Я стиснула зубы, уже понимая, что он собирается сделать, и старалась не орать, когда на мою задницу обрушился хлёсткий удар. Пинать этих уродов бесполезно, скрутили меня качественно, на совесть. Даже обматерить не могу, тут бы не задохнуться в этой проклятой подушке. Вот же больная на всю голову скотина со скрытыми садисткими наклонностями. Хотя почему скрытыми? Уже раза три проехался солдатским ремнём по моей спине и пару раз по заднице. Благо, я одетая, видно всё-таки очкует оставлять явные следы. Хотя ведь гад рассчитал всё верно — рассказывать кому-то о таком позоре я бы не стала.
— Ну что, будешь хорошим мальчиком? Перестанешь лезть, куда не просят? — Шнайдер слегка приподнял меня за волосы, ожидая ответа. Нет уж, перед этим долбоящером я точно не буду униженно кивать и на всё соглашаться.
— Сказал же — иди на хер! — я снова попыталась лягнуть его.
— Ах ты мелкий поганец, — Шнайдер хлестнул ремнём по моей многострадальной спине.
Чувак, да тебе прямая дорога на кастинг «Пятидесяти оттенков чего-то там».
— Тихо, сюда, кажется, кто-то идёт, — подал голос новенький прихвостень.
Шнайдер крепче сжал мои волосы и, прежде чем отпустить, прошипел в ухо:
— Попробуй ещё раз перейти мне дорогу.
Они как ни в чём ни бывало рассосались по своим койкам, и к моменту, когда пришли парни, всё было чинно-спокойно. Кроме меня, конечно. Ощутимо ныли спина и пятая точка, да ещё горячее чувство унижения от такой подлой расправы никто не отменял. Блядский, тупический Шнайдер, я ещё придумаю, как тебя уделать.
— Майер, ты в караул заступать собираешься или решил лечь поспать? — привычно рявкнул Кребс.
Да иду я, иду. А то глядишь забуду о своих принципах и задушу эту скотину ночью подушкой.
— Что-то не нравишься ты мне сегодня, — окинул меня внимательным взглядом Вербински. — Пойду, пожалуй, с тобой.
Что правда? Неудивительно — я сама себе уже давно не нравлюсь. Я была дико зла сейчас на весь мир и больше всего на себя. Потакая внутренней осторожно-выжидательной амёбе, довела всё до того, что теперь давлюсь от разъедающей изнутри сокрушающе-рваной беспомощности. Что же теперь так и жить по насильно запихнутым в горло правилам? Да если бы в прежней жизни на меня осмелился поднять руку вот такой мудак как Шнайдер, он бы без рук остался. Пусть я и не умею драться, как бог, но электрошокер в сумочке ещё никто не отменял. И вообще за такие вещи в Уголовном кодексе соответствующая статья имеется, но куда уж мне качать права в смутное военное время?
К тому же грыз липкий неуютный страх, что там сейчас с синеглазкой. Уровень медицины этого времени да ещё в военно-полевом госпитале явно оставляет желать лучшего. По-хорошему его бы просветить рентгеном со всех сторон, ещё и на томограмму отправить. Если есть гематомы в мозге, и их не убрать соответствующими препаратами, так и ласты склеить можно. А ему скорее всего обработают явные раны и дадут несколько дней отлежаться.
— Всё ещё переживаешь за своего друга? — неожиданно спросил Вербински.
«Вот что тебе молча не идётся», — неприязненно покосилась я.
— Ты по возрасту ещё конечно мальчишка, да только на войне быстро взрослеют, — неторопливо продолжал он. — Вы с Винтером похожи, оба максималисты, считаете, что всё должно быть по справедливости, но сам подумай. Парни, которые едва не погибли из-за него, и ты, кстати, тоже ведь ни в чём не виноваты. Если война настолько претит его принципам, пусть бы разбирался с этим сам. Он мог послать к чёрту приказы, наплевав на трибунал. Это было бы намного честнее. Или застрелился бы в сарае, если уж так охота на тот свет.
— Всё равно вы поступили, как скоты. Бить толпой одного — это нечестно. И вообще, получается, лейтенант знал, что вы это сделаете, и ничего не стал делать? — вот это пожалуй было лишним.
