— Рени? — Фридхельм примостился рядом, сжимая в бережном объятии.

Я не удивилась, как он здесь оказался, прижалась, вдыхая родной запах.

— Тш-ш-ш… Теперь всё будет хорошо…

Тихий шёпот, его ладонь, успокаивающе поглаживающая затылок, горячие слёзы — всё ощущалось сейчас таким правильным. Можно хоть ненадолго отбросить установку быть сильной и непробиваемой бабой и позволить разделить горе с близким человеком.

— Прости… Это я виноват, что не уберёг тебя… вас…

— Ты не должен винить себя, — и так, судя по всему, его неслабо клинит, незачем вешать ещё и этот груз. — Я должна была уехать раньше.

— Я не знаю, как тебе помочь, — беспомощно прошептал он. — Ты всегда говорила, что мы должны всё обсуждать друг с другом, а теперь словно закрылась от меня.

— Обсуждать можно проблемы, а это… Я думала, будет легче поскорее всё забыть… И сама не знаю, как всё вышло из-под контроля. Я так зла прежде всего на себя. Одно дело понимать, что случилось непоправимое, другое — знать, что в этом виноват ты сам…

— Бедная моя девочка, — он коснулся губами моего виска, жестко добавив: — Не терзай себя больше. Те, кто действительно виноват, уже за это ответили.

— Думаешь, мне от этого легче? — я повернулась, чтобы посмотреть в его глаза.

Не верится, что это говорит мальчик, который искренне верил, что насилие — зло.

— Ты ведь сам когда-то говорил, что русские научатся от нас жестокости.

— Я помню, — горько усмехнулся он. — Но с такими убеждениями не протянул бы на фронте и полугода. Война как болото затягивает, меня… нас. Вроде и пытаешься удержаться на плаву, не стать зверем, но чем дольше ты здесь, тем труднее это сделать. Когда я вижу, как умирают под бомбами наши дети или как русские исподтишка пытаются нас достать, я не могу испытывать сострадания. Для меня они прежде всего враги, а враги должны быть уничтожены.

Я понимала его как никто другой. Война изменила и меня тоже, причём далеко не в лучшую сторону. Но вместе с тем мне было страшно. Должен же быть предел, за который нельзя перешагивать.

— Зло порождает ответное зло. Если не остановиться, оно будет лишь множиться, пока не уничтожит тебя, — не представляю, смогу ли я принять, если он когда-нибудь будет сжигать женщин из огнемёта или пытать пленных. — В конце концов, русские сражаются на своей земле, защищая своих детей. А мы? Явились сюда по приказу? На войне по-большому счёту от тебя мало что зависит. Генералы распоряжаются вашей жизнью, решая, куда перебросить завтра. Случай решает, жить тебе или умереть. Но вот оставаться человеком или нет — решаешь только ты.

— Рени, — он стиснул мою руку. — Это тяжелее, чем я думал…

— Просто помни, что есть принципы, которые нельзя нарушать, — сердце привычно резануло болью. — Никогда и ни за что.

***

Через пару дней выписали Беккера. Судя по всему, Вилли дал ему шанс. В больнице я не раз представляла, как надаю ему по ушам за тот кусок сала, но сейчас как-то поостыла. Чёрт с ним, пусть себе живёт. В конце концов, мало ли я косячила.

— Рени, ты уже поела? — окликнул меня Каспер, прикрывая дверь. — Зайди в штаб, кажется, обер-лейтенант хотел тебя видеть.

Хоспади, что ещё пришло ему в голову на ночь глядя? К моему удивлению, Вилли в штабе не оказалось. Потупив пару минут на пороге, я начала догадываться, в чём дело. Кажется, кое-кому решили устроить тёмную. Бежать обратно с криками: «Не бейте этого дебила» — я, конечно, не буду, но проследить, чтобы парни сильно не нажестили, надо.

Мои догадки оказались верными. Беккера окружили прямо за столовой. Уже, по-моему, разок-другой вломили — моська вся в крови.

— Ну, простите меня, я виноват.

Внутри шевельнулась неуместная жалость. Здоровенный детина стоит, блин, сопли на кулак наматывает.

— Разве ж я знал, что всё так получится…

— А надо бы знать, — процедил Шнайдер. — И хоть немного думать башкой, а не задницей.

