— Я не собираюсь перед ним извиняться, — лица синеглазки я не видела, но судя по голосу настроен он решительно.
— Не дури. Я конечно тронута тем, что ты бросился меня защищать, но взгляни на всё с другой стороны. Скорее всего Файгль всё равно бы рано или поздно узнал про меня правду, — вот тут я бы поспорила, ведь при удачном раскладе к тому моменту, как он бы спохватился, где рядовой Майер, я была бы уже далеко отсюда. — И потом что ни делается всё к лучшему. Мы теперь будем проводить вместе больше времени.
— И я в любой момент могу тебя потерять, — с горечью ответил он. — Ты должна была быть в безопасности, и он… Он же обещал мне что-нибудь придумать.
Ну чисто детский сад. Говорит сейчас как обиженный ребёнок. Вилли и придумал! Только так, как удобно для него. Я по-прежнему считала, что он написал гауптману с единственной целью — сохранить свою репутацию в случае чего.
— Фридхельм, тебе придётся хотя бы формально попросить прощения, — я оглянулась, чтобы убедиться что Кох всё ещё стоит на своём посту. — Если вы не уладите этот конфликт, ничем хорошим это не кончится. А я… я не хочу здесь оставаться без тебя, слышишь?
Конечно на признание в любви это не тянет, но с этим делом у меня всю жизнь глухо, как в танке. То самое слово на букву «Л» я произнесла всего лишь раз. Своей первой любви, который бессовестно этим пользовался, пока в один прекрасный момент в моей головешке не щёлкнуло, что никакая это не любовь, когда с тобой так обращаются. Говорят, что так обычно и бывает. В паре любит лишь один, а другой просто позволяет себя любить. И то, чем я сейчас занималась, здорово походило на бессовестную манипуляцию. С другой стороны Фридхельму придётся несладко в армии, если брат окончательно от него отвернётся. Так что всё я делаю правильно.
— Наверное, нам суждено вместе пройти эту войну, — после долгой паузы ответил он. — Но я не знаю, как мне тебя защитить…
— Если пойдёшь под трибунал, тогда точно никак, — я чуть не выругалась, заметив, что Кох всячески пытается мне что-то показать жестами. — Чёрт, мне пора обратно. Обещай хотя бы подумать, ладно? Времени поговорить по душам считай и не было, но я хотя бы попыталась.
— Ну вот видишь, всё обошлось, — улыбнулась я Коху, который немного испуганно смотрел куда-то поверх моего плеча.
В триллерах обычно в такой момент на зазевавшихся героев выскакивает маньяк с бензопилой, но я уже догадалась, кого увидел наш шеф-повар, и моментально среагировала, подхватив его под ручку.
— Что ты здесь делаешь? — ледяным тоном спросил Вильгельм, подойдя ближе.
— Небольшая прогулка перед сном, герр лейтенант, — невинно улыбнулась я. — Кох как раз собирался проводить меня. А что разве это запрещено? Ещё даже не отбой.
Как же мне нравится выбешивать этого флегматика. Наконец-то хоть немного ожил, вон какое пламя в глазищах полыхает. Конечно, он всё понял, но как говорится, не пойман не вор. Кроме как отправить нас с «подельником» по люлькам он сейчас ничего не может. Винтер шагнул чуть ближе, бесцеремонно нарушая границы, и я невольно вспомнила, сколько раз выхватывала, пока была Карлом. Он же не будет сейчас распускать руки?
— Для тебя уже отбой, — он ещё раз прошил меня злым неприязненным взглядом и развернулся к Коху, бедняга замер в ожидании выволочки, небось уже успев пожалеть, что пошёл у меня на поводу. — Проводи фройляйн Майер и, раз уж у тебя есть время на бесцельные прогулки, не сиди без дела. Займись чисткой картошки на завтра.
