Закрываю и вздрагиваю.

В отражении, справа, бесшумно, как призрак, появляется Маттео.

— Ты спрашивала обо мне, cara mia.

Я резко оборачиваюсь, ожидая, что он исчезнет, как мираж. Но нет. Стоит передо мной, высокий, грозный, во плоти.

Он здесь из-за того, что спрашивала о нем у Энцо?

— Да, — отвечает он.

Я даже не заметила, что задала вопрос вслух.

Щеки вспыхивают, я краснею. Он издает тихий, удовлетворенный звук, заметив это, и лениво приближается. Тыльной стороной пальцев проводит по моей щеке.

Он всегда прикасается к моему лицу, проводит пальцами по коже, заправляет волосы за ухо. Я привыкла, что прикосновения мужчин ко мне носят только сексуальный характер. Но это другое. Это почти... Нежно и заботливо.

Вот почему у меня такой бардак в голове и в сердце. Все, что он делает, противоречит тому, что я о нем знаю.

Его пальцы скользят по линии подбородка, вниз к шее, и касаются ткани халата на груди. Прикосновения мягкие, но в них дрожь.

Это не ласка. Предупреждение.

Принять это за нежность было бы глупо.

— Рад тебя видеть, — хрипло произносит он.

Слова идут прямо от сердца, но под ними таится туго закрученная ярость. Он кипит внутри, сохраняя хладнокровие лишь на поверхности.

Когда его взгляд встречается с моим, то чернеет, как у акулы перед нападением.

— Скажи мне, Валентина...

Голос глухой, с хрипотцой, то ли от злости, то ли от последствий простуды. Смутное, безумное чувство собственности пронзает меня, когда думаю о том, что он, возможно, встретился с ней, пока в его теле еще был вирус, который я ему передала.

Мне срочно нужна психиатрическая помощь.

Я окончательно свихнулась.

— Ты что, ударилась головой на выходных? Получила какую-то тяжелую черепно-мозговую травму, из-за которой забыла, что я четко запретил тебе когда-либо снова выходить на сцену?

Сверлю его взглядом.

— Не забыла.

Судя по резкому движению челюсти, он сдерживается. Из груди поднимается угрожающее рычание. Его палец все еще скользит по коже у выреза моего халата, тревожно близко к горлу.

— Значит, ты просто решила проверить, насколько далеко можно зайти, испытывая мое терпение?

— Нет.

Он резко бросает на меня взгляд.

— Тогда зачем?

Я поднимаю подбородок.

— Это правило больше не действует.

— Объясни, — огрызается он, теряя терпение. Голос теперь другой. Смертоносный, лишенный эмоций.

— Между нами все кончено, — говорю я. Слова будто режут изнутри. — Веселье официально завершено.

Леденящий душу смех срывается с его губ, лишенный юмора, эхом отдается лишь чистым безумием. Он хищно улыбается, обнажая зубы.

— Это не тебе решать.

Это правда.

— И все же я решила, — легкомысленно отвечаю я.

Рука Маттео мгновенно сжимает мою шею. Пять пальцев плотно прилегают к коже. На лбу проступает жилка, которой раньше у него не видела.

— Осторожно, cara, — рычит он, губы сжимаются в жестокую линию.

Боль пронзает грудь, когда вижу напряжение в его взгляде.

Но я глушу в себе жалость, закрывая сердце.

— Иди к своей невесте, — срывается с губ.

— Моей... — он морщится. — Она, блядь, тут при чем? Что тебе сказал Энцо?

Теперь уже я смеюсь. Значит он собирался это скрыть.

— Он сказал мне правду. Которую ты, очевидно, даже не думал говорить, — скрещиваю руки. — Я предупреждала, что будет, если ты прикоснешься к ней.

На секунду его лицо расслабляется. Впервые с тех пор, как он вошел, в нем появляется нечто иное, кроме ярости. Бровь чуть приподнимается, уголок губ дергается, едва сдерживая довольную улыбку.

— Ты ревнуешь?

Гнев выпрямляет мою спину, позвонок за позвонком.

— Нет.

— Правда?

— Речь идет об уважении, Маттео. И только. Я не позволю тебе унижать меня.

Раздраженный рык прокатывается в его груди.

— То есть все дело в уязвленной гордости? Ни в чем больше?

