– Да кому я нужен такой, – вздохнул Андрей.

– Ещё один на мою голову, – улыбнулся Жариков.

– А первый кто? – заинтересованно спросил Андрей.

– Врачебная тайна, понял?

– Понял.

Андрей уже успокоился, по крайней мере, внешне, и в его глазах появилось прежнее мальчишеское выражение лукавого любопытства. И всё-таки он опять вернулся к прежней теме.

– Так, что насиловали меня, это ничего? Да? Я… я ведь и раньше думал. Ведь нас всех ещё в питомнике надзиратели по-всякому… ещё до той сортировки, я же помню. И потом…

– Ничего, – кивнул Жариков. – Это твоё прошлое, Андрей. Нельзя давать прошлому власть над собой. Мало ли у кого что было в прошлом.

Андрей нерешительно кивнул.

– Да, мы… мы до сих пор иногда во сне кричим, вы… вы знаете об этом?

Жариков невесело улыбнулся.

– Не вы одни. Вы же живые люди, вот вам и больно.

Андрей вздохнул и встал.

– Спасибо, Иван Дормидонтович, я пойду тогда, да? Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Андрей, – кивнул Жариков.

Уже у двери Андрей остановился и обернулся к Жарикову.

– Так… так мне можно опять приходить к вам? С философией?

– Можно, – робкая надежда в глазах Андрей тронула Жарикова, и он повторил: – Можно.

– Спасибо, Иван Дормидонтович, – просиял Андрей. – Спокойной ночи.

И выскочил за дверь.

Жариков потёр лицо ладонями и стал собирать разбросанные по столу бумаги. Как же сидит в парнях прошлое, и как оно переплетается с новым, с тем, что они узнаю́т, читают, и какой страшной силой обладают стереотипы. Стереотип отверженности. Ко всему прочему, к их зависимостям, фобиям, ещё и это. И похоже… похоже, это тоже входило в комплекс. Привязанность к хозяину как следствие отверженности среди рабов. Жажда найти защиту. Ласковые, привязчивые, бесконечно одинокие, запуганные… и расчётливо жестокие, рассчитывающие только на себя, убеждённые во всевластии насилия. Оборотная сторона… Ладно, всё это он уже обдумывал. Даже с Юркой обсуждали, ещё летом, когда решали, можно ли допустить парней к работе в палатах. Тогда они рискнули, о многом только догадываясь. Тот риск оправдался. И породил новые проблемы. А Крис давно не заходит, видимо, всё-таки сумел объясниться с Люсей, и пока там порядок, а потом… Люся ведь тоже… медицинский случай. Ну, тут надежда на квалификацию Криса. Шерман тогда спрашивал о секс-терапии, почему мы её не применяем. Применяем. Когда удаётся. Люся с Крисом как раз такой случай.

Жариков привычно оглядел убранный стол, попробовал дверцу сейфа и закрыл шкаф-футляр. Всё, день окончен. Ещё на один день ближе к возвращению домой, на Родину. А какие там начнутся проблемы… лучше пока не думать.

Очередная «работа с картотекой» была в разгаре. На столе, кушетке, даже на стульях лежали карточки, у двери стояло ведро с плавающей в нём тряпкой, а Крис и Люся, сидя в узком простенке между шкафами, упоённо целовались. Руки Криса уже несравнимо смелее гладили плечи и спину сидящей у него на коленях Люси.

– Ой, не могу больше, – выдохнула Люся, отрываясь от губ Криса. – Ой, Кирочка…

– Тебе хорошо? – робко спросил Крис.

– Ага! – вздохнула Люся, кладя голову ему на плечо. – Я только устала чего-то, давай так посидим, ладно?

– Ладно, – охотно согласился Крис.

Обхватив Люсю обеими руками, он плавно покачивал её, будто баюкал. Люся, доверчиво прильнув к нему, даже глаза закрыла.

– Кира, – она говорила, не открывая глаз, – а тебе хорошо?

– Ага-а, – таким же вздохом ответил Крис.

– А ты слышал, говорят, летом мы уедем. В Россию. Правда, хорошо? Ты хочешь уехать?

– Конечно, хочу.

– Мы… мы ведь не расстанемся?

– Нет, конечно, нет, Люся. Я всегда буду с тобой. Я…

Крис запнулся. Он хотел сказать о клятве, что даст ей клятву, и тут же вспомнил, что уже дал клятву, так что… нет, всё равно, это неважно, они же едут со всем госпиталем, они всё равно будут вместе.

