«…Приказываю группой в количестве 11 человек вступить в разведку. Задачей ставлю разведать численность противника и захватить «языка»…»

Если я сейчас спрячу этот приказ, надо будет показать остальное. И Кребс, и Вильгельм видели, что бумаг в планшете достаточно много. Посмотрим, нет ли более важных документов. Я вытащила сложенный газетный листок и узнала фотографию, знакомую ещё со школьных уроков истории — Зоя Космодемьянская перед виселицей, окружённая фашистами. Невольно закралась мысль, смогла бы я и дальше притворяться своей в доску, если бы увидела, как кто-то из парней преспокойно участвует в бесчеловечных пытках? В моё время принято считать, что мучили и жгли живьём людей в сараях эсэсовцы, а не простые солдаты, но ведь достаточно примеров, когда и штурмовики или танковая дивизия жгли сёла и допрашивали с пристрастием захваченных пленных. Мне остаётся только надеяться, что я никогда не увижу как Кох, или Каспер, или Фридхельм превратятся в жаждущих чужой крови и страданий животных.

Из сложенной странички выпал тетрадный листок. Ну ничего себе находка! Я потрясённо разглядывала план наступления. Примитивно набросанный карандашом, тем не менее достаточно понятный даже такому дилетанту как я. В посёлке Ленино сейчас шли сражения, наши же засели в Садках, тоже в глухой обороне. Чтобы выбить противника нужен эффект внезапности. Стрелочками были наметки, с каких сторон взять немцев в окружение. Нельзя допустить, чтобы эта схема попала в руки Винтера. Я конечно не настолько самонадеянна, чтобы считать что могу изменить историю, но ведь наша победа не родилась из ничего. Это был результат действий каждого дееспособного человека. Неважно — мужчина это, женщина, ребёнок или вот такая попаданка-всезнайка. Я смяла листок и быстро спрятала в карман. Им хватит сведений, которые я переведу. Вон сколько приказов. Отправить разведгруппу, держать оборону Москвы любой ценой, вывести из строя телефонную линию. В планшете лежала и карта Подмосковья. Я заметила, что довольно много посёлков были помечены чёрными крестиками. Если исходить из логики, то это места, которые сейчас в немецкой оккупации. И если я права, то значит можно сделать так…

Я быстро выдрала тетрадный лист и набросала похожую схему, сменив лишь название деревни. Были Садки, стало Ершово. Не знаю, конечно, поведётся ли Вилли на эту провокацию. Хотя если всё получится, будет даже весело. В стиле «Вы чего припёрлись, ребята, мы и сами неплохо справляемся». А немецкие «товарищи» в Ленино останутся без подкрепления. Ведь вполне вероятно, что Винтер получит приказ не сегодня-завтра выдвигаться именно туда. Это самая ближняя сейчас к нам линия фронта. Но пока рано загадывать, ещё неизвестно выгорит ли моя афера. Я засунула свои каракули обратно в газетный листок и, изображая рвение, стала черкать перевод донесений.

— Готово? — Вилли после кофе, а может, чего и покрепче пребывал почти в благодушном настроении.

— Вот, — я сидела как на иголках, гадая, как обратить его внимание на газетную вырезку. Фальшивый план он должен обнаружить сам. Я если что вне подозрений.

— А это что? — он таки цапнул «находку» и, пробежав глазами статью, пожал плечами. — Какой смысл таскать с собой статью о повешенной партизанке? Не понимаю.

— Для многих русских такие вещи служат напоминанием, стимулом отомстить нам, — ответил догадливый Кребс. — Для поддержки боевого духа так сказать.

— Если бы они сдались, то этих казней бы не было, — Вилли раздражённо бросил газету обратно мне на стол, посоветовав: — Сожги эту гадость, — он замолчал, заметив, как на пол спикировала бумажка. — Что это такое? — он нахмурился, разглядывая моё творение.

— Понятия не имею, — буркнула я.

Кребс заинтересованно взглянул и тут же взял найденную карту.

— Герр лейтенант, похоже, русский комиссар не просто так застрелился. Он не зря боялся плена, как огня. Это секретный план контрнаступления.

Винтер утащил карту за свой стол, долго что-то изучал и наконец выдал:

— Ершово и соседние деревни ещё с ноября — наша территория. Они хотят отбить их обратно? Нужно срочно связаться с Файглем. Мы не можем идти наугад, но игнорировать перехваченный план тоже нельзя.

