Я бешено извиваюсь, но его вес приковывает мои руки к земле, и я полностью обездвижена. Паника накрывает волной, заливая все внутри леденящим ужасом. Он опускает руки, обыскивая мои карманы, одновременно лапая меня, с отвратительным наслаждением мнет грудь и внутреннюю сторону бедер.

Я отворачиваюсь, чувствуя, как горечь подступает к горлу. Слезы снова наворачиваются, не от страха, а от разочарования. Я не хочу, чтобы все закончилось так, чтобы меня постигла та же судьба, что и Адриану.

Мы не должны хоронить еще одну дочь.

— А это что такое? — со злостью спрашивает Рокко, его тон выдает, как сильно ему нравится со мной играть. Он вытаскивает из моего кармана фотографию Адрианы и поднимает ее. — Вижу, ты нашла мою личную коллекцию.

Я замираю.

Он только что выдал себя.

— Что ты с ней сделал? — требую я.

Рука Рокко сжимает мое горло еще до того, как вопрос срывается с губ. Он сдавливает его, мгновенно начиная вытягивать из меня жизнь. Это не ласковое, собственническое прикосновение, как у его брата. Это попытка убить.

— Заткнись нахуй, — приказывает он. Его взгляд возвращается к фотографии, пока он продолжает сжимать мою шею. — Они такие красивые на снимках. Особенно те, что кричат, — бормочет, будто меня здесь нет. Словно только что не выдал, какой он психопат. Его глаза, смертоносные и совершенно лишенные человечности, снова смотрят на меня. — А ты станешь самой красивой из всех.

— Никогда, — удается прохрипеть.

Рокко смеется. Все, о чем я могу думать — это то, что, возможно, именно этот смех был последним, что услышала Адриана перед смертью. Что именно этот звук сопровождал мучения Маттео. Волна ярости за них и беспомощность перед происходящим захлестывает меня, и я вырываюсь достаточно резко, чтобы ослабить его хватку.

— Ты не первая сука, которую я заставлю исчезнуть, Мелоди, — произносит он с леденящей окончательностью, поднимая руку, чтобы снова ударить. — Но ты, пожалуй, будешь той, чью смерть я запомню с особым удовольствием.

Его рука замирает в воздухе, как напряженное, мучительное обещание грядущего насилия.

Я не закрываю глаза.

Хлопок.

Приглушенный выстрел раздается в темном переулке. Из глотки Рокко вырывается хриплый вопль, и его тело резко дергается назад вправо.

Я задыхаюсь, глядя на него широко раскрытыми глазами. Он все еще сидит на мне верхом, но теперь стонет, прижимая руку к груди. Кровь сочится из зияющей дыры в центре ладони.

В тишине ночи раздаются тяжелые, гулкие шаги. Из темноты медленно появляется фигура. Сначала в свете появляется его пистолет, твердо нацеленный на Рокко, затем следует мощная фигура.

Лицо Маттео искажено яростью, глаза пылают такой ненавистью, что чувствую всем телом. Он темный бог возмездия, и сама атмосфера меняется от его гнева.

Он пришел.

Под глазами тени, его взгляд полный боли, но не теряет твердости, глядя на Рокко. Лишь когда на миг встречается с моим, в них на секунду гаснет свет, но рука не дрожит.

Я не осознавала, как громко и отчаянно мысленно звала его, пока он не появился. Меня захлестывает такая волна облегчения, что готова разрыдаться.

Взгляд Маттео задерживается на мне, насыщенный, как электрический разряд, прежде чем вернуться к брату. В его глазах обещание полного, безжалостного уничтожения, от которого целые армии бежали бы в ужасе.

— Когда увидишься с Сатаной, брат, передай, что это я тебя к нему отправил, — сквозь зубы рычит Маттео, голосом, который едва узнаю.

Не моргнув, он стреляет в Рокко снова.

Маттео

Спокойствие, с которым я до этого воспринимал выходки Рокко, испаряется в одно мгновение, как только нахожу его нависшим над Валентиной — лицо всего в нескольких дюймах от ее, рука занесена для удара. Ярость захлестывает меня, пока я не ощущаю ничего, кроме палящего, сокрушительного жара гнева.

Я мог сдерживать злость, когда дело касалось меня. Но когда это она?

