– Я думал, показалось, потом прикинул, нет, не показалось. Я правильно посчитал, двенадцать первой категории и три второй. Вот на каждых четверых первой категории приходится по одному второй категории. Видите? – ученый увеличил изображение, растянув пальцами экран.

Когда дело касалось профессиональных моментов, оба сотрудника переходили на вы и становились излишне галантными для местного окружения. Нередко сталкеры посмеивались над этой их привычкой, но вряд ли это хоть как-то влияло на кадровых сотрудников Янтаря.

– Вижу, – ответил Трофим. – Ценное наблюдение, но к чему оно?

– А вот к чему, правда, это не объясняет, но дает картинку в другом свете, – Берик переключил съемку на инфракрасный режим. – Видите?

Объекты второй категории светились оранжевым цветом, по сравнению с зеленеющими объектами первой категории. Сравнив по прилагающейся рядом шкале температур цвета, Трофим определил оранжевых температурой в двадцать-двадцать два градуса, а зеленоватых – в семнадцать. Стоящие на расстоянии до полуметра зеленоватые объекты имели темно-красные пятна повышающейся температуры на частях тела, приближенных к объектам второй категории. Прокрутив несколько секунд видео, Берик находил снимки, где такие картины были виднее всего.

– Они что греются? – предположил Сагитай.

– Вряд ли, – сказал Трофим, – это не термический обмен, это отображение химических реакций. Очень любопытно. Процессы взаимодействия и синхронизации или что?

– Понятия не имею, но это еще не все, смотрите, – продолжил ученый. – Вот ультрафиолетовый спектр.

Он переключил режим, и на практически черном фоне с неясными очертаниями силуэтов вдруг стали проявляться фиолетовые линии, пятна, меняющие форму и направления, соединяющие объекты друг с другом, вдруг прерывающиеся и возникающие уже в других местах.

– Ого! – не удержался Сагитай, – что это, Док?

– Это ультрафиолетовый спектр, Сагитай, электромагнитное излучение в диапазоне между видимым и рентгеновским. Мы никогда не наблюдали подобного между группами на Янтаре, – Трофим посмотрел в сторону, вспоминая что-то. – Нет, никогда, – уверенно подтвердил он. – Здесь я могу только гадать. Очевидно, что тоже идет какой-то обмен, я бы сказал передача информации… может быть, вот это и есть та частота, на которой они синхронизируются, а, Берик Капезович? Как вы думаете?

– Трудно сказать. Я думаю, что мы никогда не отмечали подобных картин, потому что мы снимали в других условиях, а здесь, э-э-э… там, в погребе практически идеальные лабораторные условия, естественная экранизация, время на фиксацию излучения, неподвижность объектов.

– Да, да, да… – задумчиво потер подбородок Трофим, – очень любопытно. Но у нас нет оборудования, чтобы расшифровать эти излучения и привязать их к конкретным процессам.

– Но это еще не все, вот смотрите, – значимо подняв указательный палец вверх, сказал Берик, – вот наш сто пятьдесят шестой.

Камера показала картину из-за плеча Трофима. Трофим был отображен оранжевым температурным фоном, приблизительно двадцать градусов, как и температура окружающей среды, поскольку комбинезон полностью блокировал тепловое излучение, а вот стоящий перед ним объект светился ярко-желтыми тридцатью градусами.

– Этот вообще горячий, – сказал Яков. – Тридцать градусов? У мертвеца?

– И это еще не все, – Берик отмотал назад, замедлил скорость и повысил чувствительность камеры. – Видите?

На многократно замедленном воспроизведении было видно, как лицо мертвеца медленно пронизывает сетка вен, прорисованная более ярким цветом и постепенно темнеющим. Зрелище было жутковатым для тех, кто не знал возможности этой камеры, но ученые знали, о чем идет речь.

– Вот так, значит?! – не сдержал изумления Трофим. – Это пульс, он запустил сердце… осознанно!

– Да, – в тон ему ответил Берик, – я посчитал пульс, это примерно сто двадцать ударов в минуту.

Не в силах сдержать возбуждения Трофим вскочил и начал ходить по нескольким метрам деревянного пола избы. Затем, видимо, взяв себя в руки, он отпил несколько больших глотков воды из фляги и сел на место.