* * *
Уснула я наверное под утро. Слишком много впечатлений для одного дня. Вечно я куда-нибудь встряну. Как говорила моя бабуля: «Не в гавно, так в партию». Так и есть — не успела прийти в себя после партизанских подвигов и креативного собеседования, которое устроил Файгль, так теперь ещё и за Фридхельма переживай. А если Вилли не станет закрывать глаза на такое нарушение Устава? Всё-таки он отмутузил его на глазах солдат. Но даже если всё и обойдётся, как мне снова учиться выживать в чужой личине? Ладно, с автоматом против своих не поставят, но, а остальное? Я конечно буду импровизировать, чтобы хоть как-то удержаться на «светлой стороне», но такие игры, как показывает жизнь, рано или поздно заканчиваются. Например, пытками и расстрелом. Я закрыла глаза, в очередной раз подумав, что отдала бы всё что угодно за чудо проснуться в своём времени. Пусть на больничной койке, да хоть и в посадке, но главное — чтобы был две тысячи девятнадцатый. Я ведь начинаю потихоньку забывать свою прежнюю жизнь. Попыталась в очередной раз вызвать в памяти привычную картину — вечерний город, ярко освещённый подсветками рекламных щитов, перекрёстки, разноголосная музыка, приглушённо звучащая из проезжающих машин, и люди. Не испуганно поглядывающие на солдат в серо-зелёной форме, а спешащие домой к ужину. Стайка беззаботно чирикающих девчонок за столиком в уютной кафешке. Влюблённая парочка, медленно гуляющая по набережной, прерываясь на долгие неспешные поцелуи. Как же это всё далеко и нереально. Сейчас мне кажется, что в мире не осталось больше ничего, кроме проклятой войны.
Я не рискнула злить Вилли по мелочам и явилась в штаб вовремя. Тот неторопливо раскладывал карту и кивнул мне, указывая на стол в углу:
— Проходи.
Первый вопрос: мы что здесь надолго? А как же Москва? И потом, я что буду постоянно торчать рядом с этим гадёнышем? Я ждала, что он завалит меня секретными донесениями, которые я смогу корректировать как угодно, но Винтер заявил:
— Твоя первая задача — написать обращение для листовок, чтобы местные отказались от любой помощи партизанам. Это должно звучать убедительно, но без явных угроз. Конечно в случае неповиновения пособников ждёт расстрел, но для того, чтобы они сами сдавали подпольщиков, нужен и пряник. Значит нужно пообещать что-то награду за добровольное сотрудничество. Ясно?
— Предельно, — не глядя на него, я прошмыгнула в свой уголок.
— И ещё, — он не спеша подошёл и, положив передо мной планшет, продолжил: — Гауптман Файгль хочет до конца недели сформировать первую партию наёмных рабочих для отправки в Германию. Так что поговори с местными, убеди их, что бояться нечего, что их ждёт довольно сносная жизнь.
— Ты правда так считаешь? — не выдержав, спросила я.
— Конечно, — с искренним удивлением ответил он. — Посмотри на этих крестьян. Живут как дикари, полуграмотные, в домах сплошная нищета. Наш фюрер даёт им возможность работать. Со временем они поймут, что их политический режим был намного хуже, и будут довольны жить под покровительством такой великой страны.
Н-да, Вилли ты совсем ку-ку. Неужто действительно не в курсе, что в действительности сделают с завербованными «остарбайтерами»? Как вообще можно быть таким тупым и считать благом «огнем и мечом» отбирать родную землю у целого народа, да ещё заставлять их работать на какого-то психа? И при этом всерьёз надеяться, что на эту херобору кто-то поведется. Хотя-я-я… Я вспомнила кое-кого из поколения «потерянной молодёжи», которые, изучив по верхам весьма адаптированную историю, всерьёз щебетали что-то о том, что нам бы нормально жилось и под немцами.
Листовку я, скрепя сердцем, кое-как нацарапала. Кто умный, тот и так всё прекрасно понимает и не поведётся ни на угрозы ни на посулы. Ну, а полицаев и девчат, прыгающих в койку к немцам за пару шоколадок, хватало и без моей писанины.
Куда хуже обстояло дело с агитвыступлением. Я чувствовала себя Иудой, когда вышла на порог штаба и оглядела хмурых настороженных жителей деревни. Как же правильно подобрать слова и донести до них нужный посыл?
— Вы уже поняли, что произошла смена власти. По крайней мере половина страны теперь в руках Германии. Кто-то смирился со своим положением, но всегда есть те, кто не сдаётся до последнего. Я должна вам напомнить, что любая помощь партизанским отрядам и связь с ними караются по всей строгости. Причём пострадать могут все, даже невиновные. Выбор как поступить всегда остаётся за вами, — ну всё, сейчас меня закидают камнями. — Также вам предлагается работа. Сейчас в город набирается команда разнорабочих, за выполненную норму каждый получит продуктовые карточки. Более молодым предлагается уехать на заработки в Германию. Там достаточно много фабрик, фермерских хозяйств.
