— Позволю себе не согласиться.

Есть такие люди, которые необъяснимо притягивают к себе. Это в их ауре, в том, как из них сочится уверенность и напор. Маттео из их числа. От него невозможно отвести глаз, не говоря уже о том, чтобы держаться подальше.

Его взгляд скользит ко мне. Когда он замечает, что смотрю на него, улыбка растворяется, превращаясь во что-то мягкое. Во что-то, что ощущается значимым.

Во что-то, что определенно уже не просто игра.

Мы же только что обсуждали все это, меньше пятнадцати минут назад.

Черт.

Он тянется через консоль. Наблюдаю, словно нахожусь вне собственного тела, как переплетает пальцы с моими и сжимает руку у меня на коленях. Он смотрит вперед на дорогу, с таким спокойствием на лице, будто это самое естественное для него.

Выдергиваю руку, сжимаю в кулак, стараясь не обращать внимания на то, как пальцы все еще покалывают от его прикосновения.

Маттео, похоже, не удивлен, что я отстранилась.

— Ты не хочешь держать меня за руку?

— Это слишком интимно.

Его челюсть резко дергается, зубы скрежещут друг о друга, а потом все лицо замирает в жесткой маске.

— Ты хотя бы скажешь мне свое настоящее имя? — наконец спрашивает он.

Сердце болезненно сжимается. Он знает мое имя, просто не верит. Не уверена, почему сказала ему правду в тот день. Это была моя первая осечка с ним. Трещина, через которую позволила частичке старой себя просочиться.

Сейчас я изо всех сил пытаюсь затолкать эту часть себя обратно, закрыть и сделать вид, что ее никогда не было. А он, наоборот, делает все возможное, чтобы распахнуть шире и обосноваться среди израненных обломков моей души.

— Я бы не стала возлагать слишком большие надежды, — бросаю я.

Рука Маттео ложится мне на бедро чуть выше колена, и сжимает его. От прикосновения по моему телу проносится разряд удовольствия, точно удар тока, прямо в промежность.

— Слишком длинное, — говорит он.

— Что? — поворачиваюсь к нему. — Что ты имеешь в виду?

— «Валентина» — слишком много слогов, — объясняет он. — Такое чувство, будто я тебя все время отчитываю. Пока ты не начнешь быть со мной честной, тебе нужно прозвище.

— Ты не имеешь права просто взять и придумать мне прозвище.

— Я собираюсь трахать тебя каждую ночь, — его взгляд становится таким тяжелым, что прикусываю губу, лишь бы не застонать. — Думаю, это дает мне право называть тебя, как я хочу. Как насчет Вэл?

От отвращения морщусь.

— Звучит как имя белой девчонки из пригорода.

Маттео усмехается. Пальцы бесстыдно скользят по внутренней стороне моего бедра, и я неосознанно поддаюсь.

— Мой брат зовет меня Вэл, — говорю я.

— У тебя есть брат? — На его губах играет довольная улыбка от этого откровения.

Черт.

Слишком поздно, чтобы взять свои слова обратно.

— Да.

Его рука покидает мое бедро и поднимается к щеке. Он все еще следит за дорогой, но затем бросает на меня взгляд. Большим пальцем ласково скользит по моей коже, будто награждает за честность.

— Я не стану называть тебя прозвищем другого мужчины, даже если это твой брат. Тина? — предлагает он.

Смеется, заметив, как я недовольно на него смотрю.

— Я не сорокапятилетняя кассирша.

— Ладно, не Тина. Лен? Хотя нет, это звучит, будто ты здоровенный айтишник. Лена? Или Лени?

Я резко вдыхаю, застигнутая врасплох. Давление тяжестью ложится на грудь и горло, не давая мне произнести ни слова.

Я уставилась в никуда, пытаясь спрятать свою реакцию от Маттео.

Только один человек называет меня так.

Звал…

Горе — это груз, который никогда не исчезает. Со временем к нему привыкаешь — я научилась нести его, пока он не стал частью меня. Иногда мне кажется, что почти справилась, могу начать все заново, но потом происходит что-то. Обычно это что-то незначительное: теплое воспоминание, неуклюжее слово, или, как сейчас, любимое прозвище. И внезапно этот груз становится невыносимым. Он тянет за собой, пока не опускает на глубину, где каждый вдох — борьба, и само существование кажется невозможным.

