Но одиночество… Десятки лет в темноте и тишине… Оно изменила что-то в нем, оно поселило в нем отчаяние, сломало волю и здравый смысл. За что, за что он должен переживать это вновь? Почему ради спасения других он должен убивать себя? Особенно сейчас, когда появилась она. Та, чья душа, возможно, испытала муки сродни его, та, которая не боится самой смерти, возможно, даже призывая ее. Та которая, так же, как и он, находится в одиночестве, возможно, еще худшем, чем он. Одиночество среди мира, полного людей, – худшая пытка. Худшая пытка потому, что среди всего многообразия выбора действительно нет того, кто бы соответствовал силе ее души, кто мог бы вместе с ней нести ее пламя, высоко держа его в руках, нежно закрывая, если понадобится от ветра и непогоды, круша встающие перед ней стены или разбиваясь о стены вместе. Но никто не смог дойти до тех глубин, до которых дошла она, никто не смог защитить ее от того, что досталось ей, и только поэтому ей пришлось разбиваться о стены самой, потому что больше никто…
Пламя черных свечей молчаливо кивало его мыслям. Привлеченные столь долго горящим светом прилетели два ночных мотылька. Странно, что они появились здесь. Один из них, кружась над свечой, слишком близко подлетел к ней и чиркнул крылом по пламени. Пустив едва уловимую струйку дыма опаленным крылом, он упал в темноту. Лука непроизвольно издал возглас, словно хотел предупредить его. Он встал и нашел светящееся в темноте серым насекомое. Положив его на ладонь, он осмотрел крыло, которое было прожжено посередине. Второй мотылек тревожно летал над ладонью Луки, кидая беспокойную маленькую тень на лицо получеловека.
– Ну что же ты… – прошептал Лука.
Черные большие выпуклые глаза, длинные пушистые антенны усов, по форме напоминающие папоротник, мохнатые шевелящиеся лапки, безостановочные попытки перевернуться и улететь. Кого-то это напоминало ему… Лилит. А кто тогда опалил ее и бросил в темноту? Он? Нет. Она уже была в темноте до его появления. Тогда он – это беспокойно летающий над ней мотылек. Да.
Они с братьями могли передавать друг другу покрывало жизни, которое не было общим, но являлось одинаковым у всех, это то, что связывало их и многое позволяло почувствовать на расстоянии. Но перед ним лежал мотылек, насекомое, даже не теплокровное. «Что ж, – подумал Лука, – я попробую…» Он видел, что мотылек лежал не только на его левой ладони, но и в сером прозрачном поле его собственной руки, он буквально утопал в ней. Боясь навредить насекомому, он осторожно протянул прозрачную эфирную капельку энергии с указательного пальца к брюшку, пытаясь нащупать какой-то код, приходящий на уровне ощущений, чтобы подсоединиться к энергетической оболочке мотылька. Но плавно льющийся с указательного пальца поток стекал с его тела, не находя зацепки. Давать оказалось труднее, чем забирать. Он делал попытки еще и еще, на уровне, неподдающемся пониманию человеческой части мозга сделать так, чтобы льющийся на мотылька поток стал ласковым и добрым, щекочущим и нежным. Наконец мотылек замер, перестав шевелить лапками, словно чувствуя что-то, отсвечивая черными выпуклыми глазками, входя в контакт с существом. Прожженное отверстие в крыле вдруг блеснуло ярко-серым, не видимым обычному человеческому глазу светом и затянулось. В миг проросли прожилки скелета крыла, между ними натянулась прозрачная мембрана, тут же покрывающаяся серым узором. Лука быстро убрал палец, прервав контакт. Он не знал точно, да и не хотел экспериментировать, вдруг избыток энергии убьет насекомое. Мотылек перевернулся, пополз по ладони, неверно перевешиваясь крыльями то в одну, то в другую сторону, и, вспорхнув крыльями, полетел в темноту. Второй мотылек метнулся вслед за ним. Лука проводил их взглядом. Да, он умеет не только убивать, а значит, он еще может пожить на этой земле. На этой Большой земле. Лука изобразил на лице что-то вроде улыбки, встал и пошел к источнику. Он не был особо голоден, по крайней мере внутреннее волнение в ожидании Лилит сжигало его сильнее, но он не хотел, чтобы приступ застал его не в то время и не в том месте.
Он пробыл у источника дольше обычного, наверное, с полчаса. Шум водопада завораживал. Оба источника светились по-разному, ведь и в чистой воде тоже были свои микроорганизмы. Почувствовав что-то, словно вынырнув из сна, он развернулся и быстро пошел обратно. Напротив трона стояла Лилит в своей длинной черной накидке с капюшоном. Лицо ее было бледно, а взгляд, вспыхнувший радостью при его виде, был настолько ярок, что Лука не выдержал, улыбнувшись в ответ. Не слишком похоже на демона.
