— Тетка не велела до вечера домой приходить.

— В смысле? — что за неадеквашка выставила в такое время на улицу пятилетнего ребенка? — А мать твоя где?

— Померла мамка еще зимой, и батя пропал без вести. Тетке пришлось забрать меня, да у нее своих пятеро, вот и гонит меня, чтоб только ночевать приходил.

Господи, а ест он что?

— Ты голодный? — глупый вопрос. — Пойдем.

Я нашла в столовой остатки обеда и зачерпнула из котелка кашу. Куда ее выложить? На подоконнике стояли несколько пустых банок из-под тушенки. Отлично.

— Держи, — мальчонка недоверчиво уставился на меня. — Держи говорю, только не ешь все сразу, а то сплохеет.

— Что вы делаете? — я повернулась, услышав голос Штейнбреннера.

— Эту кашу бы все равно выбросили, — вот урод, тебе жалко что ли?

— Дело не в этом, — холодно ответил он, — мы пытаемся приучить их в порядку. А это значит — еду можно получить только после выполнения работы. Вы же сводите на нет все наши усилия, показывая что они могут есть свой хлеб даром.

— Простите, но этому мальчишке всего пять лет, — постепенно заводилась я. — Куда я должна была отправить его работать?

— Да хотя бы чистить солдатам сапоги, — Штейнбреннер одарил меня недовольным взглядом, и прежде чем выйти, добавил. — Задержитесь сегодня, я хочу очень серьезно с вами поговорить.

Да что за хрень? Мне будут читать нотации за то, что я скормила ребенку остатки каши?

— Не обращай внимания, — примирительно сказал Конрад, — он сегодня не в духе.

— Я заметила, — проворчала я. — Кто же его так разозлил?

Конрад осторожно оглянулся и тихо сказал.

— Два часа назад русские неожиданно пошли в атаку. Мы не ожидали что они стянут столько людей.

У меня упало сердце. Ну я же знала что эта бойня начнется. И что она бы случилась скорее всего и без моего вмешательства. Но не могла отделаться от гадкого ощущения, что предала Фридхельма. Все эти дни я старалась не накручивать себя, но это было из разряда «миссия невыполнима». Блядь! А какой у меня еще был выход? Таких выродков как Гитлер, Штейнбреннер, Химмельштос нужно остановить любой ценой.

— Эрин, я не хотел говорить об этом сейчас, — Штейнбреннер окинул меня сканирующим взглядом, — но ваши действия вынуждают меня задуматься о вашем моральном настрое. Я замечал подобное и раньше, но был уверен что вы допускали подобное в силу молодости. Однако вы уже третий год на фронте и продолжаете проявлять недопустимое сочувствие к врагу.

— Не думаю, что тарелка каши для голодного ребенка тянет на военное преступление.

— Дело не в этом, а в причинах почему вы это делаете. До меня дошли слухи, что вы связаны с неприятной историей.

Слухами земля полнится. Не, не слышал?

— Насколько я знаю вы даже были арестованы из-за подозрений в предательском сговоре, — невозмутимым, холодным тоном продолжал Штейнбреннер. «Да что ты пялишься на меня как змеюка на кролика?» — мысленно чертыхнулась я. По спине поползли ледяные мурашки при воспоминании о моих недавних «приключениях».

— Это было недоразумение, — как можно естественнее улыбнулась я. — Видите ли, журналистка, которая приехала запечатлеть нашу победу — старая знакомая моего мужа. И как оказалось безответно в него влюблена. Она попыталась подставить и очернить меня перед генералом, и, уверяю вас, он тщательно проверил все факты перед тем как меня полностью оправдали.

— Да, я тоже слышал именно эту версию, — медленно кивнул он. — Ну тогда вам следует быть вдвойне осторожной впредь. Или горький опыт вас так ни в чем и не убедил?

Я постаралась изобразить покаянную мордаху. Штейнбреннер вздохнул и покачал головой.

— Вы до сих пор воспринимаете их как людей, которые равны нам. Но русские — это дикари, волки. Кому придет в голову справиться с диким волком лаской? Нет, чтобы справиться с волком, он должен тебя бояться. Надеюсь вы меня услышали и сделаете правильные выводы.

— Конечно, герр штурмбаннфюрер, — пробормотала я. Чувствую себя порой хуже самой распоследней шлюхи, ибо шлюха может послать клиента по известному адресу, а я нацистскую власть послать не могла никуда.

