Оно того стоит. Потому что черная, густая ярость, застилавшая мне глаза при том сообщении, до сих пор клубится на периферии зрения, выжидая момент, чтобы снова ослепить меня. Кровь стучит в висках, заглушая все остальные проблемы и оставляя в фокус только на ней.

— В любом случае, тебе стоит привыкать спать без меня, — шипит Валентина, вырываясь из моих рук. — Похоже, ты уже был готов привести к себе Марину.

Ревность в ее взгляде нечто новое, и вся кровь моментально приливает к члену.

— Поэтому ты танцевала? — мой голос низкий, как скрежет стали. — Потому что думала, что сегодня приведу ее к себе домой?

Ее глаза вспыхивают. Это единственное предупреждение перед тем, как она резко поднимает колено, целясь мне в пах. Я едва успеваю уклониться, и удар приходится по бедру. Сдавленный стон обрывается, когда замечаю ее летящий кулак. Ловлю запястье, смеюсь и разворачиваю, скручивая обе руки. Прижимаюсь грудью к ее спине, дыхание обжигает шею.

— Опять хочешь подраться? — в моем голосе темная усмешка. — Разве в прошлый раз я недостаточно ясно дал понять, кто здесь сильнее?

Ее крик только усиливает мою ухмылку. Она замахивается пяткой назад, но я блокирую удар голенью.

Одной рукой сметаю все с туалетного столика, полдюжины предметов с грохотом падают на пол. Другой прижимаю ее к освободившейся поверхности, накрывая собой, чтобы лишить возможности двигаться.

— Что ты еще сказала Энцо? — ворчу, губы прижаты к ее уху. Чувствую, как тело содрогается. — Ах да, — мой голос становится опасным. — Что мне стоит привыкнуть видеть тебя с другими мужчинами.

Я хватаю ворот халата и резко стягиваю с плеч. Узел на поясе затянут туго, и мне приходится приложить силы, чтобы сорвать ткань.

— Что ты делаешь? — Она выгибается, невольно помогая мне освободить ее тело от халата.

— Сначала покажешь, в чем ты танцевала для этих ублюдков в VIP-зале, — мой голос дрожит от едва сдерживаемой ярости, когда обнажается кожа. — А потом я накажу эту восхитительную попку за то, что ты вообще допускала мысль, будто я позволю другому мужчине прикоснуться к тебе.

Наконец халат падает на пол.

Передо мной Валентина в красном кружевном белье, которое оставляет слишком мало для воображения, подчеркивая соблазнительную задницу.

Глухой, пугающий рык поднимается из самой глубины моего существа. Он вырывается наружу, когда резко приподнимаю ее перед зеркалом, увидев грудь, едва прикрытую кружевным бюстгальтером. Соблазнительные округлости, которые, без сомнения, притягивали взгляды каждого мужчины в зале.

Напряжение между нами натягивается, как струна. Ее взгляд встречается с моим в отражении, в нем читается возбуждение, смешанное с трепетом, когда она видит, как мои черты искажает гнев.

Я грубо сжимаю грудь, мну и терзаю твердые соски. Приоткрыв рот, она запрокидывает голову мне на плечо, но продолжает смотреть в глаза.

— Это мое, — мой голос звучит хрипло, слова с трудом пробиваются сквозь ком первобытной ярости в горле. — Только для моих глаз.

— Ты сам должен был быть здесь, — дразнит, полуприкрытые веки лишь подливают масла в огонь.

Если она хотела, чтобы я больше никогда не проводил ночи вдали от нее, то добилась своего.

Она победила, победила, черт возьми, победила.

Моя рука скользит вверх по ее груди, медленно обхватывая горло, пока я мурлычу: — Помнишь свое стоп-слово?

Ее глаза вспыхивают, она кивает.

Я хватаю пояс от ее халата и крепко связываю ей запястья за спиной.

— Хорошо, — шиплю я, прижимая ее к туалетному столику.

Мой член пульсирует при виде нашего отражения. Она покорно склонилась передо мной, а я стою сзади, как тень, готовый наказать.

Медленно провожу ладонью по ее спине, наблюдая, как по коже бегут мурашки. Она вздрагивает, когда срываю с нее трусики.

— Не обязательно было их рвать, — жалуется она.

— Знаешь, сколько мужчин сегодня вернулись домой и дрочили, представляя тебя в этих трусиках? — Прижимаю ткань к лицу, вдыхая ее запах. — Каждый ублюдок, который смотрел, как ты виляешь задницей в них.

