– С декабря, – охотно ответил Эркин. – А ты?

– Не очень, вот-вот только. Как здесь с работой?

– Хорошо, – убеждённо сказал Эркин. – Завод большой, стройка, автокомбинат, – он невольно перешёл на русский. – Ну, и ещё можно найти.

Парень кивал, слушая перечень, и спросил совсем тихо, по-камерному.

– Эл?

– Такую работу ищешь? – удивился Эркин. – Не перегорел, что ли?

– А ты?

– Давно уже, – спокойно ответил Эркин.

– И я, – парень неохотно улыбнулся и стало видно: он-то – мальчишка совсем, не больше семнадцати и… да, точно, трёхкровка.

– Так чего трепыхаешься?

– Впервые своего встретил, – парнишка улыбнулся смелее. – Думал, нас всех к ногтю. Кончили.

– Всех кончить нельзя, – убеждённо сказал Эркин. – Кто-нибудь всегда уцелеет. Ты на «Корабль» сейчас?

Парнишка мотнул головой.

– Не, – и вздохнул: – Там комитетские, а мы…

Вот тут Эркин удивился. Чтоб не через Комитет… это ж как так получилось?

– А ты что? Не через Комитет?

– Куда мне, – вздохнул парень и старательно выговорил по-русски: – Со свиным рылом да в калачный ряд.

– Чего так?

– А ты что? – он смотрел на Эркина с искренним недоумением. – Через Комитет?

– Ну да.

– Так… так там же… врачи, – последнее слово он выдохнул с суеверным ужасом.

Эркин понимающе кивнул.

– На осмотре только рубашку снимаешь. Это не страшно.

– А мне говорили, всё смотрят, – упрямо возразил парень. – А ну как опознали бы меня, тогда что? Им куда деваться?

– Кому? – не понял Эркин.

– Ну… моим, – совсем тихо сказал парень. – Я ж… я ж один работаю, могу работать.

– Ладно, – Эркин быстро оглядел улицу. – Ага, вон она, пошли поедим.

У входа в пельменную парень задержал шаг, но Эркин плечом подтолкнул его.

– Топай, малец.

В маленькой пельменной было тепло. Парень попытался было сказать что-то о деньгах, но Эркин камерным шёпотом велел ему заткнуться и громко заказал две двойных порции со сметаной. Заняли столик в углу, Эркин снял и положил на свободный стул полушубок и ушанку, пристроил рядом сумку с покупками, парень расстегнул куртку и снял дешёвую облезлую ушанку. Миловидная пухленькая официантка поставила перед ними большие наполненные дымящимися пельменями тарелки, хлеб и, пожелав приятного аппетита, вернулась за стойку.

– Давай, наворачивай.

Парень кивнул.

– Спасибо, – выдохнул он между двумя ложками.

– На здоровье, – усмехнулся Эркин. – И много вас?

– Четверо, я пятый. Кто мал, кто стар, ну и я…

– Как же ты через границу без Комитета проехал?

– Ещё той весной… просочились, границы тогда, считай, не было, до осени там на Территориях крутились, и стало нас относить, ну, знаешь, как щепки водой. Мамка в тифу слегла, не встала. Ещё… всякое было, – он всё сильнее перемешивал русские и английские слова. – Они меня зимой в горячку прикрыли, не сдали патрулям, ну, я и остался, семья же, понимаешь, а с Хэллоуина мы и рванули, чтоб под поворот не попасть, а денег ни хрена, летом за жратву работали.

– Чего так? Летом ещё платили, это осенью началось.

– Хорошо так удалось. Работают двое, я да дед, а кормят всех. Это ещё ничего-о.

Лицо его блестело от выступившего пота. Ел он быстро, по-рабски, но аккуратно. Хлеб, свой и, взглядом спросив разрешения, Эркина завернул в бумажную салфетку и сунул в карман.

– На завод только от Комитета берут, не знаешь?

– Не знаю. Но… документ-то есть у тебя?

– Откуда?

– А у остальных?

– Угнанные они, – вздохнул парень. – У деда… ну, улаживает он как-то. Мне б до весны дотянуть, чтоб в батраки куда подальше. А ты?

– Я на заводе, грузчиком, – Эркин задумчиво смотрел на него. – Иди в Комитет, парень, не продержитесь так.

– Ошалел, – парень зло посмотрел на него. – Комитет! Знаю я, наслышан. Деда за укрывательство, а если нет, то в богадельню, малых в приют, а меня куда? На исследования? Мамка помирала, говорила, чтоб вместе держались, семьёй.

– Семьи не разлучают, – возразил Эркин. – Ты слышал, а я там был, месяц в промежуточном и Центральном сидел, плохо мне там не было. И в Комитете ссуду дают. Безвозвратную.

– Так прямо каждому? И большую? – насмешливо хмыкнул парень.

