Я разворачиваюсь к нему, не дожидаясь, пока он закончит, и рычу: — Заткнись, черт возьми!

— Она звала мамочку и папочку, даже когда из нее фонтаном хлестала кровь. Ее было так много. Это было охуенно.

Я прикрываю уши Валентины ладонями, при этом шепчу губами, чтобы она прочитала по ним: — Не слушай его.

Слезы текут по ее щекам. Она дышит неровно, будто в шаге от панической атаки. Я хочу залезть к ней в грудь и дышать за нее. Залезть в ее разум и вырвать оттуда всю боль. Сделать все, что угодно, лишь бы помочь.

— Я справлюсь, — говорит она, убирая мои руки. — Я могу выслушать каждую мерзость, если это поможет узнать, где она. Может, только так он и заговорит.

За спиной слышится глухой хрип Рокко. При таком кровотечении ему осталось недолго. Вероятно, меньше часа.

— Нет.

— Но…

— Я сам вырежу это из него, cara. Я сделаю с ним такое, что то, что он сделал с Адрианой, покажется ему курортом. Я разберу его по кусочкам, пока он не расскажет все. Все, что ты хочешь знать. Обещаю. Но я не могу…

— Не проси меня уйти, — перебивает она. — Я остаюсь.

Все внутри меня хочет сказать ей — уходи. Но по тому взгляду, что сверкает у нее в глазах, я понимаю: у меня больше шансов уговорить ее подождать на Луне.

Внезапно глаза Валентины отрываются от моего лица, устремляясь за плечо, и расширяются от ужаса. Лицо Валентины моментально бледнеет, теряя цвет, и из ее горла вырывается испуганный крик.

Я оборачиваюсь. Рокко сидит, оживший от последнего всплеска адреналина. Его пальцы уже тянутся к пистолету, спрятанному у щиколотки.

Я опаздываю. Драгоценные секунды уже потеряны. Он поднимает оружие, его лицо искажает триумфальное безумие. Я не успеваю ничего, кроме как расправить руки и заслонить собой Валентину.

Говорят, перед смертью вся жизнь проносится перед глазами. У меня этого не происходит. Нет страха за себя. Никогда и не было. Только за нее. За Валентину. И за то, что с ней сделают, когда меня не станет.

Что-то острое пролетает мимо моего уха, рассекая воздух со зловещим свистом. Сначала думаю, что это пуля. Но объект летит от нас, а не в нашу сторону.

Серебристая вспышка вращается в воздухе и в следующую секунду вонзается прямо в горло Рокко.

Удар такой силы, что прерывает его движение. Он замирает, будто замороженный. Его глаза распахиваются, рот открывается, и из глотки вырывается хрип, когда нож прошел сквозь трахею.

Он падает назад. Пальцы разжимаются. Пистолет отлетает в сторону. Последний хриплый булькающий звук, и над нами воцаряется мертвая тишина.

Без особого шума, так же жалко, как и жил, умирает мой старший брат — наследник Итальянской мафии.

Я поворачиваюсь, вижу Валентину слева от себя. Она вышла из-за моей спины. Стоит, как статуя. Рука вытянута вперед, пальцы растопырены, будто ищут в воздухе вес ножа, который секунду назад был сжат между ее большим и указательным пальцем.

На лице Валентины все еще читается паника, сырая, необузданная, та, что толкает на действия быстрее, чем включается разум. Она среагировала молниеносно, без малейшего колебания, раньше, чем кто-либо из нас успел подумать. Решение, принятое за долю секунды, чтобы опередить Рокко, у которого было преимущество.

Она выглядит величественно, словно выкована из смелости и ярости. Королева-воительница. Равная мне. Во всем.

И все же, не уверен, достоин ли я быть рядом с ней… даже если бы у меня был выбор.

Она смотрит на меня, и в ее взгляде появляется облегчение, когда видит, что я цел. На губах медленно появляется улыбка.

Но длится это всего миг.

Ее лицо искажается, брови сдвигаются, глаза расширяются от ужаса. За этим облегчением, словно из тени, выходит понимание того, что она сделала.

Что она была вынуждена сделать.

Рука медленно опускается. Голова следом. Вторая рука раскрывается, и в ней — фотография Адрианы. Смотрит на нее в тишине, рассеянно и нежно разглаживая мятую бумагу.

Она убила Рокко, чтобы спасти меня. Убила его и этим уничтожила шанс получить ответы, которые мог дать только он.

