— Показывай, где вы прячетесь, — Химмельштос ткнул ей под нос карту.

Девушка медленно подняла голову. Искусанные в кровь губы искривились в презрительной усмешке.

— Ах ты тварь! — он со злобой уставился на карту, где красовался теперь смачный плевок. — Ничего, ты заговоришь.

Девушка сдавленно застонала, когда её бросили на стул.

— Если ты признаешься, умрёшь быстро, ну а если будешь упорствовать — всю шкуру спустим.

— Я не боюсь пыток, — хрипло ответила она. — Советские бойцы никогда не сдаются. Мы по капле отдадим свою кровь за Родину и рано или поздно сотрём вас с лица земли!

Я едва не вскрикнула, увидев в руке солдата плоскогубцы.

— Давайте сюда пальчик, фройляйн, — глумливо протянул он.

Я услышала тихий сдавленный стон.

— Какая-то ты хлипкая. Вы же обычно хвалитесь, что не издадите ни звука.

Да тут бы кто угодно орал от боли! Во всяком случае, изнеженные мальчики моего времени, которые впадают в депрессию по любому поводу и без, точно.

— Только не вздумай отключиться, дрянь, — я вздрогнула от хлёсткого звука пощёчины.

— Дайте ей хотя бы воды, — пробормотала я.

Девушка действительно выглядела на грани обморока. Ещё бы… Несколько пальцев уже зияли кровавыми ранами на месте вырванных ногтей. Химмельштос кивнул, разрешая, но напиться по-человечески ей не дали. Один из солдат просто окатил её пару раз водой из кружки.

— Ну что? Продолжим, или ты всё расскажешь? — перевела я очередной вопрос.

Она промолчала, вызвав этим очередной шквал злых насмешек.

— Этой дуре нравится терпеть боль?

— А может, ей понравилось принимать в себя немецкие члены, и она хочет перед смертью ещё раз повторить?

Кто-то рванул её рубашку, обнажая грудь.

— Ну же, говори!

Я почувствовала дурноту, увидев, как тиски сжались на её груди, превращая сосок в кровавое месиво. Сдавленно вскрикнув, я пулей выбежала на улицу. Свежий морозный воздух немного помог, но я чувствовала, что не в силах сделать и шага, чтобы вернуться.

— Что вы себе позволяете, фрау Винтер? — грубо спросил Химмельштос. — Это что ещё за выходки — уходить посреди допроса?

— Вы разве не видите, что ей плохо? — огрызнулся Фридхельм.

— Сейчас, когда на кону стоит наша победа, недопустимо проявлять слабость, — отрезал он. — Да любой мальчишка из Гитлерюнгена держался бы лучше, чтобы не опозорить своего фюрера. Вы идёте, или мы будем ждать, пока вы приведёте в порядок свои нервы?

— Иду, — процедила я.

Тупому ежу и то понятно, куда он клонит. Ну нет, я не дам повода сфабриковать обвинение в «паникёрстве».

— Герр штурмбаннфюрер, девка в отключке, — солдат грубо пнул бесчувственное тело. — Что с ней делать дальше?

— Бросьте в сарае, продолжим завтра.

Я представила, каково провести ночку в ледяном помещении в одной рубашке, и вопреки своему страху решилась возразить.

— Верните ей хотя бы что-то из тёплых вещей, иначе утром обнаружите труп.

Химмельштос уставился на меня тяжёлым взглядом, затем нехотя кивнул, и солдат подхватил брошенный в углу ватник.

* * *

— Как ты? — Фридхельм поставил на стол стакан с чаем. — Пей, тебе нужно согреться.

У меня всё ещё стояли перед глазами жуткие картины.

— Рени, — он коснулся моей ладони.

Я промолчала. Я просто не знаю, что тут можно сказать. Притворяться, что всё в порядке, тоже не могу.

— Я поговорю завтра с Вильгельмом. Бесчеловечно заставлять тебя смотреть на эти мерзости. Почему этот тип такой упёртый? — он резко отодвинул стул и вскочил, подхватив со стола сигареты.

— Это бесполезно, — бесцветным голосом ответила я. — Химмельштос ещё с прошлой осени взял Вильгельма на карандаш после его заступничества.

