– Дом – великое дело, – кивнул Фёдор. – Свой дом.

Тоска, прозвучавшая в его голосе, заставила Эркина посмотреть на него и тут же отвести глаза. Какое-то время шли молча. И вдруг Фёдор рассмеялся.

– Ты чего? – Эркин невольно и сам засмеялся: так заразительно хохотал Фёдор.

– Да я как подумаю, что они там нас ждут, селёдочку, понимаешь ли, режут, сало пластают. Думают, мы им сейчас выпивки дармовой накидаем… – Фёдор не мог говорить от смеха.

Смеялся и Эркин.

– Ты только не тушуйся, – отсмеялся Фёдор. – Держись спокойно. Конфискации подлежит только спиртное, понял? Прошмонать нас прошмонают, но отобрать не посмеют.

– Втравил я тебя…

– Ну, это ещё кто кого, – засмеялся Фёдор. – Всё путём. Скучно же здесь, а тут такой цирк намечается. Слушай, а чего у тебя фамилия русская, а имя… индейское, так?

– Так, – кивнул Эркин. – Понимаешь, меня в имении звали Угрюмым, по-английски Morose, а на сборном, зимой ещё, мне записали по-русски Мороз.

– Постой-постой, соображу… ну, точно, буквы-то одни и те же. Здорово! А имя твоё… со смыслом? Ну, означает чего?

– Не знаю, – помрачнел Эркин. – Просто имя.

Фёдор понимающе кивнул. Вдруг посыпал мелкий холодный дождь, налетел ветер. Фёдор забористо выругался, натягивая на уши шапку, чтобы не унесло.

– Вот погань!

– Зима уже вот-вот, – пожал плечами Эркин.

– Да какая, к чёрту, это зима?! Слякоть. Вот в России зима, это зима. Снег… всю зиму лежит. Как ляжет, так и до весны. А это что? – Фёдор снова выругался.

Эркин уже не в первый раз слышал о русских зимах. Лежащий на земле не сразу таящий снег он тоже видал. Ну, день, другой – это нормально, ну, неделю, но чтоб всю зиму лежал… нет, такое вряд ли. Но никогда не спорил. Всю зиму – так всю зиму.

За разговором незаметно дошли до лагеря. Фёдор поправил шапку, вдохнул, выдохнул.

– Ну, главное теперь – не заржать раньше времени.

– Понял, – кивнул Эркин.

За ними следили. Во всяком случае, чем ближе они подходили, тем ощутимее для Эркина становились чьи-то взгляды. И он бережно, будто стеклянную, переложил сумку из руки в руку.

Калитка открылась, когда до неё было ещё шагов десять, а по ту сторону в шаге от неё курило несколько мужчин. А рядом с солдатом, но чуть сбоку стояли ещё двое.

– Полный патруль, – пробормотал Фёдор.

Эркин старательно сделал невозмутимое лицо, достал пропуск и вошёл в калитку. Часовой скользнул взглядом по пропуску, по нему, по сумке и кивнул.

– Проходи.

Следом вошёл Фёдор.

– Чёрт, неужто сорвалось, – совсем тихо выдохнул он.

Эркин хотел пожать плечами – в глубине души он был очень рад, что всё срывается. Это Фёдору развлечение, цирк, как твердит всё время, а ему… посмеяться над надзирателем, конечно, хорошо, но вот потом…

– Мороз! – резкий, не громкий, но начальственный окрик заставил его вздрогнуть и убрать руку с сумкой за спину. – А ну, иди сюда. Иди-иди.

Комендант? Нет, командир охраны. Стоит на крыльце домика у ворот, как её, да, дежурки, и те двое солдат, что были у калитки, подошли сзади.

– С богом, – шепнул в спину Фёдор.

– И ты тоже, Самохин, – командир комендантского взвода насмешливо посмотрел на Фёдора.

– А я тут при чём? – очень искренне возмутился Фёдор.

– Он не при чём, – сразу сказал Эркин.

– Сейчас разберёмся, – лейтенант коротким властным жестом велел им подойти.

Эркин, а за ним Фёдор послушно направились к дежурке.

– Всё, спеклись оба, – догнал их чей-то насмешливо-сочувственный голос.

В дежурке было жарко и душно. И знакомо пахло надзирательской. Эркин привычно сдёрнул с головы шапку. Фёдор невольно сделал то же самое. Дверь лейтенант оставил открытой, видимо, чтобы сделать обыск, изъятие и изгнание наглядным для быстро собиравшейся снаружи необычно тихой толпы.

– Мороз, ты правила знаешь?

Его тон был таким, что Эркин перешёл на английский.