Мертв. Он, блядь, уже труп.

Рокко орет, как бешеное животное, которого пристрелили. Яростный, пронзительный крик вырывается из горла, когда тело вздрагивает от второго выстрела.

Он все еще придавливает Валентину своим весом.

— Слезь с нее, черт возьми, — левое веко дергается в опасном ритме, словно отбивая марш безумия, что медленно охватывает мой разум.

То, что я знал, что это произойдет, ничуть не облегчает боль от того, что вижу. Я был готов ко всему, но не к тому, что это столкновение разнесет все, как землетрясение на десять баллов.

— Маттео, какого хрена ты творишь? — орет он.

— Слезь с нее, — повторяю спокойно. — Ты не доживешь до третьего предупреждения.

Хотел выдать хладнокровие, но голос звучит на грани безумия и истерики.

Рокко скалится, лицо искажено в ужасной гримасе. Он машет в ее сторону здоровой рукой.

— Эта маленькая шлюха…

В глазах вспыхивает кроваво-красный туман. Он вопит, когда третья пуля впивается в его другую руку.

На этот раз тело отшатывается ровно настолько, чтобы Валентина смогла освободить руки. Она яростно отталкивает его от себя. Рокко тянется к ней, когда она начинает отползать, тогда стреляю в четвертый раз, и с удовольствием наблюдаю, как его указательный палец отрывается и отлетает в сторону.

Рокко воет, изрыгая свою боль в ночную тьму. Я держу пистолет наготове, не сводя глаз с Валентины. Она ползет прочь, и все, о чем могу думать — она, скорее всего, раздирает ладони в кровь. Я растяну каждую секунду смерти Рокко.

Мое сердце, как тикающая бомба, отсчитывающая последние мгновения. Удары учащаются, сбиваются, и в какой-то момент накладываются друг на друга так хаотично, что мне кажется оно вот-вот взорвется прямо в груди.

Потом она вскакивает на ноги и бежит ко мне. Руки разлетаются в стороны. Отчаяние подталкивает каждый шаг.

В груди будто образуется черная, зияющая пустота, когда вижу ее лицо. Все в крови и слюне, с засохшими слезами на щеках, рассеченной щекой справа и огромным синяком, проступающим под раной.

Но сквозь кровь и синяки невозможно не разглядеть облегчение, написанное на лице Валентины.

Когда она подбегает ближе и видит ярость, бушующую на моем лице, плечи настороженно напрягаются. Ее сбивает с толку дикость, искажающая мои черты, но она продолжает бежать и с разбега бросается в мои объятия.

Волосы хлещут по моему лицу, окутывая ее запахом. Она зарывается лицом в мою шею, обнимая меня. Что-то тяжелое оседает у меня в груди от осознания, что она в безопасности. Если бы это происходило где угодно еще, при других обстоятельствах, я бы зарычал от удовлетворения ее доверием.

— Ты в порядке? — хрипло спрашиваю.

Валентина вцепляется в мою рубашку с отчаянной силой и молча кивает. Я обнимаю ее за шею одной рукой, второй все еще держу пистолет, направленный на Рокко, и прижимаю к себе. Она дрожит всем телом, опираясь на меня, настолько уязвима, что во мне закипает ярость, способная сравнять с землей весь Лондон, стоит только дать ей волю.

Я снимаю с себя пиджак, накидываю ей на плечи, и растираю руки, чтобы согреть. Наклоняю голову, вглядываясь в ее лицо, отчаянно пытаясь прочитать хоть что-то по выражению, но она прячет эмоции за каменной маской.

— Cara…

— Я в порядке, — с трудом выдавливает она. И по звуку ее голоса ясно, что пострадали связки.

С рыком стреляю в другое плечо Рокко. Он уже корчится на земле, прежде чем мой разум успевает осознать, что рука снова нажала на курок.

— Ты совсем ебнулся, Маттео? — орет он.

Красная пелена застилает зрение, слух, разум. Я ничего не чувствую, кроме первобытной ярости, и желания защитить свое.

— Стой тут, — приказываю Валентине. Голос не терпит возражений.

Подхожу к Рокко и приседаю рядом. Он вздрагивает, когда скалюсь — это едва ли можно назвать улыбкой.