Как бы это цинично не звучало, но выход только один. Повезет, если эта несчастная как можно раньше умрёт, но эсэсманские гады отлично знали, как мучить человека, сохраняя ему жизнь, если надо. Девушка стойко держалась уже три дня. Мне казалось, я схожу с ума или попала в настоящий ад. Эти глухие крики и тошнотворный запах крови и рвоты ещё долго будут преследовать меня в кошмарах.

— Тащите её вот сюда, — Химмельштос кивнул в сторону печки.

Девушку подтолкнули, вынудив опереться руками о раскалённую поверхность конфорки.

— Говори, где находится ваш отряд? — свист провода снова рассёк воздух.

Они умирали и терпели жуткие муки не за Сталина и не за коммунизм. Точнее, не только за это. Потому что знали, что этих нелюдей нужно остановить любой ценой.

«Прости, что не могу быть такой же сильной как ты», — мысленно прошептала я безымянной героине. На распухшее от бесконечных побоев тело с чернеющими гематомами было жутко смотреть, но почувствовав запах горелой плоти, я не выдержала. Едва успела добежать до крыльца, как меня вывернуло.

— Господи, Эрин, что с тобой? — подскочил ко мне Каспер. — Пойдём, отведу тебя домой.

Я помотала головой.

— Всё нормально.

Не дожидаясь понуканий гребаного Химмельштоса, я поковыляла обратно. Он, правда, ничего не сказал, да и собственно допрос можно считать оконченным. Девушка снова была в отключке.

— Позвольте обработать её раны.

Я скользнула взглядом по багровым от ожогов ладоням, на которых не хватало нескольких пальцев, на глубокие порезы… Вчера эти гады развлекались, вырезая ей на лбу и груди ругательства.

— Если, конечно, она вам всё ещё нужна живой.

— Как видите, русские твари крепкие, — усмехнулся Химмельштос. — К тому же не вижу смысла тратить на неё время и лекарства.

Он вышел, и солдаты, проворчав, что опять придётся тащить русскую обратно, тоже свалили на перекур. Я осторожно подошла к девушке. Снова это мерзкое чувство беспомощности. Сейчас я ничем не могу облегчить её мучения.

— Господи, да скажи ты им что угодно, — в сердцах пробормотала я; по крайней мере именно так бы я на её месте и сделала. — Необязательно же никого предавать. Зовут Василиса Пупкина, в отряде три человека. Ткнула в любое место на карте. Что сложного?

Девушка медленно открыла глаза и слабо усмехнулась.

— Ну да, а то фрицы совсем дураки. Проверят, что там никого, и снова всё по новой.

— Ну, знаешь ли, всегда есть, что ответить: «Партизаны на месте не сидят, успели уйти». Разве это не стоит того, чтобы избежать мучений?

Я ожидала увидеть в её глазах что угодно: ненависть, презрение, но только не эту… жалость, что ли? Она смотрела на меня как на существо с другой планеты.

— А ты представь, что было бы, если бы все вот так боялись? Вы ведь лихо начали. За считанные месяцы оккупировали почти полстраны и уверены, что мы проиграем, а мы будем бороться до последнего. Мы заставим вас понять, что никогда не сдадимся. Наплести с три короба, чтобы спасти свою шкуру, — это легко, но у меня другая цель. Вы должны понять, что мы никогда не прогнёмся. Будем стоять за свою страну до последнего.

Мне трудно было это понять. Как можно поставить интересы страны выше своих собственных? Но чисто теоретически да, я прекрасно понимала, почему эти герои молчали до последнего. Молчание, которое не сломить никакими пытками — тоже сила. Эти сволочи потому и бесятся, что понимают — этот народ не сломить ничем.

На следующее утро я снова сидела как на иголках, пытаясь настроиться на новый допрос, но оказалось, их больше не будет.

— Раз она продолжает упорствовать, значит, сдохнет как последняя собака, — заявил Химмельштос. Как ни жутко это признавать, но я вздохнула с облегчением. У неё не было ни единой надежды на спасение, и я сама в подобной ситуации желала бы сдохнуть как можно скорее, но слушая планы Химмельштоса, я поняла, что даже с этим не всё просто. Он не желал её ни расстреливать, ни вешать. Этот ублюдок придумал куда более изощренную казнь. Раздробить ей кости и, подвесив на верёвках, оставить умирать. Кто-то ещё подкинул идею облить её водой, чтобы больше помучилась перед смертью. Всё это «шоу», разумеется, должно было проходить на площади для устрашения тех, кто тоже не желает сдаться. Такой жуткой смерти злейшему врагу не пожелаешь.