— Что с тобой? — встревоженно спросила она, увидев меня в холле. — Ты заболел?

— Нет, — улыбнулся я. — Хотел узнать, как ты.

— У нас были тяжёлые времена, — вздохнула она. — Но думаю, ты и так это знаешь.

— Ты давно была в отпуске?

Вид у неё порядком уставший, что неудивительно с такой нагрузкой. Меня снова кольнула совесть. Она терпит эти лишения из-за меня, а я по-прежнему не решился заговорить о своих чувствах.

— Сейчас не самое удачное время. У нас нехватка медсестёр. Как там Фридхельм?

— Здоров, не ранен, — отчитался я. — В наше время это уже большая удача.

— Эрин ещё не вернулась?

Я покачал головой. Чарли взяла меня под руку, задумчиво сказав:

— Я давно хотела поговорить с тобой. Вильгельм, ты же их командир, сделай что-нибудь. У неё было столько ранений, ещё и эта болезнь. Похлопочи, чтобы её перевели в тыл или хотя бы к нам в госпиталь.

— Ты думаешь, я не пробовал?

Я почувствовал раздражение. Впрочем, как и всегда, когда речь заходила о «сестрёнке», отличающейся редким упрямством.

— Это не так-то просто.

— Она так любит Фридхельма, — мягко улыбнулась Чарли. — Что готова пойти на любое безрассудство.

— Ну, положим, я знаю ещё одну безрассудную фройляйн, — осторожно заметил я. — Ты ведь могла служить в госпитале и в Берлине.

— Я… — смутилась Чарли. — В Берлине и так достаточно медсестёр.

Моё сердце забилось быстрее. Может быть, Эрин и права, когда говорит, что жизнь и смерть идут рука об руку и не стоит откладывать на потом важные разговоры.

— Чарли…

Мимо прошли двое солдат, и она отвлеклась, ответив на приветствие. Я почувствовал лёгкий укол ревности. Впрочем, наверняка зря. Здесь столько тяжелораненых, что вряд ли кому-то придёт в голову кадрить хорошенькую медсестру. Чарли тихонько указала на парня с перебинтованной головой.

— Видишь его? Он служит в СС.

— А что тебя удивляет? Они тоже получают ранения.

— Представляешь, он рассказывал мне, что участвовал в зачистке городов от евреев, — в глазах Чарли блеснуло отвращение. — Так спокойно говорил, что они расстреливали гражданское население. Я спросила, были ли там женщины, а он мне: «Ну разумеется, и дети тоже». Мол, это не люди, а крысы, которых надо уничтожать. Ты знал, что такое происходит?

— Да, слышал, — у меня не хватило мужества ответить ей, что я не только слышал, но и видел, а порой даже приходилось оказывать им содействие.

— Самое ужасное, что я выхаживала его, пыталась приободрить, не подозревая что…

У меня упало сердце. Нежная, чувствительная Чарли, разумеется, пришла в ужас от его откровений. Только что бы она сказала, если бы узнала, что я недалеко ушёл от этого солдата? В памяти всплыло, как Штейнбреннер приказал сжечь женщину из огнемёта, как солдаты сгоняли к сараю стариков и детей, а потом закидали его бутылками с горючим. Да, я лично не выполнял этих приказов, но я стоял как косвенный участник «казни». Я представил, как нежность в её глазах постепенно сменяется ужасом и презрением. Возможно, когда закончится война, я расскажу ей, но скорее всего нет. Если даже я переживу войну, и мы каким-то чудом победим, я никому не смогу рассказать правды. Ни матери, ни жене. А мои дети? Будут ли они гордиться таким отцом?

* * *

Мы заслужили эту небольшую передышку. В маленьком городке под Орлом сейчас были размещены большинство уцелевших войск. Генерал ждал новостей из Берлина, и слухи ходили самые разные. Пока что наши удерживали свои позиции у Ленинграда, на Чёрном море и на Украине. Штауффернберг утверждает, что мы всё ещё можем взять реванш. Хотелось бы мне обладать его уверенностью. Впрочем, пока что здесь тоже хватает проблем — подпольщики недавно пытались взорвать железнодорожные пути, повредили наши склады с продовольствием, и уже несколько недель их радист внаглую отправляет новости на русский фронт у нас под носом. Шварц продолжает настаивать, что ему кто-то помогает из наших. Я считаю это чушь. Не могу даже допустить мысли, что в штабе завёлся предатель.