Вербински слабо улыбнулся:
— Знаешь, Карл, парни всё гадали, кто же ты? Версии колебались от деревенского дурачка до мальчишки из приюта, — продолжай, это уже интересно. — Только я вот уверен, что ты мелкий избалованный засранец из довольно приличной семьи.
— Что так? — я повнимательнее присмотрелась к этому доморощенному Шерлоку.
Вербински у нас немного весь в себе. Постарше парней, не сказать чтоб совсем уж идиот. Обычно не болтает попусту.
— Тебя явно баловали в семье, ведь к физическому труду ты особо не приучен, — невозмутимо продолжал он. — Умник вроде Винтера, вон даже машину водить умеешь. Парни думают, что ты сирота, но скорее всего ты просто скрываешь от семьи, что сбежал. Я прав?
— Примерно да, — неопределённо пожала я плечами.
Лень мне сейчас напрягаться, выдумывая очередную байку. В принципе ничего особо криминального он не придумал, но чем дольше я тут с ними бок о бок кручусь, тем сложнее поддерживать изначально выбранный образ глупенького мальчишки.
— Так вот я к чему это всё веду, — мы дошли к злополучному окопу, и Вербински легко спрыгнул, по умолчанию занимая позицию возле пулемёта. — Будь я твоим братом или отцом, я бы тебе тоже всыпал. Когда близкий человек творит несусветную дурь, иногда вместо нотаций только это и остаётся. И не думай плохо о лейтенанте, ему и так приходится несладко. Уж лучше допустить, чтобы брата свои проучили, чем в следующий раз отдавать его под трибунал.
Ну что ж, своя логика, как ни крути, в его словах есть.
— Ты наверное сбежал, ожидая славы и приключений, но война — это грязные окопы, кровь, въевшаяся в сапоги, и сотни смертей каждый день. И раз уж ты пришёл на фронт, оставь детские выходки и учись быть мужчиной.
— Я не уверен, что смогу стрелять в женщин и детей, — я рискнула поднять опасную тему. — А ты бы смог? Какое-то время Вербински молчал, и я уже успела сто пятьсот раз пожалеть о непродуманных словах, но вдруг услышала тихое:
— Не в моих правилах обсуждать политику. Скажу лишь так — моя семья в послевоенное время голодала. Мы питались тем, что отец добывал на охоте. Ты скорее всего не помнишь те времена, когда за пачку марок можно было всего лишь раз сытно пообедать. Найти хоть какую-нибудь работу приравнивалось к чуду. Когда фюрер пришёл к власти, мы стали жить лучше. Я смог отучиться и устроился на завод, женился. Конечно мы сделаем всё, чтобы удержать страну на плаву. То, что было вчера, мне тоже не по нраву, но скорее всего это разовая операция. Всё же мы штурмовики, а не палачи. Это прерогатива войск СС выявлять евреев. Так что делай, как сказал наш лейтенант — поменьше думай лишнего.
Я не пыталась его ни понять, ни оправдать. Вспоминала, как рассказывала мама про лихие девяностые. Пьяная пародия на президента, закрывающиеся заводы, спивающиеся мужики, реально голодающие семьи, криминальная братва, норовившая отжать у людей последнее. Я родилась в эпицентре развала страны и до сих пор не понимаю, как мама умудрилась вырастить меня и Полю. Ей приходилось и убираться в доме у богатой сучки, и торговать мандаринами в сезон, и мыть тарелки в районной тошниловке. И это не от того, что она неудачница без образования. Если что, многоопытный учитель истории, но кому нужны были её дипломы и заслуги, когда в школах годами не платили зарплату. Потом клоуна у руля сменил адекватный президент, который более-менее вытащил страну из глубокой задницы, и люди начали жить сносно.
Интересно, а если бы он в своё время воспользовался моментом и промыл народу мозг? Ну, допустим, предложил идти мочить китайцев, мол, всё зло от них. Вполне возможно и убедил бы. Люди во все времена создавали себе идолов среди хаоса. Так что для немчиков сейчас Гитлер — спаситель и вообще отец родной. Бесполезно доказывать обратное, да и опасное это дело.
* * *
Я уже приучилась не ждать ничего хорошего от каждого наступившего дня. Вот и сейчас скорее всего предстоит какая-нибудь особо пакостная хрень. Кребс снова велел загружать задницы по машинам, и нас повезли в город. После ночного дежурства я чувствовала себя вымотанной напрочь и на какие-то полчаса просто отключилась.
