Обнимаю ее за талию и притягиваю к себе.

— Нет, если не хочешь лишиться губ.

— Это очень красивые губы. Женщины всего мира будут скорбеть об этой утрате, если вдруг они станут недоступны, — он снова подмигивает Валентине, дразня меня.

— И перестань подмигивать.

Энцо цокает: — Один официальный день в качестве Дона, а ты уже слишком комфортно чувствуешь себя в роли диктатора, кузен. Осторожнее, мы знаем, что это семейное.

Валентина с растерянной улыбкой наблюдает, как мы с Энцо препираемся, словно подростки, тыча друг в друга пальцами.

— Ладно, хватит, — наконец приказываю, подняв руку. — Лени, расскажи Энцо свою теорию насчет Адрианы. У него тоже есть кое-какие соображения.

Валентина глубоко вздыхает и поворачивается к Энцо.

— Думаю, Адриана может быть жива. Да, — быстро добавляет она, когда он удивленно приподнимает бровь. — Не знаю, жива ли она сейчас, но почти уверена, что ее убили не сразу. Палец, который прислали отцу, не ее. Не могу придумать ни одной причины, по которой они сделали это, кроме как заставить его думать, что она мертва, чтобы отец не искал ее в тех местах.

— Тех местах?

— Думаю, ее продали, — ей явно тяжело произносить эти слова вслух. — Она... была... красивой. Молодой. Здоровой. Судя по другим фотографиям в ящике, она как подходила под тип девушек, которых продавал Рокко. Это также объясняет, почему они не отрезали ей палец — это повлияло бы на стоимость.

Он одобрительно хмыкает: — Ну, хорошая новость в том, что я почти уверен, что мы вышли на след этой торговой сети.

Валентина взволнованно ахает.

— Как? — спрашиваю, хотя и не удивлен, ведь назначал его руководить поисками не только потому, что он мой самый близкий друг.

— Начали со старого доброго Google. Два года назад три женщины были спасены из наркопритона в рамках спецоперации. Они были в плену у наркоторговцев. Мы их разыскали и допросили. Потребовалось несколько дней, чтобы заставить их говорить, но в итоге они рассказали, что их выставили на аукцион и продали. Раздели, прикрепили номера на грудь и прогоняли перед десятками мужчин, пока не нашлись покупатели. Две были иностранками, находящимися здесь нелегально, поэтому ничего не могли рассказать о месте, но третья была англичанкой. Она сказала, что это было в Челси.

— В Челси? — потрясенно спрашивает Валентина.

Неожиданно слышать о потенциальной сети торговцев людьми, процветающей в одном из самых богатых районов Лондона, но грязь часто ближе, чем кажется.

— Она была уверена в этом. Тогда я проверил банковские выписки Рокко и обнаружил, что на его счет регулярно поступают средства от компании L.L.C. в Челси под названием Femina Fortis. Что в переводе с латыни означает «сильная женщина», — объясняет он, кипя от ярости. — Гребаные животные.

— У них есть зарегистрированный адрес? — спрашивает Валентина, игнорируя абсурдность выбранного L.L.C. названия.

— Да.

Валентина так резко вдыхает, что, кажется, забывает выдохнуть. На мгновение она замирает, затем поворачивает ко мне.

— Поехали, — говорит она, задыхаясь. В голосе слышится мольба.

— Нет, — в ее взгляде сквозит обида. — Не смотри на меня так, cara. Я не позволю тебе вторгнуться в место, которое вполне может оказаться притоном секс-торговцев. Сначала узнаем, во что мы ввязываемся, — она открывает рот, но я прерываю ее: — Дай нам несколько дней, чтобы разработать план, а потом съездим, обещаю.

Валентина медленно кивает. Видно, что она сдерживается, но вместе с тем осознает, что я прав.

— Хорошо, — снова кивает, будто приняв решение. — Ладно. Я ждала два года, могу подождать еще несколько дней.

Она поворачивается к Энцо и обнимает его.

— Спасибо, — говорит Валентина с глубокой благодарностью.

Отпустив его, она поворачивается ко мне. Я нежно глажу ее по щеке, совершенно очарованный новым блеском в ее глазах. Она так полна свежей энергии, что буквально искрится.

