Маттео хрипит, ругается, теряет голову так же, как и я. Его руки лихорадочно скользят по моему телу, сжимают грудь, впиваются в бедра и, наконец, щиплют клитор.

В глазах темнеет, когда мощный оргазм накрывает меня с головой. Я ждала его, но не такого всепоглощающего.

Тело обмякает, а волны наслаждения, как никогда раньше, прокатываются по мне. Я кричу так громко, что теряю голос, не в силах передать немыслимые высоты моего удовольствия.

Маттео наблюдает за мной, балансирующий на грани между одержимостью и безумием, а затем сам срывается в пропасть. Его черты искажаются от боли.

— Ты так сильно сжимаешь меня, cara, будто хочешь оторвать мой член, — рычит он. — Ты невероятно хороша.

Он продолжает входить в меня с каждой сокрушительной волной, обрушивающейся на него. Уткнувшись лицом в мою шею, рычит: — Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю.

Его член пульсирует, сдавленный моими судорожными сокращениями, и я чувствую, как теплые струи спермы наполняют меня. Его рука сжимает мой затылок, прижимая к столу.

Мы замираем так — я, согнутая над алтарем, он, стоящий сзади, все еще внутри. Сердца бешено колотятся, дыхание медленно выравнивается.

Наконец, он выходит из меня. К моему удивлению, все еще твердый.

— Раздвинь ягодицы, — хрипит он. — Я хочу посмотреть, как моя сперма вытекает из твоей попки.

Со стоном подчиняюсь. Он опускается между моих ног, его ладони сжимают мои бедра. Я взвизгиваю, когда язык скользит по моей щели, затем обводит растянутую дырочку.

— М-м-м, — он прижимается губами к моей коже. — Ничто не сравнится с нашим вкусом.

Маттео продолжает свой непристойный танец языком, слизывая наши смешанные соки, вытекающие из попки. Он движется с ненасытной жадностью, прерываясь лишь на низкие, довольные стоны. Избегает клитора, и все же я чувствую, как дремлющее желание начинает пробуждаться, а внутри поднимаются волны возбуждения.

Если он продолжит, я снова кончу, поэтому упираюсь в его ладонь, прижимающую мой затылок, пытаясь выпрямиться.

Но Матео даже не шевелится. Вместо этого он сам встает.

— Куда это ты собралась?

По спине пробегает сладостная дрожь от его тона.

— Я… думала, мы закончили.

Он слегка подается бедрами вперед. Его член давит на мою плоть, и я чувствую, насколько он тверд. Горячая длина пульсирует от потребности.

— Я сказал, что остановлюсь, только когда твоя задница выдоит из моего члена каждую каплю спермы, — его голос звучит темно, пока головка снова растягивает меня, а мои стенки покорно принимают его. — Я еще не закончил с тобой.

Он не выпускает меня из этой церкви, пока не кончает в мою попку еще дважды. В конце он выносит меня на руках, потому что я больше не могу ходить.

Валентина

Наша связь с Маттео никогда не была секретом. Из-за его многочисленных и демонстративных вспышек ревности было невозможно сохранить отношения в тайне. Важные члены Фамильи знали об этом, как и танцовщицы и большинство завсегдатаев VIP-зала, и все же мы никогда открыто не афишировали, что вместе.

Так что резкие изменения в поведении Маттео, демонстрирующим наши отношения на публике, шокируют, но не могу сказать, что это неприятно. Маттео не может держать руки при себе. Его ладонь либо согревает мою поясницу, либо обвивается вокруг моей талии, либо, что ему больше всего нравится, сплетается с моей. Словно отказ держать его за руку в самом начале отношений пробудил монстра, которого можно укротить только переплетением наших пальцем.

Где бы мы ни находились, мне запрещено сидеть где-либо, кроме его колен. В большинстве случаев это неуместно, в том числе на похоронах его отца, когда он не позволил мне занять место рядом на скамье. А я даже не могу притвориться, что мне не нравится его одержимость.

Это производит на меня такой сильный эффект, что Маттео даже и представить себе не может. Я стала зависима от него так, что это уже кажется нездоровым. Но, даже осознавая, насколько глубоко привязана к своему жениху, не могу противостоять тяге увязнуть еще глубже. Оковы, сковывавшие мое сердце, пали, и я наконец-то свободна чувствовать.

