И все же вина осталась. Прилипла ко мне, как паутина, от которой невозможно избавиться. Я загоняю ее в дальний угол своего сознания, сосредотачиваясь на задаче. Когда открываю ящик и выдвигаю его, с моих губ срывается облегченный вздох. Фотографии, вперемешку, почти доверху заполняют ящик. Отчасти я боялась, что Рокко мог все убрать после того, как застал нас здесь.

Я вытаскиваю пачку снимков, замечая, как дрожат руки. От нервов? Или от предвкушения? Не знаю. Я высыпаю их на стол и начинаю раскладывать, судорожно ища знакомое лицо.

— Давай же… — слышу свой голос. — Ну же, ну же…

Живот сжимает тугой узел, пока снова и снова шепчу под нос одно и то же. Я сама не знаю, чего жду. Надеюсь ли найти Адриану среди этих женщин, потому что тогда у меня хотя бы будет зацепка, или надеюсь, что ее здесь нет, потому что нутром чувствую: эти фотографии не предвещают ничего хорошего.

Блондинки, брюнетки, рыжие. С бритыми головами, с кудрями, с короткими, длинными и всеми промежуточными вариантами причесок. На этих снимках представлены все — разные этнические принадлежности, типы фигур, оттенки кожи. Их объединяет только одно: возраст. Ни одной из девушек здесь, судя по всему, не больше двадцати пяти. А тяжесть в животе становится все сильнее.

Мне приходится еще дважды засунуть руку в ящик, движения становятся лихорадочными, и наконец я нахожу то, что искала. Мой взгляд цепляется за знакомые карие глаза, и я замираю от шока, прикованная к месту.

Ее лицо частично закрыто другой фотографией. Смахиваю ее в сторону и тянусь за полароидом, который отчаянно хотела найти. Рука дрожит так сильно, что мне требуется пара попыток, чтобы поднять снимок.

И тогда слышу крик. Где-то на границе восприятия осознаю, что глубокий, рваный звук, исходящий из груди, сорвался с моих собственных губ. Он будто вырвал часть души, когда смотрю на Адриану впервые за полтора года.

На ней тот самый костюм бабочки, в котором видела ее в последний раз. Она смотрит в камеру с испуганным и пустым выражением лица. Волосы растрепаны, тушь размазана по щекам, оставив темные дорожки высохших слез.

Ноги подкашиваются, и я падаю на пол с глухим стоном, сжимая фотографию в кулаке. Я сразу узнаю этот взгляд. Любая женщина узнает. Он говорит о многом, целая история ужаса, рассказанная без единого слова.

Я плачу. Плачу и плачу, и не могу остановиться.

Я бесконечный источник слез. Они беспорядочно текут, и я не пытаюсь сдерживать их.

Адриана смотрит на меня с фотографии. Как бы больно ни было на нее смотреть — это она. Я не могу отвести взгляд, даже когда мое тело сотрясается от слез.

Спустя, казалось бы, вечность, мне удается немного собраться, чтобы внимательно рассмотреть фото в поисках зацепок. Руки Адрианы обхватывают ее тело, ладони лежат на бицепсах. У нее все еще все десять пальцев, а мамино кольцо блестит, отражая свет. Значит, он отрезал его уже после того, как сделал снимок.

Эта фотография — подтверждение того, что Рокко убил Адриану. А от наличия, десятка других фото в этом ящике, стынет кровь. Он убил их всех? Он… серийный убийца, который отрезает пальцы, оставляя извращенную подпись?

Тошнота так резко подступает к горлу, что едва сдерживаюсь, чтобы не вырвало прямо на пол. Делаю один глубокий вдох за другим, надеясь, что тошнота отступит.

Я не знаю, что делать дальше.

Позвонить Папе и все рассказать? Позвонить Тьяго и позволить ему сровнять Firenze с землей? Или… рассказать Маттео?

Нет.

Нет, конечно же, нет.

Мое первое, инстинктивное желание — позвать подмогу, собрать всю армию, но я должна отбросить эмоции и мыслить рационально. Теперь я точно знаю, кто убил Адри, но все еще не знаю, где тело. Найти ее и вернуть домой, к нашей семье, для меня так же важно, как и найти убийцу.

Очередная волна тошноты подступает, и желчь поднимается к горлу. Как бы сильно ни хотела, я не могу позволить себе реагировать. Не сейчас. Еще нет.

Прячу фотографию Адри в карман и собираю остальные фото в охапку, затем снова кидаю их в открытый ящик.