— Все верно.

Его губы находят мое лицо, шепчут на ухо: — Ты так полна лжи.

Я замираю. Он хочет, чтобы я ревновала?

Отталкиваю его.

— Уходи, — говорю жестко и разворачиваюсь. Даже меня пугает холод в собственном голосе.

Маттео резко тянет назад, хватая за шею.

— Мы еще не договорили, — шипит он.

Он обвивает руками мое тело и прижимает к себе, не давая двинуться ни на шаг.

— Мы все сказали. Все. Между нами все кончено, — кричу я, слова рвутся наружу, преодолевая ком в горле. Я вырываюсь, бьюсь, но он не сдвигается. — Отпусти меня.

Я чувствую, как его дыхание становится опасно прерывистым, прямо у моего уха.

— Нет.

— Отпусти, черт побери, Мат...

— Я не прикасался к ней! — слова вырываются из глубины его груди, с гневом и отчаянием.

Я замираю.

— Что?

— Я не прикасался к ней. Я даже не смог, черт возьми, встретиться с ней, Лени. — Он резко вдыхает. — У меня была назначена встреча, но я отменил ее. Придумал отговорку. — Его грудь тяжело, почти яростно, поднимается и опускается за моей спиной. — Это вызвало настоящий бардак, который мне теперь приходится разгребать. Но я не смог... Не смог, пока ты живешь в каждом моем сне.

На этот раз, когда упираюсь в его руки, он отпускает. Медленно, собирая остатки сил, я разворачиваюсь к нему лицом. Он уже смотрит на меня, взгляд темный, тягучий, прикован к моему лицу.

— Если ты не хотела, чтобы я виделся с ней, если скучала по мне, — он говорит почти шепотом, — то могла бы просто написать.

— Я не владею тобой, — отвечаю ровно.

Он моргает, на лице появляется почти мальчишеское недоумение.

— Кто это сказал?

Его слова полны едва сдерживаемых эмоций. Той тяжестью, которая может заставить поверить, если не быть осторожной.

Я качаю головой.

— Твоя невеста.

Он делает шаг ближе, его лицо смягчается.

— Ты же знаешь, почему я все еще в Лондоне. — Его руки находят мою талию и сжимают, как будто хотят навсегда вцепиться в меня. — Ради тебя.

— Невеста.

— Она мне не...

Я отворачиваюсь.

— Невеста.

Он осторожно поворачивает мое лицо к себе, глаза ищут мои, в них затаилась тихая настойчивость.

— Я думаю только о тебе, — шепчет он.

Из горла вырывается сдавленный звук: — Не ври.

Он приближается еще ближе, грудь касается моей, лицо нависает надо мной.

— Хотел бы соврать. Но я думаю о тебе. Постоянно. Без остановки. Черт возьми, одержимо. О том, как ты лежала в моей кровати, когда я ушел. О том, как мне до ужаса хочется, чтобы ты приготовила Arepas. О том, как наше и без того ограниченное время уходит из-за похищения моего отца. — Он зажмуривается, с выдохом опускает лоб к моему. — Я просыпаюсь каждую ночь. Каждую. И тянусь к тебе.

Маттео

— Красивые слова, Маттео, но в них сложно поверить, когда ты снова исчез без объяснений, — ее голос дрожит под тяжестью гнева.

Она думает, я не звонил и не писал, потому что не скучал. Если бы она только знала, что все было наоборот — я не связывался, потому что думал только о ней. Потому что убедил себя, что любое сообщение отвлечет меня, когда все мои мысли и так уже принадлежат ей.

— Я больше не исчезну. Обещаю.

Я уже отменил встречу с Мариной, сославшись на то, что похищение отца требует всего моего внимания. Эмилиано взбесился, но не мог оспорить мои приоритеты.

Однако, когда Энцо спустя несколько часов написал, что ему пришлось буквально стаскивать Валентину со сцены для VIP-гостей, я не смог сдержаться. Вылетел с совещания капо, не удостоив мужчин ни взгляда, ни слова, тех самых, которых мне отчаянно нужно было переманить на свою сторону.

Последствия этого решения еще проявятся, но, судя по тому, как Эмилиано закидывает мой телефон сообщениями, мне предстоит долгий процесс заглаживания вины.