Чувствовать все, а в нем столько любви.

Кажется, он не жалеет о своем решении оставить Фамилью. Когда мы находимся в Firenze с Энцо, как сейчас, я постоянно наблюдаю за ним, но на его лице нет и тени сожаления. Кажется, он доволен сменой ролей, довольствуясь положением советника при кузене.

Их отношения невероятно важны для Маттео. Я убеждена, что это решение не было болезненным, потому что именно Энцо был следующим кандидатом на пост Дона. Ни для кого другого Маттео бы не отошел на второй план.

Тем временем, Энцо пытается освоиться в новой роли. Он привык находиться в тени Маттео, действовать и наносить удары со стороны. А сейчас, оказавшись в центре внимания, когда необходимо управлять Фамильей и готовиться к свадьбе, он, безусловно, переживает период адаптации. Он преуспел в этом всего за несколько дней, но выглядит растерянным.

— Что у тебя на уме? — обращается Маттео к кузену, словно читая мои мысли.

Целую его в щеку, безмолвно благодаря за вопрос, и Маттео рычит от удовольствия. Обнимает меня за талию, усаживая к себе на колени.

Как и говорила, мне не разрешается сидеть в другом месте.

— Ничего, — ворчит Энцо, перебирая бумаги. — Бешусь. Мы только что получили уведомление, что в понедельник должны закрыть Firenze на обязательную проверку.

— И это испортило тебе настроение... почему?

— Кто сказал, что у меня плохое настроение? — огрызается он.

— Ты хмуришься так сильно, что брови почти слились с губами, — объясняю я.

Энцо угрюмо бурчит в ответ. Он пребывает в подобном состоянии уже пару дней, и никто не может понять почему.

Полдюжины охранников, расставленных по периметру, беспокойно переминаются с ноги на ногу. Энцо обычно вымещает злость кулаками, выбирая какого-нибудь бедного, ничего не подозревающего охранника в качестве... ну, одни сказали бы — спарринг-партнера, я же называю — груши для битья.

— Может, потому, что твой жених оставил нескончаемый поток дерьма, с которым мне приходится разбираться.

Вместо того чтобы обидеться, Маттео откидывается на спинку стула. Его веки тяжелеют. Во взгляде сквозит безмятежное спокойствие, а губы растягиваются в ленивой улыбке.

— Да, это я, — бормочет он.

Уверенно киваю: — Ты, Призрак.

Наши губы сливаются в долгом, томном поцелуе. Рука Маттео находит мою шею, притягивая ближе.

Нас прерывает Энцо, фыркая с отвращением: — Ты так явно доволен своим решением, что я даже не могу попытаться заставить тебя чувствовать себя виноватым. Сделайте одолжение, займитесь этим любовным дерьмом где-нибудь в другом месте.

Маттео смеется, его глаза сияют любовью, когда он смотрит на меня.

— Прости, кузен, я не могу этого скрыть.

Энцо закатывает глаза.

Затем тянется к телефону, когда тот издает короткий сигнал, и молча читает сообщение.

— Нет следов ни Адрианы, — говорит он, отложив телефон, — ни Гвидо.

Маттео успокаивающе сжимает меня за талию. Но мне не нужно утешение — мы найдем ее, я это знаю. Вопрос времени. Я не сказала ни Тьяго, ни отцу, что она выжила в ночь похищения. Не хочу давать им ложную надежду, но пока ее не найдут, буду верить, что она жива.

С другой стороны, я больше обеспокоена насчет Гвидо. Он сейчас не у дел и вряд ли исчезнет тихо.

Маттео на этот счет волнуется меньше. С той ночи, когда мы спасли Аврору, у квартиры Гвидо всегда дежурят люди, но он так и не объявился.

— Думаю, он уехал из Лондона, — уверяет меня Маттео. — Если бы он был здесь, его бы уже вычислили.

— Я...

Маттео так и не узнает, что я собиралась сказать, потому что в этот момент двустворчатые двери VIP-зала резко распахиваются.