– На каждого в семь ю е и ещё на всю семью, – спокойно ответил Эркин и назвал цифру.

Парень с полуоткрытым ртом уставился на Эркина, судорожно сглотнул и… захохотал. Он смеялся долго, взахлёб, даже слёзы на глазах выступили.

– Ну… ну ты даёшь, – наконец выдохнул он. – Ну, отмочил, ну, спасибо, повеселил. Слушай, ты это сам придумал, нет? Слушай, таких же деньжищ не бывает.

Эркин спокойно переждал его смех и улыбнулся.

– Сходи и узнаешь. Я сначала тоже так думал, – и повторил: – Семьи не разлучают.

– Семьи, – возразил парень. – А мы… с бору по сосенке.

Эркин понимающе кивнул.

– Пишут со слов. Так что, как скажете, так вас и запишут. Сейчас на подёнке?

Парнишка хмуро кивнул.

– И той сейчас нет. Мужики все вернулись, по-соседски друг другу помогают, понимаешь, задарма, они все тут родичи, сябры да соседи, а мне… хорошо ещё бабку нашли, она одна, как это, да, бобылка, ну, и пустила нас, за работу, ну, по дому.

– Знаю, – Эркин улыбнулся воспоминанию. – Сам так в Алабаме снимал.

В пельменной было пусто, никто их не торопил, но сидеть над пустой тарелкой тоже не будешь, это уж надо спиртное брать, что совсем ни к чему.

– Ладно, – Эркин положил на стол рубль, наели копеек на шестьдесят, ну, семьдесят пять от силы, ну, да ладно. – А Комитета тебе не миновать.

– Как и Оврага, – усмехнулся парень. – Спасибо за еду, видно, что ж…

Он встал, застегнул куртку и натянул шапку. Эркин оделся и взял свою сумку Оделся и Эркин. Вдвоём они вышли на улицу.

– Без документов тебя не возьмут никуда, – тихо говорил Эркин. – А документы только через Комитет выправишь. Так что сам иди, пока милиция не отвела. Дед, говоришь, есть, вот он и идёт пускай. Он говорить будет, а ты рядом стой и улыбайся, учить тебя, что ли?

– Там бабы или мужики? – так же тихо спросил парень. – На кого целить?

– Всех навалом. Сам посмотришь. Не трусь, трахаться не придётся.

– За ради семьи я и это смогу, – мрачно ответил парень, натягивая глубже ушанку. – Ладно, бывай.

– Бывай, – кивнул Эркин.

И уже разойдясь с парнем, подумал, что имён они друг другу так и не спросили, и не назвали. Ну, да ладно, не так уж велико Загорье, встретятся. А здоровско будет, если малец на завод попадёт.

Перешагивая через две ступеньки, Эркин поднялся на свой этаж, поздоровался с семенившей куда-то по своим старушечьим делам Бабой Тосей из правой башни – интересно, чего это её в наше крыло занесло? – тщательно обтёр бурки о коврик и открыл дверь.

– Э-эри-ик! – привычно встретил его радостный визг Алисы. – Ты пришёл!

– Ага, – согласился Эркин, раздеваясь и развешивая полушубок, ушанку, шарф, бурки – пусть обтаивают – и понёс на кухню сумку с покупками.

– А ты чего купил? – суетилась Алиса. – Вкусненькое? Да?

Суетилась Алиса неспроста. Вчера между ними вышел очень серьёзный инцидент. Эрик, правда, маме ничего не сказал, но ведь он может и сегодня это сделать.

Вчерашнее происшествие царапало и Эркина, он и домой поэтому не торопился, сидел с этим парнем в пельменной. Жене он ничего не сказал: язык не повернулся. Женя хоть и говорит, чтобы он Алису перестал баловать, но вчера… вчера он всё границы перешёл…

…Вчера Женя предупредила, что задержится на работе и придёт не раньше десяти вечера, что-то у них там срочное в машбюро, и он с Алисой весь вечер были вдвоём. Сначала всё шло нормально. Он пришёл с работы, они пообедали, и Алиса отправилась спать, а он стал заниматься уборкой в квартире. Потом пополдничали, и Алиса пошла в коридор играть. И вышел он в коридор случайно, просто так, да нет, решил придверный коврик обмыть, и надо же такому! Как раз малыши из-за чего-то поссорились. И он услышал звонкий голос Алисы, бодро частивший ругательства сразу на двух языках. В первый момент он даже особого внимания не обратил: ну, поссорились, ну, бывает, дети же. А тут как раз шла по коридору эта… Норма Джонс из квартиры напротив, и, увидев выражение брезгливого ужаса на её лице, он ринулся в гущу ребятни, молча рывком выдернул оттуда Алису, так же бегом, почти пинком вкинул её в квартиру и захлопнул дверь.