Делает паузу, проведя рукой по волосам.

— А потом вы снова нашли друг друга, и я увидел, как ты смотришь на нее. Тогда я понял, что у нас проблемы. Ты смотришь на нее с ненасытным, неукротимым голодом, как будто один ее вид согревает твою душу, — он тяжело выдыхает. — Ты ведь знаешь, что нельзя смотреть прямо на солнце? Нас этому учили еще в детском саду, но ты, должно быть, тот день прогулял, потому что стоишь и смотришь прямо на эквивалент своего солнца с самой глупой, влюбленной улыбкой на лице, не заботясь о том, что в процессе твои метафорические роговицы обгорают до хруста. Посмотри на себя, ты, блядь, делаешь это прямо сейчас, — он преувеличенно размахивает руками перед моим лицом. — Ты не можешь отвести взгляд. Это было бы мило, если бы ты пялился на правильную женщину, — на его лице появляется противоречивое выражение. Он мгновение колеблется, затем добавляет: — Я никогда не видел, чтобы ты так смотрел на кого-то, в романтическом плане или в каком-либо еще, в основном потому, что думал, что если Рокко и преуспел в чем-то в своей жалкой жизни, так это в том, чтобы убить эту часть тебя.

Он продолжает.

— Поэтому, когда ты спрашиваешь, откуда мне знать, что этот разговор неизбежен, я отвечаю: потому что это никогда не было просто развлечением, как бы ты ни уверял меня в обратном. Как ты думаешь, почему я с самого начала был против этого? Я сидел в первом ряду и наблюдал, как ты погружаешься все глубже и глубже, зная, что ваш совместный путь будет коротким, а финал неизбежным и болезненным. Я предупреждал и Валентину. Говорил, что для нее это кончится плохо, но она так же, как и ты, упрямо игнорировала реальность, даже зная, что ее семья станет еще одним препятствием. И вот теперь мы здесь. Ты просишь меня об одолжении, которое, заведомо невозможно выполнить, а я вынужден произносить самое длинное в мире «я же тебе говорил».

В стремлении оправдать Валентину во мне вспыхивает ярость, застигнув врасплох.

В одну секунду мы стоим лицом друг к другу, а в следующую я хватаю его за воротник и впечатываю в ближайшую стену.

— Ты предупреждал ее держаться от меня подальше? — рычу я.

Энцо пристально смотрит на меня.

— Нет, я пытался защитить ее, Маттео. И тебя, как делал всегда, — цедит он сквозь стиснутые зубы. — Если бы ты не был полностью лишен субъективности в этом вопросе, смог бы понять, что я был прав, — он яростно отпихивает меня обеими руками. Спотыкаясь, отступаю на два шага назад, грудь вздымается и опускается с каждым возмущенным вздохом. — Начинать отношения в твоей ситуации было эгоистично, и ты, блядь, это знаешь. Все закончится единственным возможным образом: ты разобьешь ей сердце, — Энцо поправляет воротник и одергивает манжеты, возвращая рубашку в идеальное состояние. Затем смотрит на меня. — И все же, даже зная то, как сильно ты ее ранишь, твоему положению я завидую меньше всего.

Хмурюсь, глядя на него.

— Почему?

Энцо бросает на меня жалостливый взгляд, который проникает куда-то глубоко в грудь и сворачивает внутренности.

— Ты собираешься пожертвовать любимой женщиной ради будущего, над которым работал всю свою сознательную жизнь, и в процессе это разобьет твое собственное сердце. Не скажу, что горю желанием стать свидетелем того, как ты проходишь через это.

Я замираю. На мгновение кажется, что его слова ударили меня. Буквально.

— Кто сказал, что я люблю ее?

— Ты, Маттео. Каждым решением, которое принимал с того дня, как встретил ее.

Смотрю через бар на Валентину, желая взглянуть на нее так, как описывал Энцо, но быстро отворачиваюсь.

Он прав.

Я цепляюсь за то, что, как мы знали с самого начала, не имеет будущего. Так больше не может продолжаться. Пора что-то менять.

— Организуй встречу с Марчезани на следующей неделе, — приказываю я.

