– Кто там? – ну, очень сонным голосом спросил Жариков.

– Иван Дормидонтович, это я, Андрей.

С последними словами он открыл дверь и вошёл.

– Что-то случилось?

Жариков постарался, чтобы голос его звучал максимально естественно.

– Криса, тьфу ты, Кирилла нигде нет, – Андрей лукаво улыбнулся. – Он как с вами, ой, то есть с Дедом Морозом поговорил, так ушёл и нету его теперь нигде.

– И не ищите, – уже серьёзно сказал Жариков.

– Но…

– Без «но», Андрей. Он вам зачем нужен? В зале убрать? – Андрей кивнул. – Ну, так постарайтесь справиться без него. Очень прошу, не мешайте ему сейчас.

Андрей пожал плечами.

– Ну, раз надо, Иван Дормидонтович, то мы, конечно. А… а может, помощь нужна?

– Не вмешивайтесь. Это и будет вашей помощью.

– Понял, – Андрей широко улыбнулся. – Спасибо большое, Иван Дормидонтович, за праздник. Да, вас не было, а к нам Дед Мороз приходил!

Скорчил детски невинную гримасу и под хохот Жарикова выскочил за дверь.

1997–2019

После многодневного праздничного загула жизнь медленно входила в обычную колею. С третьего января снова каждый день с утра на работу, снова вместо разносолов и деликатесов обычный обед, обычные будничные хлопоты, но… но что-то – Эркин это чувствовал – было совсем по-другому. Он только не мог понять, что изменилось. Или… или это он сам стал другим? Всё-таки двадцать шесть полных…

…Сквозь сон Эркин почувствовал, что Женя встала, но что-то подсказало ему, что можно ещё спать, и глаз поэтому не открыл. Пока Алиса не начала ломиться в дверь, можно не беспокоиться. Вечер был, конечно, необыкновенным, даже не вечер, а ночь, а теперь можно спать, спать, спать… он даже не дождался возвращения Жени.

И разбудили его звуки отодвигаемой шторы, уже не утренний, а совсем дневной свет на лице и смех Жени и Алисы. Два весёлых голоса пели, снова и снова повторяя одну фразу:

– Happy birthday to you… Happy birthday to you…

Эркин растерянно открыл глаза и сел на кровати, в последнюю минуту удержавшись и не сбросив одеяло.

Смеющиеся лица Жени и Алисы, залитая золотистым светом спальня… Эркин проморгался, протёр глаза кулаками.

– Женя…

– С днём Рождения! – приплясывала перед ним Алиса.

– С днём рождения, милый, – улыбалась Женя.

Эркин всё ещё удивлённо хлопал глазами и ничего не мог понять, когда на его колени легли пушистый серый джемпер в пакете и второй пакет, длинный и узкий, с галстуком.

– Эт-то что? – наконец смог он выдавить.

– Это подарки, – авторитетно заявила Алиса, сбрасывая тапочки и залезая на кровать.

– Подарки? – тупо переспросил Эркин. – Мне?! Почему? Женя?

– У тебя день рождения, – Алиса удачно перекувыркнулась. – А на день рождения дарят подарки, вот!

– Ну да, – Женя с улыбкой смотрела на Эркина. – Ты что, забыл? Эркин, сегодня первое января, тебе исполнилось двадцать шесть лет, ну?

Двадцать шесть… но это… это же… Эркин судорожно хватал открытым ртом воздух.

– Ну вот, – Алиса снова кувыркнулась. – От мамы джемпер, а от меня галстук. Вот! Тебе нравится?

Женя, видя, что Эркину не по себе и он вот-вот заплачет, сдёрнула Алису с кровати и отправила умываться и наводить порядок в своей комнате, а, когда та вышла, погладила Эркину по плечу.

– Всё хорошо, Эркин. Вставай, и начнём день.

– Да, – смог он выдохнуть. – Да, Женя, я сейчас…

– Пойду завтрак приготовлю.

Оставшись один, Эркин с силой потёр лицо ладонями, проморгался, удержав слёзы. День рождения… двадцать шесть лет… – и заставил себя улыбнуться: опять он не как все. Первый спальник, что до двадцати шести дожил. И дальше жить собирается. Он бережно взял пакет с джемпером, раскрыл его, и на его руки скользнуло мягкое пушистое тепло. Это же… это ж с ума сойти какие деньги… Эркин приложил джемпер к груди и посмотрел в зеркало. А… а ничего-о…

– А трусы ты надевать не будешь?