Маттео не упускает перемену в моем настроении — он никогда ничего не упускает.

— Тебе не нравится, cara?

— Нет, — с трудом выдавливаю я. — Мне… нравится.

Как я могу объяснить ему, что это значит для меня? Как могу заставить его понять, какой была, когда меня звали просто Лени? Девочкой, полной радости, смеха и любви.

Теперь она всего лишь отдаленное воспоминание. С каждым днем все тусклее, и дальше.

Она была мной. Но теперь она чужая.

Маттео издает довольный звук.

— Лени… Мне очень нравится. Тебе идет. Снаружи ты Валентина, девушка, которая ударила меня в Firenze. А внутри ты Лени. — На красном светофоре он кладет руку на мой затылок и поворачивает лицо к себе, пока наши взгляды не встречаются. — Девочка, которая сделала мне жгут посреди перестрелки.

На этот раз наклоняюсь через консоль, прижимаюсь к его губам.

Хватка на моем затылке становится жесткой, когда наши рты соприкасаются. Он стонет, вторая рука крепко обхватывает мою талию, но позволяет вести мне этот поцелуй. Это не похоже на все, что было между нами сегодня. Поцелуй медленный, чувственный, немного отчаянный.

Громкий гудок заставляет нас отпрянуть друг от друга, как подростков, которых застукали родители.

Я все еще близко к нему, руки лежат на его плече и лице, грудь тяжело вздымается с каждым вдохом.

Маттео ухмыляется, пока машины гудят снова, разрушая краткий момент безрассудства. Я наблюдаю, как несколько автомобилей объезжают нас, выкрикивая на ходу красочные ругательства.

Только тогда оглядываюсь и понимаю, что мы в одном квартале от моего дома. Я откидываюсь на свое сиденье, настороженно глядя на него.

— Я не говорила тебе свой адрес, — произношу подозрительно. — Откуда ты знаешь, где я живу?

Маттео устраивается поудобнее на своем сиденье, оттягивая ткань брюк в области паха, чтобы поправить свой возбужденный член.

— Я проследил за тобой, — непринужденно отвечает он.

У меня мурашки бегут по спине. Признание никак не смущает его, наоборот, он встречает мой взгляд прямо, как будто это самая нормальная вещь на свете.

— Когда?

Повернув на мою улицу, он паркуется у дома, который арендую через Airbnb, глушит двигатель и только тогда отвечает.

— В день твоего прослушивания.

— Зачем?

На этот раз, когда смотрит на меня, в его взгляде такая одержимость, что ее легко спутать с… тоской.

— Думаю, ответ на этот вопрос очевиден, — следующие слова бьют прямо в левую сторону груди. — Я не хотел потерять тебя во второй раз.

Маттео

Какая-то часть меня ожидала, что Валентина откажется. Что она проведет ночь, переосмысливая все, что произошло у меня, а утром решит нарушить наше соглашение. Поэтому, когда вечером следующего дня после закрытия клуба увидел ее у своей машины, я был удивлен.

Я бы выследил ее в независимости от ее желаний, но тот факт, что она пришла ко мне по собственной воле, вызвал откровенно опасное удовлетворение, пробирающее до глубины души и устремляющееся к главному органу.

Она отстраненно искоса посмотрела на меня и, желая вернуть власть в свои руки, повернулась и схватилась за ручку. Я оказался у нее за спиной и резко шлепнул по заднице, прежде чем она успела попытаться открыть дверцу.

— Ты когда-нибудь делаешь то, что тебе говорят? — хрипло прошептал ей на ухо.

— Нет, — с придыханием пробормотала она в ответ.

Я усмехнулся: — Хорошо.

А потом затолкал ее на заднее сиденье, дрожащими от предвкушения руками стянул с нее брюки и жестко трахнул. Наши лихорадочные попытки маневрировать в тесном пространстве сопровождались приступами смеха.

Позже отвез ее домой и трахнул еще два раза. Мы проспали пару часов, прежде чем она улизнула и отправилась к себе.