Валентина

Уже в третий раз за сегодня звонок Авроре сразу же переадресовывается на голосовую почту. И это совсем не похоже на нее. Обычно она всегда перезванивает или отправляет сообщение, что занята.

Тревога гложет меня изнутри. Не хочу думать о том, что мы дружили только из-за совместной работы в Firenze, и теперь, когда я уволилась, мы больше не увидимся. Прошло всего три дня с моей последней смены, и с тех пор я о ней не слышала.

Снова хватаю телефон, и, набирая номер главного VIP-зала, опускаюсь на диван.

— Слушаю? — отвечает Стефано.

— Стефано, это Ва... Мелоди, — хлопаю себя ладонью по лбу. Видимо, трех дней вдали от клуба достаточно, чтобы почти сразу же раскрыть свое прикрытие.

— А, как раз та, которому я собирался звонить, — говорит он, удивляя меня.

— Почему? — спрашиваю, накручивая прядь волос на палец.

— Капри уже три смены не выходит на работу. Мне срочно нужен человек в бар, я не могу работать третью ночь один. Знаю, ты уволилась, но, может, подменишь ее?

Резко встаю.

— Она просто не пришла? Не позвонила предупредить, что заболела?

— Кто? Капри? Нет, но танцовщицы ветрены. Без обид, — добавляет он, спохватившись.

— Она так раньше делала?

— Ну... нет, — медленно отвечает он, похоже, уловив явное беспокойство в моем голосе. — Но когда она не пришла после твоего ухода, я решил, что она не хочет работать здесь без тебя.

— Значит, последние три дня ты не видел ее и ничего о ней не слышал?

— Нет.

— И тебя это не насторожило? — спрашиваю, повышая голос. — Не подумал забить тревогу?

— Из-за пропавшей стриптизерши? Вряд ли.

Бросаю трубку и тут же звоню Маттео. В ушах звенит так громко, что я едва слышу его ответ.

— Cara, — отвечает он с улыбкой в голосе.

— Аврора пропала, — почти кричу я.

Тишина.

— Кто такая Аврора?

— Аврора. Капри. Аврора... — подавляю всхлип. — Аврора — это Капри. Она... она...

Сердце колотится так сильно, что кровь бьет в голову. Перед глазами все плывет, руки становятся липкими. Все это слишком знакомо, как будто заново переживаешь события двухлетней давности.

— Дыши, — приказывает Маттео. Даже сквозь пелену панической атаки слышу, как он встревожен. — Дыши, Лени. Вдыхай через нос, выдыхай через рот.

— Она...

— Пока ничего не говори. Просто дыши вместе со мной, cara. Пожалуйста.

Делаю так, как он велит, цепляясь за успокаивающие нотки его голоса, как за спасательный круг.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Это не голос в голове — это он приказывает мне дышать. Постепенно сердце начинает успокаиваться, а чернота, застилающая зрение, — отступать.

— Хорошая девочка, — мягко хвалит Маттео, вызывая в моем теле совершенно иную физическую реакцию. — Ненавижу находиться вдали от тебя, когда с тобой такое случается.

Он был рядом во время двух других панических атак, которые я пережила с момента появления в Firenze, но последние несколько дней мы почти не виделись. Теперь, будучи Доном, он слишком занят.

— Расскажи мне об Авроре.

— Ты знаешь ее как Капри. Ее настоящее имя Аврора. Она пропала, Маттео. Никто на работе ее не видел, и она не отвечает на звонки с моей последней смены в клубе. Знаю, ты, наверное, думаешь, что я слишком остро реагирую...

— Вовсе нет, — отвечает он. — Подожди секунду, Лени, — слышу, как он поднимает трубку стационарного телефона и набирает номер. — Энцо. Проверь записи с камер за последние семьдесят два часа. Ищем любое появление Капри. Да, танцовщица. Спасибо, кузен, — он вешает трубку и возвращается к нашему разговору. — Записи стираются через три дня, так что осталось мало времени, но посмотрим, что удастся найти.

— Знаю, что с ней что-то случилось, Маттео. Я это чувствую, — подавляю очередной всхлип. — Точь-в-точь как в прошлый раз.

— Теперь у нас больше информации. Мы найдем ее, — уверяет он. — Если Аврору похитили, это сделал кто-то из своих. Сообщник Рокко.