Эркин вздрогнул и только тут сообразил, что, разглядывая себя, встал во весь рост на кровати.

– Ой, Женя, я сейчас.

Женя счастливо засмеялась.

– Я мигом.

Он бережно положил джемпер на пуф у кровати и побежал к комоду. Мгновенно – Женя и глазам моргнуть не успела – натянул трусы, джинсы, и вот он уже застёгивает и заправляет ковбойку. Женя кивнула.

– А на обед переоденешься, у тебя сегодня праздник. И у меня с Алисой.

– Да, Женя, – Эркин подошёл к ней, обнял, коснулся губами виска. – Спасибо тебе, Женя. Я… я не знаю… у меня не было такого.

Женя ответно поцеловала его в щёку и легонько подтолкнула к двери.

– Понял, – улыбнулся Эркин и повторил: – Я мигом.

А после завтрака из блинчиков и остатков новогоднего пиршества они все вместе пошли гулять. К оврагу и за овраг в берёзовую рощу. Было так тихо, будто деревья тоже праздновали и теперь отсыпались. Сонная тёплая, несмотря на лежащий повсюду снег, тишина. И безлюдье. Они покатались на санках в овраге, а потом ещё Эркин бегом катал их по утоптанной дороге и, к полному удовольствию Алисы, они дважды побывали в сугробе, побродили среди деревьев. Небо было затянуто белой плотной дымкой, солнце даже пятном не просвечивало.

Для праздничного обеда стол опять перетащили в большую комнату к ёлке. Женя переодела Алису в матроску, переоделась сама, и Эркин вышел к столу во всём новом. Но без галстука: завязывать галстук ни он, ни Женя не умели. Обед был вкусный, но… но не то что обычный, а без особых выкрутасов. Зато в конце… Женя с Алисой унесли грязную посуду, велев Эркину за ними не ходить и не подсматривать. Алиса гордо помогла накрыть стол для сладкого и… и Женя внесла большой торт с двадцатью шестью горящими свечками! И Эркин должен был их погасить одним выдохом…

…Эркин шёл и улыбался. Праздничные, сумасшедшие дни…

… А второго января, Загорье проспалось и высыпало на улицы. И по всему городу носились увешанные бубенцами и лентами кони, запряжённые в сани, а люди танцевали, и пели прямо на улицах. А после обеда разбирали ёлку, каждую игрушку заворачивали в тонкую – Женя называла её папиросной – бумагу и укладывали в большую коробку из-под проигрывателя, перекладывая ватой. А в другую коробку – бумажные игрушки, флажки и цепи. Конечно, уже без ваты, но тоже не навалом, а аккуратно, чтоб не мялись и не рвались. Обе коробки и крестовину Эркин убрал в кладовку в дальний угол, до следующего Рождества, а ёлку вынес, накинув куртку, к мусорным бакам и положил к остальным, таким же ободранным и полуобломанным… А запах хвои всё ещё держался в большой комнате.

Без ёлки большая комната стала очень просторной.

– Ничего, – решительно сказала Женя. – Будем делать гостиную. И столовую сразу. Ты как, Эркин?

– Конечно, – сразу согласился он.

И Женя рассмеялась.

– Ты всегда на всё согласен.

– Что ты скажешь, да, – он даже пожал плечами, настолько это само собой разумелось…

…А третьего января утром в темноте Эркин шёл в общей толпе, перекликаясь и перешучиваясь с новыми и старыми знакомыми. Оставленная на праздники в шкафчике рабочая одежда показалась чужой и непривычной.

– Что? – понимающе хмыкнул переодевавшийся рядом Миняй. – Отвык от работы?

– Работа не смерть, привыкнуть недолго, – улыбнулся Эркин.

– Да уж, человек ко всему привыкает, – кивнул Тихон.

– И к смерти? – ухмыльнулся Петря.

– А что?! – сразу подал голос Колька. – Помирать, братцы, только в первый раз тяжело, а потом… как по-писаному.

– На себе пробовал? – поинтересовался Геныч.

– А то! Три раза! – но бравада в голосе Кольки была невесёлой.

– Кончай трёп, мужики, – Медведев запер свой шкафчик и пошёл к двери. – Пора. Ряхов! – и выразительным кивком показал направление. – На выход.