— Парень по имени Маттео Леоне.

Наступает пауза, и тишину пронзает ее изумленный свист.

—Блядь, — ругается она.

— Что? — спрашиваю я. — Он хуже, чем Гвидо?

— Нет, — говорит она, потом тут же поправляет себя: — Ну… да. Он второй в очереди на место Дона после отца, Аугусто. Впереди только брат Рокко. — Пересаживается ближе ко мне и понижает голос до шепота: — Вся эта семья… они социопаты, Мелоди. Посмотри хотя бы на Гвидо, он их двоюродный брат. Тебе нужно держаться подальше от Леоне любой ценой.

Ее глаза нервно бегают по коридору.

— Только никому не говори, что я это сказала. Они убьют меня. Но тебе нужно быть осторожной.

— Если ты так его боишься, почему сначала сказала «нет»? — уточняю я.

Капри морщится и вновь встречается со мной взглядом.

— Потому что Маттео загадка. Он вернулся в Лондон меньше двух лет назад, и мы до сих пор знаем о нем столько же, сколько в первый день. И под «мы» имею в виду не только девушек, я говорю обо всей Фамилье. Он занимается своей ветвью, и все. Не суется не в свое дело, почти со всеми держит дистанцию, кроме Энцо, его тени. И он никогда не общается с девочками.

Если Маттео вернулся в Лондон меньше двух лет назад, значит, он оказался дома вплотную перед тем, как Адриану похитили и убили. Интересно, это просто совпадение, или кусочек пазла, который можно обернуть в улику против него?

— Он ограничил танцы, которые могу исполнять, — признаюсь я.

На лице Капри появляется удивление.

— В смысле?

— Мне разрешено только танцевать. Никакого стриптиза, никакой наготы, никаких приватных танцев. Не знаю почему.

Брови Капри взлетают до самого лба.

— Он выставил на тебя запрет. Думаю, с «почему» тут все предельно ясно.

Я качаю головой, услышав нотки намека в ее голосе.

— Нет. Ты не о том подумала.

— Уверена, я подумала именно о том, — говорит она с усмешкой. — Хорошо еще, что я не успела рассказать тебе про «меню», твоя страница будет очень короткой. — Она смеется, затем ее выражение становится озадаченным. — Неудивительно, что Арабелла видит в тебе угрозу. Она и ее стая с самого начала пытались вцепиться в него когтями. Он, надо сказать, лакомый кусок, если, конечно, готова рискнуть и поверить, что он не такой же псих, как и остальная его семейка.

— А вдруг не такой, — вырывается у меня. Мне тут же хочется себя ударить. — Но это не важно. Что бы ни двигало им, какие бы у него ни были мотивы, я не собираюсь приближаться к нему ни на шаг.

Капри дарит мне сочувственную улыбку, но в ее глазах читается сомнение. Словно она не до конца верит, думает, что я могу оказаться такой же глупой, как Арабелла, когда дело касается его.

— И правильно, — все же говорит она. — От мужчин одни проблемы, Мелоди. Но Леоне — настоящая катастрофа.

Она машинально проводит ладонями по предплечьям, будто проверяя, не остались ли еще следы. Я вспоминаю с какой легкостью Гвидо ударил ее. Он не остановился, не колебался, в его ударах была привычная уверенность, которая говорит о многом. Словно делал это не впервые.

— Это Гвидо оставил на тебе синяки? — тихо спрашиваю я.

Она с трудом сглатывает, опуская взгляд на руки. Когда ее глаза вновь поднимаются на меня, в них такая открытая, болезненная уязвимость, что у меня все сжимается внутри.

— Да, — почти неслышно отвечает она. — Его не волнует, что он «портит товар», — добавляет с горьким смешком. — Его слова.

— Он заставляет тебя делать что-то еще?

На этот раз она не смотрит на меня. И говорит так тихо, что едва различаю слова: — Иногда…

В ее голосе звучит пустота, которой я еще не слышала. Это вызывает во мне яростное желание убить его за то, что он посмел сжечь ее искру. Она уже дважды спасла меня в месте, которое сделало из нее жертву.