Подрагивает подбородок, и вдруг ее лицо искажается от муки, которую невозможно описать словами. Плечи опускаются, она оседает на корточки и, всхлипнув, зарывается лицом в ладони с криком полным боли.

К горлу подступает ком.

Ее крик ранит сильнее, чем могла бы любая пуля.

Я опускаюсь рядом, обнимаю, позволяя ей рыдать, не сдерживая себя, у меня на груди, и понимаю, что готов на все, чтобы избавить ее от этой боли.

На что угодно.

Валентина

Маттео надежно прижимает к себе, пока неконтролируемые рыдания сотрясают все мое тело. Я утыкаюсь лицом в его грудь, ища утешение, и укрытие от стыда за то, что разваливаюсь на части. Мои слезы пропитывают его рубашку, но он ничего не говорит и не отстраняется. Лишь крепче прижимает к себе и позволяет мне плакать.

В конце концов, с его губ срывается грубое обещание: — Мы найдем Адриану другим способом, cara.

Его теплый голос пробивается сквозь оцепенение в моем сознании.

— Мы? — переспрашиваю, голос глухой.

Его лицо меняется, когда он видит слезы на моих щеках.

— Да, мы, — взяв за предплечья, он поднимает меня на ноги, придерживая, когда я спотыкаюсь. Голос твердый, сдержанный, но в нем сквозит напряжение. — Ты все еще что-то от меня скрываешь, Лени, и это нормально, расскажешь, когда будешь готова. Но больше ты не будешь заниматься этим расследованием в одиночку.

Что-то в его тоне заставляет меня выпрямиться.

Он злится на меня.

И почему-то это задевает.

— Почему нет?

— Ты уже дважды чуть не погибла, и это только с тех пор, как мы встретились. Кто знает, сколько еще раз ты была на волоске от смерти, — его взгляд пылает тихим, медленно разгорающимся гневом. — Не думай, что я забыл о шраме на твоем животе, который лишает меня сна. Я гадаю, что с тобой случилось. Бьюсь об заклад, это еще одно столкновение со смертью ради этой погони.

Меня злит, что он прав, и не могу этого отрицать. Я сжимаю челюсть, упрямо поднимая подбородок.

— Напомнить тебе, что я только что спасла тебе жизнь? — бросаю я. — По-моему, ты не меньше ходячая угроза, чем я.

— Потому что я только что видел, как мой брат держал тебя за горло и был в двух секундах от того, чтобы задушить! — взрывается Маттео, ярость вырывается из него бурей. Сила его слов ошеломляет, и я отступаю. Но он тут же делает шаг вперед, не позволяя увеличить дистанцию. — Попробуй сама пережить это, Лени. Потом скажешь мне, будешь ли ты думать о своей безопасности, увидев такое.

Гневные слова, уже готовые сорваться с моих губ, застывают при виде боли в его глазах.

Она слышна и в голосе, и написана у него на лице.

Он злится не на меня.

Он боится.

Эгоистично, но я не подумала, каким ужасом для него было все это, даже если между нами ничего серьезного. Никто не захочет смотреть, как убивают твоего любовника прямо на глазах. Особенно он. С учетом его прошлого.

Мои плечи опускаются, и вся злость испаряется. Я делаю шаг к нему и обвиваю руками талию. В ответ он издает тихий, довольный звук. Я прижимаюсь щекой к его груди и просто обнимаю. Он тяжело выдыхает, с раздражением проводит рукой по растрепанным волосам, а потом ладонь опускается мне на затылок, и большой палец начинает медленно чертить круги на моей шее, успокаивая.

— Ты не можешь продолжать подвергать себя опасности, — шепчет он. — Какой смысл выяснять, что случилось с Адрианой, если ты при этом погибнешь?

В горле встает болезненный ком, перехватывает дыхание. Я отпускаю его и отступаю на шаг. Он позволяет мне.

— Ты не поймешь.

— Попробуй объяснить.

— Я знаю, что веду себя безрассудно, но это то, что с человеком делает слабость. Ты не поймешь, Маттео, потому что у тебя ее нет. Адриана — моя слабость, — признаюсь я, мой взгляд скользит по жестким чертам его лица. Черные, бездонные глаза не отрываются от моих. Он неумолим. — Я не хочу умирать. Но если для того, чтобы вернуть ее тело домой, придется пожертвовать собой, то я готова.