Собственно, ничего страшного, если его слегка отмудохают, меня лишь волновало, как поведёт себя Фридхельм. Он смотрел на Беккера с лёгкой усмешкой, затем шагнул ближе. Тот, понимая, что рыпаться бесполезно, трусливо зажмурился, ожидая удара.

— Мы все были новобранцами и совершали ошибки, — он толкнул Беккера к стенке. — Но если ты останешься в нашей роте, запомни, как бы кто ни относился друг к другу, мы все уверены, что в бою каждый прикроет товарища. И приказы в армии придуманы не зря.

— Я п-понял, — Беккер вжался в стену в надежде слиться с ней, но Фридхельм не стал его больше бить.

— Пойдёмте, — кивнул он остальным.

— И это всё? — разочарованно протянул Шнайдер. — Детский сад какой-то…

— Проучили чуток и хорош, — сплюнул Каспер.

Я не стала обозначивать своё присутствие и прошмыгнула домой. Н-да, пусть это наше временное жилище, а поддерживать порядок и уют надо. Да и помыть полы, пожалуй, не помешает. Я стала прибирать вещи, что-то отбирая в стирку, что-то складывая на стул. Услышав тихий скрип двери, я улыбнулась.

— Ты нашла их? — Фридхельм заметил, что я сжимаю в руке его часы. — А я всё гадал, где умудрился потерять их.

— Они не пропадали, я взяла их тогда в город.

Вчера у нас была увольнительная, пришлось попросить Коха зайти в ювелирку. Сама я не решилась проехаться тем же маршрутом. Фридхельм заметил гравировку и с печальной нежностью посмотрел мне в глаза.

— Ну да, это уже неактуально, — нервно усмехнулась я. — Но тогда мне казалось, что нет ничего ужаснее разлуки.

— Мы ещё будем счастливы, — он ласково провёл ладонью по моей щеке.

Жизнь как-то не учила меня быть махровым оптимистом, особенно когда всё указывает на то, что для этого нет никаких причин. Но люди странные создания. Вопреки всему, мы хотим верить, что даже беспросветное дерьмо рано или поздно закончится.

* * *

Давно уже заметила закономерность — после недель затишья обязательно грядёт очередная задница. Поэтому без особого энтузиазма прислушивалась к переговорам Вилли, Кребса и фельдфебеля Бертока, который временно был вместо Файгля. Они уже часа три колдовали над картой и пришли к выводу, что нет смысла тащиться всей толпой к очередной стратегической точке, да и техника по лесу особо не пройдёт. И вообще эффективнее будет окружить красноармейский отряд, чтоб уж наверняка покончить с несносными русскими. В общем, товарищи, вперёд к новым «приключениям». Вечером я молча начала собирать вещи. Фридхельм присел рядом и тихо сказал:

— Рени, я бы хотел, чтобы ты осталась пока здесь.

— Нет.

Я упрямо продолжала запихивать свитер, который упорно не желал лезть в переполненный ранец. Зараза, ну и ладно, одену — всё ж теплее будет.

— Это слишком близко к линии фронта.

— И что?

Не то, чтобы я перестала бояться смерти, нет. Просто в очередной раз убедилась, что сейчас нигде нет безопасного убежища.

— Рени, я настаиваю, чтобы ты осталась, — в мягком голосе отчётливо прорезались непривычно-властные нотки. — Разве ты не убедилась, что нельзя беспечно относиться к своей жизни?

— Я убедилась, что по отдельности мы можем ещё больше наломать дров, — мне до одури страшно переться на очередной прорыв, но ещё страшнее остаться одной. — Я не могу потерять ещё и тебя.

Он молча притянул меня, сжимая в тесном объятии.

* * *

Как бывшего жителя мегаполиса и вообще человека выросшего в краю полей, меня до сих пор пугали эти «лесные походы». Ни нормальной карты, ни тем более спутниковой геолокации. Каждый раз казалось, что из древесного лабиринта выбраться невозможно. К тому же ещё зарядил мелкий противный дождь, превративший землю под ногами в противную массу из мокрых листьев и глубоких луж. Я конечно не ныла, но про себя кляла на все лады умника, которому пришла в голову эта стратегия. Топали мы почти весь день, и я уже потеряла всякую надежду на нормальную ночёвку. Вряд ли мы такими темпами доберёмся до нужной точки засветло. Хоть из лесу выбрались, и то хлеб.

— Кажется, впереди какая-то деревня, — радостно сообщил Вальтер.