– Люся, ты… ты ведь не уйдёшь из госпиталя? – решил он всё-таки уточнить.

– Конечно, нет, Кирочка, что ты? – Люся вздохнула. – Да мне и некуда идти. У меня же никого нет, все погибли.

Крис сочувственно вздохнул. Эту фразу он слышал много раз и знал, как нужно реагировать. Но Люсю ему было действительно жалко. Да ведь в самом деле, остаться одному, совсем одному… хреново, что и говорить.

– Люся, я всегда буду с тобой.

– Ага, Кирочка, спасибо, родной мой.

Криса всегда удивляло, когда Люся называла его родным, ведь никакого родства между ними быть не могло, он хоть и метис, но ведь не от русского же, ни в резервацию, ни, тем более, в питомник русский попасть не мог. Но никогда не спрашивал у Люси, почему та его так зовёт, да и всё равно ему, лишь бы Люся не гнала его, а он бы так до утра сидел.

– Мы будем вместе, Люся.

– Всегда-всегда, правда?

– Правда, Люся.

Люся только вздохнула, и их губы как-то сами собой встретились. Крис сильнее обнял её, прижал к себе, осторожно погладил по бедру. Его руки блуждали по телу Люси тоже… как сами по себе. Он уже ни о чём не думал, и всё получалось само собой.

Крещенские морозы кончились. Часто шёл снег, мелкий и колючий, небо затягивали тучи, но солнце просвечивало уже не красным, а жёлтым пятном, и дни стали заметно длиннее. И с работы домой в первую смену Эркин шёл уже не в сумерках, а засветло, и Женя возвращалась не в темноте.

В выходные они днём ходили гулять все вместе. По Торговой улице, рассматривая витрины, к Торговым рядам, где в воскресенье рассыпался целый городок лотков и палаток со всякой всячиной, на рынок в Старом городе, туда обязательно с санками, и по дороге домой Алиса гордо восседала на санках в обнимку с заполненной чем-нибудь корзиной. Ходили гулять и на Новую площадь, где за дощатым забором на глазах вырастала громада необычного дома. О нём писали в газете, что это Культурный Центр. Была даже большая статья о том, что там такое будет. Эркин вечером на кухне читал эту статью вслух, спотыкаясь на длинных трудных словах вроде «библиотеки» и «квалификации». Читал он уже неплохо, и писал тоже, правда, медленно.

Отпраздновали день рождения Алисы. Позвать в гости всех её приятелей и знакомцев, с кем она носилась каждый вечер по коридору, Женя не рискнула: всё-таки это ж больше двадцати человек одной ребятни, а ещё и их родители… их всех и усадить-то негде будет. Но Зина с Тимом и детьми и, конечно, Баба Фима были приглашены. Посидели в празднично убранной кухне, попили чаю с тортом, конфетами и другими вкусностями. Потом Алиса, Дим и Катя ушли играть в Алискину комнату, а взрослые ещё посидели уже за своими разговорами. А в коридор Алиса вышла с большим кульком конфет и всех угощала. Шесть лет всё-таки исполнилось, не шутка, осенью в школу пойдёт.

Эркин шёл домой, с удовольствием слушая поскрипывание снега под бурками, сбив ушанку на затылок: мороз сегодня совсем мягкий. За отворотом полушубка газета, в руках сумка с кое-какими покупками. Шёл и жмурился от солнечных золотистых искр. Народу на улице мало: он с покупками малость припозднился, и основной поток идущих на смену и со смены схлынул. Но на идущего впереди парня он бы и в толпе обратил внимание. Опасливая осторожность ловких движений, обтрёпанная рабская куртка, втянутые в рукава от мороза руки, рабские сапоги… «Ого, – усмехнулся Эркин, – глядишь, ещё одно новоселье скоро будет», – и прибавил шагу, нагоняя парня. Интересно, куда его поселят, ведь в их крыле все квартиры уже заняты.

Услышав шаги за спиной, парень опасливо полуобернулся, и по этому движению Эркин окончательно убедился: спальник и, похоже, джи.

– Привет, – дружелюбно поздоровался он по-русски и продолжил по-английски рабским приветствием: – Еды тебе.

– И тебе от пуза, – настороженно ответил парень, быстро оглядывая Эркина. – Давно здесь?