Я тянусь к ней и переплетаю наши пальцы. Ее рука меньше моей, смуглее. Мы, вероятно, одного возраста, но хрупкость делает ее младше на вид. А потом смотрю ей в лицо, и в этом выражении чистоты, наивности, доверия, что-то поддается во мне. Слова сами срываются с губ: — У меня ранее случился приступ паники, — признаюсь я.

Ее взгляд смягчается. Она сжимает мою ладонь.

— Я знаю.

— Я не могу рассказать, почему.

— Это нормально.

Мы сидим молча, бок о бок. Наши тела несут на себе одни и те же следы, оставленные одним и тем же мужчиной. Наши тайны, как открытые книги между нами. Связь, что зарождается, невозможно игнорировать.

— Аврора, — говорит она, глядя на меня. — Мое настоящее имя. Я не хочу притворяться, когда мы говорим об этом.

На сердце теплеет. Невольная, нежная улыбка трогает губы.

Я запрокидываю голову назад, глядя в потолок. Удерживать свои стены становится слишком утомительно. Понимаю, что не пройду через все это в одиночку. Мне нужно хотя бы кому-то довериться.

— Я Валентина, — шепчу я. — Пожалуйста, никому не говори.

— Очень приятно наконец-то по-настоящему познакомиться, Валентина, — говорит она.

Я оборачиваюсь и ловлю ее сияющую улыбку. В глазах тот самый огонек, что ненадолго погас, но теперь снова искрится.

— Твои тайны в полной безопасности со мной.

— И твои, Аврора.

Закрываю глаза, совершенно изможденная. Я пережила свой первый день. Он не был таким, каким его представляла. Я устроилась на новую работу, завела себе врагов и едва не умерла.

Но главное, обрела подругу.

Я говорю себе, что в нашей встрече с Авророй есть смысл. Уверена, Адриана направила ее ко мне. Ей бы она понравилась.

Маттео

На следующий день после разговора с Эмилиано Марчезани, мы с Энцо встречаемся с Патриком О’Ши, комиссаром полиции столичного округа. Он уже десять лет сидит в кармане у моего отца и обязан ему своим продвижением по службе.

Лояльность у него должна быть железной. Убедить его перейти на мою сторону было бы сложно, если бы отец и здесь все не запустил.

Когда-то у них были взаимовыгодные отношения: О’Ши получал ежемесячные взятки, а взамен закрывал глаза на наши дела. Но несколько лет назад отец решил перестать платить и начал использовать старый добрый шантаж. В итоге переманить О’Ши оказалось куда проще, чем я ожидал. Его новообретенная ненависть к отцу сделала свое дело, он быстро согласился на мои условия, и встреча завершилась менее чем за полчаса.

Мы едем в Firenze, когда Энцо спрашивает: — Думаешь, ему можно доверять?

— Нет. Но он надежен ровно настолько, насколько надежны все остальные, кого мы перетягиваем на свою сторону, — задумчиво отвечаю я. — Переведи ему первый платеж. Это знак того, что мы держим слово.

— Сколько? Тридцать?

— Пятьдесят, — говорю я. — Единственное, чему доверяю, — это его жадности. Пятьдесят убедят.

Он кивает, пока мы заходим в клуб, но хмурится, увидев, что я иду не в сторону кабинета.

— Не хочешь выпить?

— Хочу. Пойду в VIP-зал. Пора начать проводить больше времени с остальными. Я слишком долго оставался в стороне. Это нужно менять.

Энцо скрещивает руки.

— Это единственная причина?

— А какая еще может быть?

Как всегда, мой кузен слишком многое замечает.

— Гвидо сказал, что новенькая сегодня вышла на смену. — Он смотрит на часы. — Совпадение, но ее выход начинается буквально через пару минут.

— Правда, какое удачное совпадение, — спокойно отвечаю я. — И почему ты, интересно, так хорошо знаешь расписание танцовщиц?

— Потому что я тебя прикрываю. Как всегда, — говорит он, кладя руку мне на плечо, лицо лишено всякого выражения. — Помни, когда в деле появится Марина, для кого-то еще места не останется. И не должно остаться.

Я раздраженно стряхиваю его руку.

— Прекрасно осведомлен, спасибо. Ты зря беспокоишься, я просто иду выпить. И в отличие от тебя, не знаю, кто и когда танцует.