— На шаг ближе, — бормочу я.

— Спасибо, — она накрывает мою руку своей и крепко сжимает ее, говоря от всего сердца: — Благодарю.

— Не благодари, пока мы ее не нашли, cara.

Она украдкой оглядывается, чтобы убедиться, что никто не смотрит, а затем прижимается губами к моим в, пожалуй, одном из самых целомудренных поцелуев в моей жизни. И все же чувствую, как дрожит все мое естество. Один ее поцелуй запускает череду землетрясений, которые с грохотом и стонами разрушают и уничтожают все, что я когда-либо считал важным, открывая истинные сокровища, спрятанные за этим.

Я по уши в дерьме.

Совершенно завороженный, смотрю, как она возвращается в бар к началу своей смены.

А Энцо наблюдает за мной. Мы молча стоим так пару минут. Хотя я мог бы стоять так часами, просто созерцая, как она проплывает из одного конца бара в другой.

И в груди уже щемит ноющая тоска. Это ее последняя смена. Теперь, когда я знаю, кто она, в этом притворстве больше нет нужды.

Я буду скучать по взглядам на нее через весь зал, по ее непосредственной близости, по тому, что она в зоне досягаемости в любое время, когда мне это необходимо.

Буду скучать по ней.

— Что ты собираешься делать, кузен? — спрашивает Энцо, верно подмечая ход моих мыслей. — Марчезани требует, чтобы мы назначили встречу с Мариной на этой неделе.

Его слова затягиваются, как петля на моей шее.

— Мне нужна услуга, — хриплю, в горле отчаянно пересохло.

Он отвечает мгновенно: — Что угодно.

Легкая улыбка, касающаяся уголков его губ, меркнет, когда он замечает мой взгляд.

— Женись на девушке Марчезани от моего имени, — снова смотрю на Валентину, потому что не могу оторвать от нее глаз больше чем на несколько секунд. Смотрю на женщину, которая мне действительно нужна. На ту, которая, боюсь, начнет отдаляться от меня после последней смены. На ту, от которой не могу отказаться, хотя всегда знал, что придется это сделать. — Пожалуйста.

Единственный человек, который может понять, в каком безвыходном положении я нахожусь, — это Энцо. Что-то резкое и грузное мелькает в его взгляде, вторя тяжести, что я несу в своей душе.

Он хлопает меня по плечу и медленно качает головой.

— Ты знаешь, я сделаю для тебя что угодно, Маттео, включая это. Но Эмилиано никогда не примет этого. Не имеет значения, какой властью я обладаю, будучи твоим заместителем. Ты — Дон. Он не согласится на меньший титул для своей дочери.

— Но ты сделаешь это, если он одобрит замену?

— Конечно, — мгновенно отвечает он и, вздыхая, устало проводит ладонью по лицу. — Я знал, что однажды мы будем стоять здесь и разговаривать именно об этом. Очень надеялся, что смогу помочь тебе найти выход, когда это произойдет, но так ничего и не придумал. Ты должен жениться на Марине.

Поворачиваюсь к нему лицом, и в груди что-то сжимается.

— Откуда знал?

Энцо бросает на меня совершенно равнодушный взгляд.

— Я полтора года слушал рассказы о твоей pavona, кузен. Каждый гребаный день на протяжении более пятисот дней. Не думаю, что ты осознаешь, как часто говорил о ней. В какой-то момент я буквально упал на колени, сложил руки вместе и вознес настоящую молитву прямо к самому Богу с просьбой вернуть ее тебе, чтобы я мог, наконец, обрести немного покоя. Должно быть, я молился слишком усердно, потому что получил именно то, о чем просил.

Энцо проводит рукой по челюсти, пряча улыбку.

— Я могу трахаться с кем хочу, жениться на ком хочу, но ты? — он намеренно акцентирует внимание на этом слове, словно мне нужно напоминание о том, кто я. — Мы всегда знали, что ты женишься на ком-то по стратегическим соображениям. Я никогда не сомневался в твоей приверженности этому, никогда не думал, что что-то может заставить тебя дрогнуть, даже когда ты говорил о ней так, словно должен выполнить ежедневную норму слов, просто потому, что знал, что никакие другие эмоции и близко не сравнятся с той ненавистью, что движет тобой.