, потом направо.

— Сейчас повернут направо, вот увидишь, — пытаюсь его успокоить.

Но вместо этого бессильно наблюдаю, как сначала полицейские машины, а затем пожарные поворачивают налево. Последняя из них скрывала от нас то, что теперь предстает во всей своей зловещей красе. У меня уходит земля из-под ног.

Темные клубы густого дыма поднимаются в небо, разрывая пышные белые облака. Контраст между ними — будто сцена из фильма ужасов: красота заката вступает в конфликт со смертельной черной гарью. Чем ближе мы подбираемся, тем гуще и плотнее становится этот мрак.

— Что за… — голос Маттео обрывается в мучительном молчании.

Тяжесть в желудке превращается в свинец, когда машины экстренных служб поворачивают направо, и правда становится неизбежной — они направляются в Firenze.

Я чувствую запах прежде, чем вижу источник. Судя по тому, как вздрагивает Маттео — он тоже.

Его ни с чем не спутаешь.

Острая, почти пряная нота, бьющая в нос, вызывающая слезы. Обычно этот запах мне не неприятен, но сейчас меня едва не выворачивает.

Мы сворачиваем на нашу улицу и видим это. Шок заставляет нас обоих замолчать.

Пожар.

Firenze горит.

Клубы дыма валят из крыши. Окна каким-то образом все еще целы, но за ними бушуют огромные, полные жизни языки пламени.

Перед входом баррикада из машин экстренных служб. Люди стоят поблизости, прикрыв рот руками.

— Черт возьми, — шепчу я.

Мой собственный голос выводит из ступора. Я поворачиваюсь к Маттео. Он застыл, словно статуя, высеченная изо льда. Не двигается, даже не моргает, его глаза прикованы к ужасающему зрелищу перед ним.

Я тихо ругаюсь.

Он как будто окаменел от ужаса. Ни один мускул не двигается, тело натянуто до предела. Капли пота выступают у виска и скатываются по щеке.

И тут в воздухе раздается короткий, пронзительный сигнал.

Маттео вырывается из оцепенения, увидев имя Валентины, вспыхнувшее на экране с новым сообщением.

Черты лица Маттео расслабляются, когда он открывает текст.

— Cara…

Замирает.

Проходит секунда, может, две, его кожа бледнеет.

— Что там? — начинаю я, притормаживая.

Он распахивает дверь и, даже не дождавшись полной остановки, выскакивает из машины.

— Маттео!

Телефон падает на сиденье.

— Черт, — выдыхаю и со всей силы жму на тормоза, останавливая машину посреди дороги с визгом шин.

Маттео тяжело падает на асфальт, но перекатывается, чтобы смягчить удар. Спотыкается, вставая, и снова падает. Его движения резкие, некоординированные, будто от паники сознание выдает больше команд, чем тело способно выполнить за раз.

Через открытую пассажирскую дверь вижу, как он с трудом, но решительно поднимается, смотря на пылающий огонь перед собой и издает душераздирающий крик из четырех слогов, полный такого первобытного страха, что раздирает меня насквозь.

— Валентина!

Крик, кажется, исходит из самых из темных, уязвимых глубин души, той части, которую я видел открытой только для нее. Этот скорбный вой звучит, будто умирает зверь.

Он не смотрит в мою сторону. Просто несется мимо машины, вперед, к тому, чего боится больше всего.

Бег рваный, неровный, но он не останавливается и не оборачивается.

Хватаю его телефон и переворачиваю экран.

На экране открыто сообщение от Валентины, но очевидно, что отправила его не она.

Фотография.

Она без сознания. Голова безвольно склонилась набок, волосы закрывают часть лица. Она связана — руки и ноги привязаны к стулу. И рот заклеен.

У меня все обрывается внутри, когда узнаю задний фон. Барная стойка. Бархатные кресла.

VIP-зал Firenze.

В ту же секунду окна разлетаются вдребезги. Люди кричат, пронзительные вопли эхом разносятся, когда пламя вырывается через рамы, мгновенно наполняя воздух волной палящего жара.

— Черт!

Я выбегаю из машины и бросаюсь за Маттео. Пытаюсь догнать, но он уже слишком далеко. Бежит, как одержимый, прямо к входу в пылающее здание.

— Валентина! — снова кричит он.

Я вижу, как он прорывается мимо полицейского, который поднимает руку у ленты, чтобы остановить его, и сталкивается с двумя пожарными, преграждающими путь. Они хватают его за руки и отталкивают назад, пытаясь остановить.

Он делает всего один шаг назад, затем резко вырывает правую руку и с размаху бьет пожарного, все еще держащего его за левую. Тот падает на землю.

— Остановите его! — кричу пожарному, понимая, что он собирается сделать.

Я всегда защищал Маттео. С самого детства, с тех пор как он спас мне жизнь.

Но на этот раз я опоздал.

Пламя ревет. Жар такой, что дыхание перехватывает. Воздух горит.

Но Маттео не замедляется и не колеблется. С именем Валентины, как боевым кличем на устах, и без тени страха, преследовавшего его двадцать лет, он бросается в пламя, чтобы спасти любовь всей своей жизни.

Маттео

Когда врываюсь в Firenze, перемена температуры обрушивается на меня, как удар грузовика. Я отшатываюсь, прикрывая глаза предплечьем от ослепительного света бушующего пламени.

Огонь высотой в восемь футов и выше собирается в круг посреди танцпола и тянется к дальним стенам клуба. Оно лижет стены с потрясающей яростью — пугающе красивое и разрушительное.

Это не случайность.

Такая идеальная форма круга — явный признак использования горючего.

Огонь пожирает все на своем пути с неутолимой жадностью. Столы, стулья, люстры, бра, шторы, все мгновенно превращается в обугленные останки. У меня сжимается желудок, клуб практически не сопротивляется разрушению. Пламя распространяется слишком быстро.

А Валентина на втором этаже.

Я игнорирую инстинкты самосохранения, приказывающие мне бежать прочь, и пробираюсь глубже в здание. Ни один страх не может сравниться с тем первобытным ужасом, который рвет мои вены на части от одной мысли, что Лени в опасности.

И как бы глубоко ни была укоренена моя пирофобия, она ничто по сравнению с моей любовью к ней.

Снаружи стоит невыносимый хаос: сирены, крики пожарных, вопли прохожих, но как только делаю несколько шагов вперед, огонь заглушает все эти звуки, поглощая меня в своем собственном оркестре ужаса.