Турист затаив дыхание следил за каждым его движением и только облизнул губы, моментально почувствовав жажду.

— Так вы все там были? — ошарашено спросил он.

— Да. Все мы ходили к Монолиту. Но больше половины вернулись, когда оставались десятки метров до него, и больше не было препятствий. Те кто дошел, получили свое, но как тебе сказать… большинство из прошедших последнюю сотню метров прошли только потому, что они просили не для себя. Наверное я только недавно понял, какие это люди. Это редкие люди, они всю жизнь прожили так… как знаешь, у классика: «Я славно пожил!.. Я знаю счастье!.. Я храбро бился!.. Я видел небо…»[143]. Лучше не скажешь, — Дым нахмурился и замолчал.

Турист, с трудом совладав с нахлынувшими вдруг на него эмоциями, схватил второй стакан Дыма с водой, и судорожными глотками осушил его. Слов у него не было, внезапно он понял с кем и с чем имеет дело. Монолитовец наверное впервые за все время поделился тем, с чем не мог поделиться с другими. У всех бойцов был свой Исполнитель, который занимал место в душе и сердце, и никто из них не хотел показывать себя. Но Турист был чужой, посторонний, не здешний, как случайный попутчик в поезде, которому вдруг была рассказана самая страшная тайна, только потому, что его скорее всего больше никогда не увидит открывший тайну.

— Так вы все остались, чтобы служить и охранять его? — спросил он через время, остывая и приходя в себя.

— Да, все кто хотел. Тех кто решил уйти на Большую Землю, чтобы завершить дела, мы не останавливаем. Это их решение, их личное дело. Но обычно они возвращаются. — ответил Дым, — второй раз прийти к Монолиту проще. Намного проще.

— Но зачем вы охраняете? Если Исполнитель такой мощный, пусть тот самый Ходок идет к нему. Зачем же сразу его ловить? Тебя то кто-нибудь ловил?

Монолитовец усмехнулся.

— Меня всю мою жизнь пытались поймать. К Исполнителю мы шли группой. Выбрали момент и прорвались через монолитовцев, тогда еще моих врагов. Товарищей моих положили, а я успел попасть в нужный тоннель. Там монолитовцы отстали.

— Почему? Почему отстали? — с жадностью спросил парень.

— Если хочешь, такие правила. Аномалии в тоннеле пройти можно, и если ты их прошел, то скорее всего ты в хорошей форме и физически сможешь дойти. А убивать или тяжело ранить сталкера на последнем пути к Исполнителю опасно. Опасно для всех. Никто не может предсказать, что именно сгенерирует мозг умирающего человека, а Монолит рядом. Машина… она примет любой бред в с нужной частотой волны за директиву и выполнит. Думаю человечество не устроит синхронно увидеть белый свет в конце тоннеля, из-за одного умирающего.

— Да… страшная вещь этот ваш… Исполнитель. Прям как то не по себе, — сказал Турист.

— Вот поэтому сталкеров — ходоков и останавливаем. Но суть не в том чтобы их убить, а в том чтобы спровоцировать на проявление. Изначально это должны делать контроллеры, на то они и контроллеры, но нынешние ходоки вполне могут убить контроллера, а это не хорошо, — продолжал рассказывать Дым.

— Это как… в смысле спровоцировать? — не унимался Турист.

— Видно что в Зоне ты ни дня не был, — заметил Дым, — здесь не только Зона убивает сталкера, но и сталкер сталкера, и сталкер сам себя, только ему это безразлично. Короче, — вздохнул он. — Если разрушительного в сталкера больше, он не живет долго в Зоне, если меньше, то вероятность его выживания увеличивается, как и шанс прохождения до Монолита возрастает, это в целом решает Зона. Но Ходоки это другое. Ходок может быть профессиональным убийцей, без черта и Бога в голове, полный отморозок, разрушающий, без понимания что он делает, и без желания создать что-то новое взамен разрушенного. Такие люди очень опасны, и наше дело не допустить их к Исполнителю, иначе быть беде.

— Так вы же и нормальных сталкеров, под этим делом убиваете, — оторопело сказал Турист.