Ну, это он погорячился. Связаться в ближайшее время возможно только голубиной почтой. Наши партизаны качественно вывели из строя все линии связи, так что Вилли придётся либо как послушному мальчику сидеть на жопе ровно и ждать «папочку», либо на свой страх и риск выдвигаться мочить коварных русских.

* * *

— Мать ужасно расстроена, что я не приеду на Рождество. Но ничего, к весне, я думаю, всё закончится, — да нет, родной, боюсь, что не закончится.

Но с другой стороны и понятно, что парни не хотели воевать вечно. Они всё ещё надеялись, что, выполнив по-шустрому свой долг перед страной, как ни в чём ни бывало вернутся по домам.

— Хотелось бы. Магда пишет, что Ганс учится делать первые шаги, — особенно тяжко им было в те дни, когда доставляли почту.

Мало кто действительно мечтал сделать военную карьеру. Вербински вон с удовольствием бы вернулся к своей благоверной и нянчился с мелким.

— Мне позарез надо к весне попасть домой, — распричитался Кох. — Родителям и так тяжело одним справляться с фермой, а весной начнётся пахота. Пусть хотя бы дают отпуска на это время.

Увы, медведик, уволиться по собственному желанию тебе отсюда никто не даст. Вообще до весны надо ещё дожить.

— Ты так и не написала отцу? — тихо спросил Фридхельм.

Я с досадой подумала, что раньше бы без всякого трепета послала его подальше с ненужными расспросами, но мы же вроде в отношениях. Придётся опять что-то врать, а мне это порядком осточертело.

— Нет, и вряд ли напишу, — я решила закрыть вопрос раз и навсегда. — У нас всегда были сложные отношения, а после смерти мамы вообще стало невыносимо. Я в любом случае бы не осталась жить с ним.

— Обычно девушкам для этого достаточно пораньше выйти замуж, — улыбнулся Фридхельм.

Что за маразм? Девушка прекрасно может получить образование и сделать карьеру. Хотя в сороковые это конечно да, из области фантастики. Женщин, которые в эти времена добились какого-то успеха, по пальцам можно пересчитать.

— Ну, вообще-то я рассчитывала получить образование.

— Я помню. Ничего, после войны ты сможешь поступить в университет, — обнадёживающе заявил синеглазка. — Да и я продолжу обучение.

А кстати, где он учился?

— Дай угадаю. Ты наверное поступил на филологический.

— Ты права, — кинул он.

Я и не видела его никак иначе, кроме как со стопкой книг в обнимку. Просто ещё раз поразилась насколько мы разные. Ну точно классические «физик» и «лирик». Один читает стихи, другой бьётся над формулами.

— Я всегда мечтал стать литературным критиком.

— Будешь писать разгромные отзывы бедным молодым писателям?

Представляю, как бесился его весь из себя уважаемый папик. Ну правда, что это за профессия для мужика? Но с другой стороны, кто ж виноват, что он такой?

— Почему сразу разгромные? — усмехнулся Фридхельм. — Есть много достойных авторов, которых я бы высоко оценил. Твой любимый Ремарк в том числе.

— Ты всё-таки его читал?

— Конечно…

— Винтер, ты о чём-то вообще можешь говорить, кроме как о своих книжках? — Бартель уже минут пять прислушивался к нашему разговору и конечно же не преминул вылезти с очередным подъёбом. — Я на месте Эрин уже помер бы от скуки.

— А на большее у него смелости не хватит, — поддержал дружка Шнайдер.

Вот же два долботряса, всё никак не уймутся. Остальные давно уже оставили насмешки и относились к синеглазке как к своему, но это же Шнайдер. Та ещё тварь.

— Хочешь проверить, на что у меня хватит смелости? — огрызнулся Фридхельм.

— У-у-у, как страшно, — с издёвкой протянул тот. — Думаешь, если пару раз врезал брату, справишься и со мной?

Так, надо заканчивать этот цирк. В принципе я могла сразу же поставить на место этих любителей лезть в чужие отношения, но дискредитировать своего мужика вроде как неправильно. Вообще лучше просто молча покинуть чат. Если они всё-таки начнут махать кулаками, выясняя, у кого крепче яйца, для Вилли виноватой останусь по-любому я.