— Герр обер-лейтенант, — подошёл ко мне адъютант генерала. — Вас требует к себе герр Штауффернберг.

Наверняка это связано с тем секретным конвертом, и мы наконец-то узнаем план дальнейших действий. В кабинете уже собрались остальные, вот только генерал был непривычно мрачен.

— Ночью кто-то проник в мой кабинет, — Штауффернберг окинул нас ледяным взглядом. — И вскрыл сейф.

— Но для чего? — не представляю, кто мог совершить подобную диверсию.

— Видимо, чтобы узнать секретный план, — он со злостью бросил на стол вскрытый конверт.

— Если этот диверсант успел передать данные русским, они тут же перегруппируют войска, — мрачно сказал Шварц.

— К счастью, наш фюрер человек осторожный, — генерал позволил себе легкую улыбку. — И предполагал нечто подобное. Мы получим указания о предстоящем сражении непосредственно перед его началом.

— То есть это была пустышка? — недоверчиво переспросил Файгль.

— Конечно.

— Отрадно слышать, что наши планы не пострадают, — пробормотал я.

— Что вы несёте, обер-лейтенант? — рявкнул Штауффернберг. — Кто-то проник в штаб и выкрал эти данные у нас под носом! Часовые бы не пропустили никого постороннего, значит, среди нас есть предатель.

— Такого просто не может быть, — твёрдо сказал Фридхельм. — Здесь все хотят лишь одного — победы великой Германии.

— Ну да, — задумчиво протянул Шварц. — Почти все.

— Разрешите обратиться, герр майор, — в дверях возник солдат. — По вашему приказу мы продолжаем допрашивать схваченного полицая.

— Он заговорил? — лениво уточнил Шварц.

— Да. И вы должны сами это услышать.

— Доброе утро, — в кабинет вошёл Вайс и окинул нас внимательным взглядом. — Что-то случилось?

— Генерал подозревает, что среди нас есть предатель, — коротко пояснил Файгль. — Ночью кто-то проник в его кабинет и вскрыл сейф с секретными документами.

— Они пропали? — невозмутимо уточнил гауптман.

— Нет и это довольно странно.

— Не вижу ничего странного.

Я нахмурился, услышав голос Ирмы. Ни к чему журналистке, которая вхожа к министру пропаганды, знать о наших промахах.

— Странно, ведь если кто-то хотел их выкрасть, почему они на месте? — Вайс неторопливо подкурил сигарету.

— Потому что у заговорщиков не было цели их красть, — Ирма положила на стол свой фотоаппарат. — Они их сфотографировали.

— Что ж, вполне может быть, — проворчал генерал. — Только это никак не облегчит нам задачу поймать предателя.

— Ну почему же? — проворковала она. — Я могу вам помочь в этом. У меня есть кое-какие подозрения.

— Одних подозрений мало.

Я заметил, как побледнел Фридхельм, и почувствовал, как внутри разливается холодом страх. Нет, я не верю, что Эрин настолько лжива, чтобы столько времени притворяться, а потом нас предать.

— Я вам не говорила, что у меня вчера пропал фотоаппарат? — невозмутимо продолжала Ирма. — Я точно помню, что положила его на стол в общем кабинете, а вечером не смогла найти.

— Но похоже, вы его всё же нашли, — заметил Файгль.

— Нашла брошенным в кустах во дворе штаба. И в нём не было плёнки.

— Хм-м, это действительно странно, — помрачнел генерал.

— Осталось только найти подозреваемого и проверить, есть ли на фотоаппарате его отпечатки, — сказала Ирма.

— Ну и кого мы должны подозревать? — рявкнул Штауффернберг. — Я не хочу даже думать, что кто-то из присутствующих здесь может оказаться предателем.

— Однако это так и есть, — продолжала девушка. — Никого постороннего бы в штаб просто не пропустили.

— Кажется, я знаю, кто мог взять ваш фотоаппарат, Ирма, — Шварц резко прошёл к своему столу.

— Кто же? — спросил Вайс.

— Генерал, мне неприятно сообщать вам подобное, но я настоятельно прошу вас отдать приказ задержать фрау Винтер.

— Вы с ума сошли? — вскинулся Фридхельм. — При чём здесь моя жена?

— При всём уважении к вам, майор, я тоже не понимаю, — нахмурился Штауффернберг. — На каких основаниях я должен задерживать её?