— Цена нашей ошибки высока, поэтому мы стараемся вообще никого не пропускать. Но повторю, настоящего сталкера чувствует даже слепой. Здесь вообще иной слепой по зрячей зрячего, — отвлекшись усмехнулся Дым. — Короче Ходока, стреляющего по монолитовцам уничтожаем без права на переговоры. Ясно? — оборвал он.

— Куда уж ясней.

— Вот и ладно. Разболтался я с тобой, — как будто рассердился Дым, то ли на себя, то ли на такого впитывающего все слушателя, как Турист. Боец нахмурившись нервно постучал пальцем по столу. — Ты вроде как сыт? — спросил он, и дождавшись утвердительного кивка скомандовал: — Давай сюда свой телефон и пойдешь со мной.

Парень достал телефон, включил. Батарейка нокиа мужественно показывала последнюю полоску заряда на сенсорном экране. Дым подошел к полке, на которой покоился его шлем, одел и с десяток секунд стоял молча покручивая телефон в руке. Туристу показалось, что боец задумался или попросту завис, как только одел свой шлем, но только шутить или язвить по поводу ушедшего в себя монолитовца ему как-то не хотелось.

— Телефон заберешь через… как вернешься, пока за мной, для получения инструкций на местности, — глухо сказал Дым из-за забрала, и потрогав левое плечо рукой, наконец снял неуместный здесь шлем, — налегке пойдем до ближайшего поста. Ты там был.

У Туриста засосало под ложечкой от болезненного волнения. Странно, такое ощущение, будто перебрал кофе в придорожном кафе, и потряхивает и тревожно, и вроде как пот холодный шибает, словно натворил чего, что самому не по душе, да еще и мушки в глазах усилились. Парень нервно отпил из фляжки. Дым внимательно посмотрел на него, затем слегка кивнул каким-то своим мыслям и без предисловий двинулся к выходу, мгновенно превратившись из общительного и культурного человека, каким он был пару минут назад, снова в безликого монолитовца, разве что его спину закрывал не экзоскелет или бронекостюм, а легкая камуфляжная куртка.

Поднявшись на поверхность Дым сразу выбрал направление на пост Тропа. Раннее утро из серых сумерек, глушивших все тона и краски вдруг превратилось в тонкое, чувствительное покрывало, звонким, влажным и холодным воздухом проникшее и в разрушенные постройки и в кустарники. Даже та самая рукотворная тренировочная полоса препятствий, затуманенная едва заметной дымкой чутко слушала тишину. Турист, вдохнувший свежий, влажный воздух замедлил шаг.

— Погоди Дым, — тихо попросил он, — у вас всегда тут так? — спросил он заворожено оглядываясь. Разглядывая страшные прошлой ночью, а сейчас ставшими вдруг пушистыми и задумчивыми кусты сирени.

— Не всегда, но часто, — не громко ответил Дым. — В Зоне всегда красиво, где нет человека.

— Но мы то здесь, — возразил Турист.

Дым промолчал, но затем вздохнув махнул рукой, и одел шлем.

— Долго объяснять, — приглушенно сказал он, — пошли.

Турист замолк, и, поскрипывая песком под ногами двинул вслед за монолитовцем, разглядывая тонкие ветви отдельно стоящих деревьев, просвечивающих на фоне светлеющего неба. Все здесь ему казалось свежо и ново, несмотря на общее запустение, царившее вокруг. Казалось что каждый элемент, будь то проржавевший кусок железа, или расползшаяся куча кирпича жили своей уютной жизнью, и только прятались от его, постороннего взгляда, притворяясь мусором. В этом было что-то и страшное и любопытное. Он словно маленький ребенок, ведомый взрослым через совершенно новую, неизвестную и захватывающую сказку слушал и дышал каждым словом, произнесенным рассказчиком. И так не хотелось думать и даже предполагать, что у этой сказки рано или поздно должен быть конец, который как это ни странно зависит не от рассказчика. Едва заметный утренний туман, поднимающийся от земли просвечивался солнечными лучами, нет-нет проникающими и сквозь редкие прорехи облаков и сквозь листву. Турист постоянно чувствовал, что было что-то неуловимое в этом воздухе, не потревоженным пока ничем, ни лишним звуком, ни словом. Пару раз он ловил себя на мысли что кто-то подглядывает за ним и прячется, едва Турист почувствует этот взгляд. Это было и необычно и волнующе и пугающе. Дым, заметивший ерзания паренька остановился и снял шлем.