Ее зубы вонзаются в нижнюю губу, румянец заливает щеки, когда она бросает взгляд на мои разведенные бедра. Интересно, знает ли она, что я всего в пятнадцати секундах от того, чтобы прижать ее к полу и устроиться поудобнее в ее киске. Мой член яростно пульсирует в брюках, требуя освобождения и доступа к прелестной девушке передо мной.

— Почему ты соврал ради меня? — спрашивает она, по-настоящему сбитая с толку. — Почему не сдал меня своему брату?

Я провожу взглядом по румянцу, все еще пылающему на ее щеках.

— Наверное, должен был.

Она сглатывает.

— Да.

— Но не сделал.

— Нет, не сделал.

— До ужаса глупо с моей стороны, — бормочу я, протягивая руку и обхватывая обнаженные бедра. Стоит пальцам коснуться кожи, как по ее телу пробегает дрожь.

— Ты все еще боишься меня? — спрашиваю я.

Ее челюсть упрямо сжимается.

— Я не боюсь.

Лгунья.

— Мне стоит ожидать, что ты снова приставишь нож к моему горлу, если я прикоснусь к тебе?

Она медленно качает головой.

— Может, мне стоит обыскать этот намек на одежду, в которую ты сегодня одета, чтобы убедиться, что действительно безоружна?

— Я не говорила, что безоружна, — отвечает она, уголки губ подрагивают в улыбке. — Только что не собиралась использовать его на тебе. Хотя… ночь только началась.

Напряжение между нами натянуто, как струна. В воздухе гудит первобытное, сексуальное возбуждение, и я издаю низкий горловой звук.

— Почему ты солгал? — повторяет она.

Моя рука медленно скользит вверх по ее бедру, приближаясь к изгибу ягодицы. Ее глаза горят, впиваясь в мои. Взгляд настолько пронзительный, что я бы совершил преступление, лишь бы она снова посмотрела на меня так.

— Если бы я знал ответ на этот вопрос, pavona, — рычу я, — может, тогда не лежал бы ночами, думая о тебе.

Я должен допрашивать ее, как обещал Энцо. Но эти мысли сейчас настолько далеки, будто вообще не принадлежат мне. Мной правит инстинкт, дикое, животное желание. Она нужна мне. Все равно, кто она такая и зачем здесь.

Мелоди вздыхает, когда мои пальцы касаются округлости ее ягодицы. Я не отрываю взгляда от ее глаз, когда просовываю пальцы под ткань и сжимаю обнаженную кожу. В ее глазах вспыхивает огонь, зрачки расширяются, и я жадно любуюсь этим.

— Как тебя зовут? — рычу я.

Мысль прикасаться к ней, называя чужим именем, внезапно становится невыносимой.

Ее глаза темнеют, перебегая между моими. Не знаю, что именно она пытается найти в них, чтобы принять решение. Не знаю, находит ли. Все, что знаю, я уже пропал, еще до того, как она открыла рот.

Она произносит: — Валентина.

Тихий, хриплый, голос бьет прямо в пах. Моя рука сильнее сжимает ее ягодицу, и она тихо стонет.

— Очередная ложь? — спрашиваю с полуприкрытыми глазами, опуская взгляд на ее губы. Мне нужно знать.

— Очевидно, — шепчет она.

Она вскрикивает, когда резко притягиваю ее к себе, и хватается за мои плечи для поддержки.

— Жаль, — мой голос дрожит, пока смотрю на нее снизу вверх. — Это красивое имя. Тебе подходит.

И это правда. Она и есть Валентина. Прекрасная и опасная одновременно. Как алая роза с шипами.

Валентина. Валентина. Валентина.

Я хочу произнести это имя вслух, почувствовать, как оно ложится на губы, скользит по языку. Даже если это не ее настоящее имя, оно ближе к настоящему, в этом я уверен.

Она никогда не была Мелоди. Но она — Валентина.

Сладкая, красивая и с шипами.

Уже моя.

Мышцы живота напрягаются, жадное, всепоглощающее желание обладать ею захлестывает с головой. Я хватаю ее ягодицу свободной рукой, наслаждаясь тем, как она закрывает глаза от удовольствия.

Если она так реагирует на одно лишь прикосновение, что будет, когда погружу язык в ее мокрую киску и вылижу до тех пор, пока она не начнет извиваться у меня на лице, кончая прямо в рот?