Я опускаюсь на колени и кусаю ее ногу. Она вскрикивает, пытаясь вырваться, но моя рука на пояснице жестко прижимает ее к столику. Начинаю медленно: кусаю икры, бедра, оставляя следы своих зубов на каждом сантиметре кожи. Если бы я мог пометить ее навсегда, не проливая крови, то сделал бы это.

Мои зубы впиваются в сочную плоть ягодиц, и из ее горла вырывается стон. Я кусаю снова и снова, пока кожа не покрывается красными отметинами. Провожу руками по израненной коже, содрогаясь от первобытной потребности обладать ею.

Я перехожу к ее бедрам, талии, пожирая. Громко рыча, провожу языком по ее позвоночнику. Она дрожит, тяжело дышит, глаза закрыты, губы приоткрыты. Мое тело нависает над ней, широкая спина и плечи напрягаются, пока двигаюсь, мои руки заключают ее в клетку подо мной. Когда зубы смыкаются на коже у основания ее шеи, она хнычет.

Хриплый, жадный вдох застревает в моем горле.

— Ты будешь кричать для меня, cara?

— Да, — прерывисто выдыхает она.

Я прижимаюсь губами к ее уху: — Ты ослушалась меня.

И со всего размаха шлепаю ее по заднице обратной стороной расчески для волос.

— Ебать! — она взвизгивает от неожиданности, глаза распахиваются от шока и боли.

— Не переживай, — нежно заправляю прядь волос за ухо, но тут же снова шлепаю по другой ягодице. — Скоро мы этим займемся.

Она вскрикивает и оборачивается с паникой в глазах.

— Что ты делаешь?

Валентина стонет, когда снова шлепаю деревянной расческой, этот удар ощущается куда болезненнее, чем ладонью. Я сжимаю пылающую кожу, заставляя ее вздрогнуть.

— Я дал тебе длинный чертов поводок, Лени, и не прошу многого взамен, но сегодня ты этим злоупотребила. — Шлепок. — Ты проигнорировала мой единственный приказ. — Шлепок. — Ты безрассудно рисковала, когда мы не знаем, кто еще замешан в торговле людьми. — Шлепок. — Ты показала другим мужчинам то, что принадлежит мне, — рычу я. Шлепок. — Ты довела меня до такой ревности, что я сорвался с важной встречи. — Шлепок. — Что я делаю? Это моя абсолютно хладнокровная, рациональная и совершенно логичная реакция на твою провокацию.

Она вскрикивает при каждом ударе, дергаясь вперед, ее бедра упираются в туалетный столик. Кожа на лице и заднице пылает румянцем, а в широко распахнутых ореховых глазах скапливаются слезы.

— Маттео...

Шлепаю снова, ослепленный гневом.

— Лучше усвой этот урок, потому что, если ты еще раз выйдешь на ту сцену, — резко втягиваю воздух при этой мысли. — Я трахну тебя перед всеми зрителями, пока моя сперма не будет капать из всех трех твоих дырок. А теперь извинись.

Ее глаза расширяются.

— Это ты извинись передо мной!

Я хватаю за горло, приближаюсь так близко, что мое дыхание обжигает ее щеку.

— Прости, что ушел. Прости, что не позвонил. — Мои пальцы сжимаются. — Без тебя я будто теряю часть себя, и только сейчас, спустя неделю, наконец могу дышать спокойно.

Моя рука скользит вниз, раздвигаю ее ягодицы и провожу двумя пальцами по влажной щели. Она вся дрожит, ее бедра сжимаются, несмотря на боль.

— Я тоже прошу прощения, — она стонет, выгибаясь навстречу моим пальцам. — Прости за то, что провоцировала тебя, — утыкается лбом в поверхность столика, словно стыдясь своих слов. — Я просто хотела, чтобы ты вернулся.

Удовлетворенный рокот вырывается из моей груди.

— Вот он я, cara. Ты вернула меня, — снова шлепаю, подчеркивая свои слова, и она вскрикивает. — В следующий раз просто скажи. Обещаю, я не буду так снисходителен, как сейчас.

Каждый удар расческой — это и наказание, и заявление прав на нее. Она хнычет, но вся мокрая, ее бедра предательски сжимаются. Ей это нравится.

— Трахни меня, — умоляет она. — Пожалуйста... пожалуйста, трахни меня.

Я резко начинаю смеяться, проводя рукой по ее горячей коже. Она покраснела, горит, и мне приятно видеть, как она вздрагивает от моего прикосновения. Может, теперь она запомнит, что бросать мне вызов — плохая идея.