— Я..., — хриплю, в горле пересохло. Пытаюсь подобрать слова, даже если они болезненны. Не хочу отталкивать его, но не могу позволить ему жертвовать тем, чего хотел всю жизнь, только ради меня. — Ты не можешь, ты возненавидишь меня.

Упираюсь спиной в алтарь. Отступать некуда, и Маттео следит, чтобы я не убежала. Он сокращает расстояние между нами, прижимая меня к мраморному краю.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что ты отказываешься от слишком многого! Это... это... — лихорадочно подыскиваю слова, останавливаясь на: — Это безумие.

Маттео мягко улыбается, устремляя напряженный взгляд на меня, ничуть не смущенный моей паникой. Он берет мое лицо в ладони и большими пальцами успокаивающе проводит по щекам.

— Я отказался от всего этого по очень простой причине, и не потому, что не хочу, чтобы ты досталась кому-то другому, хотя, конечно, я бы никогда этого не допустил. А потому, что выбор между тобой и мафией — это не выбор, — его пристальный взгляд скользит по моим чертам, словно изучая каждую морщинку, пятнышко и веснушку на моем лице. — Я хочу тебя больше. Точка. Конец. Хочу тебя каждый день в любом виде и состоянии. Счастливой, грустной, растерянной, расстроенной — любой. Хочу каждое чувство, каждую мысль, каждую утрату, каждую победу, все. Я хочу всего этого только с тобой.

— Ты не можешь этого знать! Что, если через год...

— Я уже знаю, каково это прожить год без тебя, Лени, и я хотел тебя каждый день, пока тебя не было рядом, — он притягивает меня к себе и страстно целует. Я всхлипываю, цепляясь за него изо всех сил. — Тебе не нужно беспокоиться о том, пожалею ли я о своем решении. Не пожалею. И тебе никогда не нужно было просить меня выбирать. Единственное, что я не хочу потерять, единственное, чем никогда не смогу пожертвовать, — это ты.

Обвиваю руками его шею и растворяюсь в его объятиях. Дверцы моего сердца распахиваются, оно трепещет, отдаваясь где-то в горле, стремясь приблизиться к новому владельцу.

Маттео одной рукой обхватывает мою шею, а другой прижимает за талию к себе. Его губы находят мой рот, щеки, нос, глаза, лоб. Закрываю глаза и льну к нему, улыбаясь, пока он покрывает поцелуями каждую часть меня — страстно, отчаянно, словно боится, что я всего лишь мираж, который вот-вот исчезнет.

— Я люблю тебя, — выдыхает он, заглушая мой стон поцелуем.

Открываю глаза и вижу, что он стоит в нескольких сантиметрах, смотря на меня убийственно настойчивым взглядом. На его губах играет та самая дерзкая улыбка, которую так люблю.

— Я люблю тебя, — повторяет он, и я снова стону. — Черт, каждый раз, когда я говорю это, твои зрачки расширяются так, что в них могут затеряться целые галактики. Я люблю тебя, — одобрительно и властно мурлычет он, следя за реакцией моего тела на слова, которые никогда не думала от него услышать. — Я не задаюсь вопросом, как это возможно, что я влюбился в тебя с первого взгляда, потому что точно знаю, почему это случилось. Но меня удивляет, как другие могут смотреть на тебя и не влюбляться сразу же. Слава Богу, этого не происходит, хотя и понятия не имею, как у них получается сопротивляться этой неумолимой тяге. Этому пульсирующему, живому существу в моей голове, в моем сердце, в моей крови, в моих костях, песне, которая воспевает твое имя и только его. Прости, если я хоть на секунду заставил тебя усомниться в этом, потому что моя преданность тебе непоколебима.

Его хватка становится властной.

— Ты когда-нибудь задумывалась, почему я называю тебя «cara mia»? — спрашивает он. — Потому что ты моя. Потому что ты исцелила ту часть меня, которую я считал сломанной навсегда. Потому что ты отпечаталась в каждом ударе моего сердца. Потому что ты дала мне не только то, ради чего стоит жить, но и то, ради чего стоит умереть. Ты принадлежишь мне, принадлежишь с того самого дня, как мы встретились. Я кропотливо заслуживал твои нежные взгляды, улыбки и доверие месяцами. Они мои, как и каждая часть тебя, и поэтому единственный человек, который когда-либо назовет тебя своей женой, — это я.

Плотину в моих глазах вот-вот прорвет, слезы угрожают хлынуть потоком. Я цепляюсь за него, за его слова всеми фибрами души.