— Мне не нравится этот наряд, pavona, — рычу, и провожу большим пальцем по ее закрытой промежности.

— Вини Энцо, — выдыхает она, вздрагивая от контакта. — Это он сказал мне переодеться в это перед выходом.

Из груди вырывается глухой рык. Значит, она не собиралась надевать это ради чьих-то чужих глаз. Только для меня.

Придется выдать Энцо премию. Он и правда лучший друг, даже когда злится на меня.

— Зачем… зачем ты позвал меня?

Я убираю руки с ее бедер и откидываюсь в кресле, усмехаясь, когда она неуверенно поддается вперед, лишившись моей опоры. Темное, извращенное удовлетворение расправляет крылья внутри меня. Видеть, какое влияние на нее оказываю, невероятно приятно.

Глаза Валентины следят за моей рукой, когда лезу в карман пиджака. На стол рядом со мной с металлическим звоном падает зажим для денег, и по его весу легко догадаться, сколько там.

Ее взгляд остается прикован к зажиму еще несколько долгих секунд, прежде чем снова возвращается ко мне. В нем вопрос.

Медленная улыбка растягивает мои губы, и она шумно втягивает воздух.

— Я хочу танец.

Валентина

Мое сердце бьется так сильно, что боюсь оно вот-вот выпрыгнет из груди. Судя по толщине зажима для денег, там достаточно, чтобы я танцевала двенадцать часов подряд, и все равно ушла домой с очень щедрыми чаевыми.

Мой взгляд переходит с зажима на Маттео. Где-то глубоко внизу вспыхивает огонь, когда вижу, как он на меня смотрит, взгляд такой прожигающий, что кажется, будто тело вот-вот загорится. Мне трудно сохранять ясность ума. Трудно помнить, что он Леоне, когда так смотрит на меня.

Прочищаю горло от внезапного кома.

— Ты же сам сказал, что приватные танцы запрещены.

— Я босс.

Боже. Этот хриплый голос только все усугубляет.

— Я установил это правило. И я могу его изменить.

Моя рука ложится на талию, и я вызывающе выставляю бедро.

— Значит, теперь мне можно танцевать на коленях?

Глаза Маттео темнеют. Взгляд задерживается на моей руке.

— Если бы ты знала весь список грязных, извращенных вещей, которые хочу с тобой сделать, когда ты так выгибаешь бедро… — он самодовольно ухмыляется и раздвигает ноги. — Ты бы больше никогда так не делала. Или, — продолжает он, — наоборот, делала бы это чаще, чтобы спровоцировать меня.

Моя рука соскальзывает с талии, рот приоткрывается от шока на его слова. Но дыхание перехватывает, и жар ползет под кожу, зажигая меня изнутри.

Маттео издает сексуальный, хриплый смешок, который скользит по моему телу, и сводит с ума не меньше, чем прикосновения его рук на моей заднице.

— Ты будешь танцевать для меня, pavona. Ни для кого больше.

— Ты переплачиваешь.

Его взгляд медленно скользит вниз по моему телу, оставляя за собой горячий след возбуждения. От того, как он на меня смотрит, у меня кружится голова.

— Невозможно переплатить за то, чему нет цены, — отвечает сдавленным от желания голосом.

Маттео смотрит на меня так, будто я нечто, что нужно и беречь, и осквернить. Я не могу думать ни о чем другом, когда он смотрит на меня вот так. Ни о чем.

Ни о чем, кроме темно-зеленых глаз и пухлых, упрямых губ, которые мне нужны на своем теле так же отчаянно, как воздух.

— Станцуй для меня, — его слова — соблазнительный приказ, от которого у меня покрывается мурашками вся кожа, особенно когда добавляет с дерзкой улыбкой: — Покажи мне, как хорошо ты знаешь семейный бизнес.

Мой разум все еще ведет внутреннюю борьбу сам с собой, когда тело уже начинает подчиняться его шепчущей команде.

Я поворачиваюсь к нему спиной и обеими руками хватаюсь за его бедра, покачивая ими в вызывающем танце, опускаясь вниз.

Маттео глухо стонет в тот самый момент, когда дотрагиваюсь до него, и едва не сбиваюсь. Вместо этого вонзаю ногти в его бедра, вырывая из него шипение, пока медленно приседаю и двигаюсь вперед. Ладонями касаюсь пола, и отталкиваюсь, выпячиваю задницу, опускаясь на живот.