– Лука, – она выдохнула и стремительно подошла к нему, тут же прильнув, обняв его руками. – Я испугалась, я думала ты…
– Ушел? – договорил он.
Он не успел отстраниться, но и какой сейчас был в этом смысл? Она пришла, чтобы остаться. Лилит доверчиво взяла его за руку и проводила до трона. Ее рука была и холодной и теплой одновременно.
– Я решила взять это с собой, – она достала из кармана колокольчик. – Когда ты в него позвонишь, придут братья и принесут то, что мне будет нужно, – сказала она, положив предмет на подлокотник. – И еще. Я хотела попросить.
– Все что угодно, – не думая, ответил Лука.
– Нас много. Тех, кто готов обратиться, мы все мечтаем об этом. Ты разрешишь мои братьям присутствовать, когда я вернусь сюда снова? – спросила она, усаживаясь ему на колени так, чтобы сжимать своими бедрами его, а ладонями держаться за его плечи.
У Луки от яркого женского тепла сбилось дыхание. Мягкая кожа, черные волосы, выпадающие из-под капюшона, впервые за столь долгое время прикосновения теплотой рук… Подумать только, прикосновение женской ладони впервые за десятки лет. От этого получеловека бросило в жар, который неожиданной, странной и спасительной человеческой болью заявил о себе во всем теле.
– Да… Ты хорошо подумала? – последний раз спросил Лука, опуская свои руки на ее бедра.
Вместо ответа Лилит чуть привстала и жарко поцеловала его в губы. Обратного пути больше не было. Он поцеловал в ответ, с наслаждением чувствуя ее тепло и слыша едва заметный стон облегчения. Она отстранилась от него, встав на землю. Одним движением расстегнула верхнюю пуговицу накидки, и та соскользнула, обнажив тело девушки. Она была нага, лишь черные сапожки на небольшом каблуке изящно оканчивали ноги. Длинная татуировка, начинающаяся от щиколотки левой половины тела в виде цветущего дерева или бесконечного цветка, тянулась до ключицы. Каждый листок, каждый цветок был прорисован с идеальной четкостью. На запястьях расположились змеи, своими телами образующие браслет и выползающие изящными головками на пальцы. На правом плече многоугольная звезда, в уголках которой были незнакомые символы. Лука приоткрыл рот, откровенно любуясь ее красотой. Поняв его взгляд, она улыбнулась и повернулась спиной, убрав волосы вперед, оголила нежную шею и лопатки. На спине гордо и величественно восставал из пепла феникс. С его крыльев, распростертых от лопатки до лопатки, стекали огненные капли, глаза светились жаром пламени, а в лапах взлетающего существа, словно камешки, были зажаты человеческие черепа.
– Нравится? – лукаво спросила она.
– Великолепно… – заворожено отозвался он.
Она подошла и снова поцеловала его. Теперь у них было пятнадцать-двадцать минут времени, может быть, час до того, как стремительно растущий в ее теле вирус лишит ее чувств.
***
К концу светового дня командование доложило, что с успехом было отбито еще пять улиц, и теперь вся территория до улицы Розваживска была под контролем. Общее количество уничтоженных зомби было около пятисот человек. Выживших среди мирного населения не было, а из потерь военной части десять ПР временно вышли из строя. Солнце медленно закатывалось за горизонт, окрашивая все в оранжевый и красноватый цвет. Отошедшие на исходную часть войск в количестве полусотни человек, под прикрытием ставших им «родненькими» ПР-762, встали лагерем в паре километров от Иванково, но возле самого Иванково продолжались бои. Несколько многоэтажек, которые оказались пусты, очевидно, по той причине, что зомби там просто нечего было есть и они покинули здания, были зафиксированы на карте как зачищенные. Операторы поисковых роботов, находясь в своих машинах, следили за событиями, вплотную подъехав к Чернобыльской улице, но не заезжая в населенный пункт, а между тем три десятка ПР самостоятельно двигались на правую сторону улицы Розваживска, заезжая туда, куда это было возможно. На этот раз нелюдей было гораздо меньше. Поняв, что противостояние бесполезно, они покидали свои дома и укрытия. Самым страшным было, наверное, то, что они все еще считали себя людьми, по инерции делая то, что умели лучше всего. Некоторые из них пялились в выключенные телевизоры, другие находились в сараях рядом с мертвым скотом и курами, подсыпая корм, или работали в почерневшем огороде, но таких было мало. Каждый второй или третий дом был пусты. Скорее всего, обратившись, они покинули эти места, либо были вывезены ранее, либо сбежали еще до заражения, но, судя по количеству спасшихся, таких были единицы. Люди просто не могли понять, почему то в одном, то в другом доме начиналась драка, визг женщин, иногда одиночный выстрел охотничьего ружья, и находились в своих домах, дожидаясь, пока пятнистый в военной форме влезет и в их окно.