Что-то внутри разрывается, когда вижу, как эти лица исчезают в закрытом ящике. Несомненно, у этих девушек тоже есть семьи, которые их ищут и скучают по ним. Я надеюсь, что однажды для них наступит справедливость. Надеюсь, что смогу ее им принести. Но сейчас… моим приоритетом остается Адриана.

Справедливость для нее важнее всего остального.

И все же закрыть ящик и повернуться к нему спиной оказывается невероятно трудно.

С тяжестью в груди запираю ящик, затем дверь в кабинет Рокко, и бесшумно пробираюсь обратно по темным коридорам Firenze, с фотографией Адрианы, теперь словно прожигающей дыру в моем кармане.

Я выхожу в тот самый переулок, через который впервые попала в клуб почти два месяца назад, все еще пребывая в некотором оцепенении от своего открытия. Я мечтаю оказаться у себя в квартире, чтобы рассмотреть фото внимательнее — вдруг удастся заметить еще что-то. Может быть, я…

Мысль резко обрывается, когда меня хватают сзади и швыряют лицом в грязную стену переулка.

Из легких вышибает воздух. Я пытаюсь закричать, но изо рта не вырывается ни звука из-за боли в груди. Чья-то рука накрывает мои губы, заглушая последующие попытки закричать.

— Я ждал тебя, сладкая, — позади злорадно торжествует голос.

Ледяной страх струится по позвоночнику, на мгновение парализуя.

Рокко.

Мой желудок проваливается от ужаса, но инстинкты выживания моментально включаются на полную мощность. Я начинаю вырываться, брыкаться, кричать, делаю все возможное, чтобы сбросить его с себя, но он словно каменная стена. Что бы ни делала, он не двигается ни на миллиметр.

Вместо этого издает пугающий, до дрожи в костях, смех.

— Я знал, что ты не просто так оказалась в моем кабинете, трахающаяся с моим братом. Знал, что это лишь вопрос времени, прежде чем я тебя поймаю. — Его рука с силой вцепляется в мои волосы и дергает голову назад. От боли на глаза наворачиваются слезы. — Ты заставила меня ждать, — шипит он. — А это мне не нравится. — Его рука резко скользит под мой подбородок и обхватывает грудь. В горле поднимается тошнота, живот сводит от отвращения. — Но я знаю, как сделать это ожидание стоящим.

Борясь с паникой, накрывающей меня с головой, я кусаю его руку и изо всех сил наступаю ему на ногу. Он воет от боли и отпускает меня, настолько, что могу развернуться и врезать ему в лицо. Как и его брат, он не ожидал, что я умею драться. В отличие от Маттео, он слишком медленно соображает. Я отталкиваю его, локтем снова бью в лицо. Из его носа фонтаном хлещет кровь. И как бы сильно мне ни хотелось насладиться этим зрелищем, я не задерживаюсь.

Разворачиваюсь и бегу.

Успеваю сделать всего три шага, прежде чем он настигает меня и с размаху валит на землю.

— Сучка! — рычит Рокко, брызгая слюной мне в лицо.

Он бьет меня. Удар такой сильный, что перед глазами на секунду сгущается темнота. В ушах звенит, как после взрыва, и когда снова открываю глаза, пляшут звезды. Сквозь их мерцание смотрю на окровавленное лицо чудовища. Гнев и ненависть искажают его черты до неузнаваемости, зубы в крови, и по его взгляду понимаю, что он собирается меня убить.

— Что ты делала в моем кабинете? — требует он. — Что искала?

Я издаю крик, достаточно громкий, чтобы сотрясти врата ада. Мой голос разрывает воздух, пока легкие опустошаются. Глаза Адрианы вспыхивают в моем сознании, и я кричу громче, дольше, пока горло не начинает гореть. Царапаю его глаза и щеки. Брыкаюсь, дергаюсь всем телом во все стороны.

Он перехватывает мои запястья и без труда прижимает их к земле по обе стороны от моего тела, удерживая коленями. Сколько бы я ни рвалась, его вес и габариты дают ему преимущество.

— Пошел ты! — плюю в лицо.

Рокко бьет меня снова. Кажется, будто щека раскалывается под силой его удара. В глазах темнеет, что на миг задаюсь вопросом, не потеряла ли я сознание.

— Я и собираюсь, — усмехается он, его губы всего в нескольких сантиметрах от моих. Капли крови падают мне на лицо. — Но сначала посмотрим, что ты успела найти.