— Я собираюсь встать на одно колено и задать тебе вопрос, который должен был задать давным-давно, но прежде мне нужно знать, — лишь потому, что знаю его так хорошо, замечаю легкую дрожь в руке, когда он убирает волосы с моего лица. Он не уверен, встревожен. — Ты никогда не слушала ни одного моего приказа, ни разу не делала то, что я просил. Ты упряма, безрассудна и импульсивна, и поэтому я прошу тебя — нет, умоляю — сказать, что ты так же упрямо, безрассудно и импульсивно проигнорировала мой приказ не влюбляться в меня, — во взгляде читается уязвимость, когда он шепчет: — Скажи, что впервые в жизни не сделала то, о чем я тебя просил. Скажи, что проигнорировала мой приказ, что нарушила правила, скажи мне, — он запинается, слова отрывисты, дыхание неровное. — Скажи, что тоже любишь меня.

Глубокие эмоции в его голосе дергают за струны моего сердца. Если бы он только знал, что тон и ритм его голоса управляют моим сердцебиением, ему бы даже не пришлось задавать этот вопрос.

Качаю головой, и он вздрагивает. В ответ я крепче обнимаю его за шею.

— Я влюбилась в тебя давным-давно, Маттео, — в его глазах разгорается огонь. — Я не могла выполнить твою просьбу, не могла не полюбить тебя, ты сделал все, чтобы это было невозможно. Когда платил за поцелуи, когда называл меня Лени, когда вытирал мои слезы. Когда спас меня, когда выслушал об Адриане, когда отложил свои желания, чтобы помочь мне найти ее, и когда откопал в глубине души ту, кем я была раньше, и вернул к жизни. Кто бы ни полюбил тебя после всего этого? Кто бы смог устоять?

Смотрю в глаза.

— Не знаю точно, как давно это случилось, потому что я хранила эти чувства погребенными под грузом горя, но однажды они прорвались наружу, и их стало невозможно игнорировать. Как будто в моей груди забилось второе сердце, требуя внимания. Был ты, и не существовало ничего важнее. Только ты не был моим и не мог быть. Ты одновременно исцелял и разбивал мне сердце, потому что дал противоядие от моей боли — себя, — и все же я знала, что однажды его у меня отнимут. Что у нас есть срок годности. Я не боролась против помолвки так яростно, как могла и должна была, потому что, если не могу быть с тобой, мне все равно, что со мной будет.

Продолжаю: — Поскольку наши отношения были временными, я никогда не позволяла себе даже мечтать о том, что когда-нибудь услышу, как ты говоришь, что любишь меня, что хочешь жениться на мне, хотя отчаянно хотела это услышать. Больше всего на свете, — встаю на цыпочки и целую его так же, как он меня, — со всей любовью в мире. — Ты понятия не имеешь, что эти слова делают со мной, Маттео. Но ты и представить не можешь, как я счастлива, что могу сказать их в ответ. Я тебя так люблю. Так сильно. И проведу каждый день оставшейся жизни, показывая тебе, насколько.

Маттео подхватывает меня на руки и прижимается губами к моим. В его поцелуе есть все: любовь, страсть, радость, но больше всего ощущаю наше совместное облегчение. Мы притягиваемся друг к другу, как два магнита, наконец, соединившиеся после слишком долгой разлуки. Отчаянно цепляюсь за него, а он обнимает меня так, будто я продолжение его тела.

Кажется, я плачу или смеюсь, а может, и то и другое, когда он отпускает меня и медленно опускается на одно колено. Снова смотрит на меня сверкающими глазами, полными захватывающей дух силы, ни разу не моргнув и не дрогнув, словно я ответ на все его вопросы.

— Ты ослепляешь меня, Лени, — заявляет он дрожащим от волнения голосом, когда достает из кармана кольцо с бриллиантом. Камень такой массивный, что вряд ли поместился бы в обычную коробочку, поэтому он протягивает его мне, держа двумя пальцами. — Чтобы не было сомнений, это предложение руки и сердца, — он ухмыляется. — Ты ослепляешь меня ко всему и всем, кроме тебя. Я не могу прожить ни секунды без уверенности, что ты станешь моей женой. Я люблю тебя больше самой жизни и нуждаюсь в тебе больше, чем в воздухе. Ты недостающая часть моей души, без которой я прожил полжизни. Избавь меня от этих страданий и сделай меня цельным, cara. Ты выйдешь за меня?