— Иначе, боюсь в следующий раз мы с вами будем уже разговаривать по-другому.

Мне реально поплохело при мысли, что я попаду в руки гестапо и меня будет допрашивать такая сволочь. Спокойно! Без паники! Если все пройдет хорошо и мы смоемся, то пусть сколько угодно пробивает кто я. Главное — чтобы Фридхельм вернулся, а дальше разберемся. А если… нет? Ведь случиться может все что угодно. Тогда я останусь одна в этом гадюшнике, и учитывая сколько раз уже попадала под подозрения, рано или поздно меня раскроют. Это лишь вопрос времени. Паника активно призывала бросить все и бежать, теряя тапки. Пофиг куда — главное подальше отсюда. Нет, так тоже нельзя. Я столько нервов и сил положила на то, чтобы быть вместе с любимым и — теперь вот так бросить его? Привыкла не сдаваться до последнего, прорвусь и сейчас. Лишь бы он выжил в этой жуткой мясорубке.

***

— Штурмбаннфюрер, у меня срочное донесение, — в штаб ворвался Конрад. Я медленно перевела взгляд на Штейнбреннера. Тот завис, сжимая в руке телефонную трубку.

— Русские практически разбили штурмовую пехоту…

Я почувствовала как его голос словно куда-то уплывает. Фридхельм… Оставалось только надеяться на чудо, что он жив. Только я ведь знаю, что везение далеко не бесконечно.

— Эрин, возьмите себя в руки, — я пришла в себя от резкого голоса Штейнбреннера. — Сохраняйте спокойствие.

— Я подготовлю вашу машину, — Конрад бросил на меня быстрый взгляд. Штейнбреннер отвернулся от окна и жестко добавил.

— Прежде чем мы уедем, нужно решить еще один вопрос.

Он что — как всегда собирается отыграться на местных жителях?

— Вы знаете что нужно делать.

Конрад побледнел и вроде как собрался что-то сказать, но под ледяным взглядом этого упыря быстро скис и привычно зиганув, отправился выполнять приказ.

— Ну а вы чего сидите? — Штейнбреннер невозмутимо подошел к своему столу. — Собирайтесь.

— Я дождусь приказа гауптмана или обер-лейтенанта, — быстро ответила я.

— Здесь слишком опасно, — Штейбреннер начал торопливо выгребать в портфель какие-то бумаги. — Вы едете со мной и это не обсуждается.

Я сверлила его спину ненавидящим взглядом. Такие как он всегда умудряются выйти сухими из воды. Эти чертовы стратеги пускают солдат как пушечное мясо ради своих безумных идей. А этот к тому же напоследок подписал смертный приговор десяткам невинных людей. Все по упоротой классике жанра. Никого я не ненавидела с такой силой, как этого ублюдка. Я припомнила все что он творил в Ершово и Алексеевке, да блядь! Из-за этого больного садиста мне пришлось убить ни в чем неповинную девушку. А сколько еще он натворит? До конца войны еще далеко, а этот упырь словно заговоренный — ни царапины. Еще бы — эсэсманы как падальщики стараются не светиться там, где реально жаркие замесы. Только и могут издеваться над беззащитными женщинами и детьми. Пора положить этому конец, пусть даже это и последнее, что я успею сделать в этой жизни. И момент как раз удачный — в этой суматохе так легко потеряться… Медленно я расстегнула ольстру.

— Эрин? — обернулся Штейнбреннер. — Не разочаровывайте меня. Где ваше хладнокровие? Эта битва еще не проиграна, а вы ведете себя как напуганная крестьянка.

— Интересно, что вы будете говорить когда поймете что она проиграна? — пробормотала я.

— Что за пораженческое настроение? — снисходительно усмехнулся он. — Здесь сражаются лучшие дивизии Вермахта.

— И тем не менее вас ждет поражение.

— Глупая девчонка! Я понимаю что вы напуганы, но учтите что за такие слова можно получить обвинение в измене.

Я не сдержала усмешки. Кто же меня в ней сможет обвинить? Явно не тот, кто уже мертв. Штейнбреннер нехорошо прищурился и сухо сказал.

— Учтите, Эрин, я теперь глаз с вас не спущу. И если еще раз услышу что-нибудь подобное, нам не избежать серьезного разговора.