– Понимаете, – Трофим обратился к нависшим позади него бойцам, – неделю назад мы не были уверены в том, что вирус научился синтезировать белок в естественных для него условиях, теперь мы не только видим самостоятельное деление и преобразование вируса, но и наблюдаем, как он использует организм носителя! Это просто… – ученый захлебнулся эмоцией, не в силах подобрать верное выражение.

– Но и это не все! – переходя в такую же степень возбуждения, продолжил Берик.

– Ну-ка, ну-ка, что ж там еще?! – Трофим обратился в сплошное внимание.

– Вот, наш объект перед прыжком.

На экране появилась картина сидящих на земле, спиной к камерам бойцов, Яков светился засвечено ярким желтым светом. Берик сбавил чувствительность, пока силуэты человека не приняли приемлемые очертания, где оголенная шея бойца показывала тридцать шесть и пять десятых градуса. Сто пятьдесят шестой стоял перед ними, запрокинув голову вверх, готовясь к прыжку. Берик замедлил воспроизведение и навел фокус на ноги мертвеца. В замедленной съемке ноги, которые защищали только ранее камуфляжного цвета штаны, к моменту съемок из-за грязи уже потерявшие начальный цвет и имевшие несколько прорех на своей поверхности, вдруг сверкнули ярко-желтым цветом. Ярко-желтый цвет в отверстиях штанов по шкале подходил к сорока градусам. Еще десяток секунд замедленного воспроизведения, и объект в стремительном прыжке, прижимая к животу автомат, вылетел из ракурса камеры.

– Видите? – возбужденно тыча в экран, чуть ли не крикнул Капезович, – он произвольно повышает энергозатраты. Тут не меньше сорока одного градуса! Это же совершенно новое управление носителем!

Трофим протянул руку Берику.

– Поздравляю вас, коллега, это просто прорыв, это блестяще! Третья категория качественно превосходит наши самые смелые предположения!

Ученые обменялись вдохновленными рукопожатиями.

– Док, а вы уверены, что это хорошо? – мрачно осведомился Сагитай.

– Что именно? То, что вирус прогрессирует такими темпами, и носитель обретает качественно иной уровень? – спросил Трофим. – Безусловно, это очень важно для науки, я думаю для человечества в целом. У него уже даже название есть, вирус бессмертия! – совершенно потеряв от восторга голову, доложил Трофим.

– Да фигня это все, Док, как ты его не назови. Ты что ничего не заметил?

– Я? – опешил Трофим. – О чем вы, Сагитай?

– Маска-то у него, на морде… Санькина. Саня Клише, Док… помнишь?

Ученые пришли в себя. Оба. Суровая реальность Зоны вернула их в этот мир, там, где каждый начатый день не гарантирует того, что он будет закончен. Они сидели в развалинах старого бревенчатого дома, имеющего всего две стены, на Пепелище. Остальная часть была огорожена деревянным, связанным друг с другом проволокой штакетником, который не выдержит удара сапогом. Где-то в темноте бродили и стояли мертвецы, среди которых должен был быть сто пятьдесят шестой, с автоматом. Определенно, это не то место, где нужно радоваться за успехи вируса, так умело распоряжающегося человеческим организмом, научившегося использовать его воспоминания, его мозг, прошедший миллионы лет эволюции.

– Вы знаете, Сагитай, не поймите меня неправильно, – задумчиво сказал Трофим, – возможно, я скажу крамольную для человека вещь, но происхождение вируса не выяснено до сих пор. Одно ясно точно, что вирус – это то, что возникло намного раньше самых первых бактерий.

– И что? Нам теперь кланяться ему, что ли? – раздраженно спросил Сагитай.

– Я в самых смелых своих теориях могу предположить, что не вирус появился на нашей планете, а мы появились на его планете. Понимаете? – осторожно спросил Трофим. – Я хочу сказать, что этот микроорганизм пережил все, что не пережили другие формы жизни. Возможно, он пережил и цивилизации, возникшие раньше человечества, возможно, он и был причиной гибели предыдущего населения Земли.