– Да, сэр.

– Тогда выкладывай.

– Что, сэр.

– То, что принёс. Вот сюда, на стол.

– Да, сэр.

Эркин подошёл к столу и стал выкладывать из сумки банки, пакеты, коробочки, пакет с посудой, пакет со свечами… Выкладывал и мрачнел. Словам Фёдора, что отбирают только выпивку, он с самого начала не поверил. Вот оно так и выходит. И деньги такие псу под хвост, ну, это ладно, но поминки-то… поминать же надо. Они… да к чёрту! Они с Женей воды в кружки нальют. И так посидят. Визу отобрать не должны, не за что. Лишь бы в самом деле не посчитали, что он это в насмешку над комендатурой сделал. Тут тогда любая подлянка может быть. Выложив всё, он показал пустую сумку и положил её на стол рядом с банками. Ну, а теперь что?

Было тихо, очень тихо. Лейтенант и солдаты недоумённо разглядывали пёструю груду на столе. Лейтенант взял одну из банок, повертел, разбирая надписи на этикетке.

– Это что же такое? – спросил один из солдат.

– Сок, сэр, – ответил Эркин и уточнил: – Ананасовый.

– И зачем ты всё это накупил? – спросил лейтенант.

– На поминки, сэр, – ответил Эркин, перемешивая английские и русские слова.

– Я т-тебе сейчас покажу поминки, – лейтенант обиженно засопел и бросил банку к остальным с такой злобой, что Фёдор, наслаждавшийся зрелищем, встревожился: не перебор ли при таком раскладе получается.

– Не покупал он спиртного, – решил он поправить положение.

– Дойдёт и до тебя очередь, – пообещал ему лейтенант, подходя к Эркину. – А ну, расстёгивай куртку.

Эркин привычно повиновался и даже, не дожидаясь команды, положил руки за голову. Обыскивали его умело, явно зная все те места, о которых ему вчера вечером рассказывали. Охлопали, ощупали так, как и в распределителях никогда не смотрели. Даже в голенищах пошарили. В Мышеловке тогда так не было.

– Так, теперь ты.

Столь же тщательно обыскали и Фёдора. И с тем же результатом.

– Говорите, черти, где бутылку спрятали. Найду, хуже будет.

Эркин молчал, и лицо его приняло выражение тупого рабского упрямства. Он за свою жизнь столько раз слышал: «Говори… сам признайся… хуже будет», – что на него это никак не действовало. Он просто молчал.

– Что здесь происходит?

В дежурку вошли комендант и особист, и стало совсем тесно.

– Вот, задержал, – вытянулся лейтенант. – Пронос спиртного.

– И где оно? – спокойно спросил Олег Михайлович.

– Так…

Комендант переглянулся с особистом и повернулся к Эркину.

– Спиртное покупал? Ты руки-то опусти.

Эркин опустил руки.

– Нет, сэр.

– А куда ты столько сладкого накупил? И соков? – спросил особист.

Спросил так, что Эркин ответил по-русски.

– На поминки. Сегодня девять дней, как брата убили. Я знаю, что положено… поминать.

– Та-ак, – протянул комендант. – А как поминать надо, ты знаешь?

– Да. Мне… мне говорили, – Эркину уже казалось, что всё обойдётся. – Я и купил, что положено, что брат любил.

– Что-что? – весело удивился Олег Михайлович.

– Ну, мне сказали, что надо поминать тем, что покойный любил. А он… – у Эркина вдруг перехватило горло, но он справился с мгновенной судорогой и продолжил: – Он сладкое любил. И всё хотел ананасного сока попробовать. А спиртного он не любил. Я и не стал покупать.

Было по-прежнему очень тихо.

– Понятно, – кивнул комендант. – Забирай своё добро и иди. А то твои сейчас на таран пойдут.

Эркин как-то плохо понял его последнюю фразу, но насчёт своего добра… это до него сразу дошло. Он подошёл к столу и стал складывать в сумку банки, пакеты и коробочки.

– Всё собрал? – спросил комендант. – Давай, Мороз, ещё на обед поспеешь. Самохин, цирк закончен, понятно?

– Как не понять, – ухмыльнулся Фёдор.

Так, следующее действие, как особист с комендантом будут лейтенанта, командирчика задрипанного, утюжить и уму-разуму учить, посмотреть не удастся, но и виденного надолго для рассказов хватит.

Эркин уже был у дверей, и Фёдор последовал за ним. Он, правда, успел поймать краем глаза удручённое лицо лейтенанта и свирепо выпяченную губу коменданта и довольно ухмыльнулся. Оба солдата вышли следом, плотно закрыв за собой дверь.