— Я смотрю ты у нас прямо генерал, — лениво процедил Шнайдер.
— То, что сейчас затишье, ничего ещё не значит, — подошёл к нам Кребс. — И советую оставить этот легкомысленный тон. Заканчивайте и грузите всё в машины.
Пришлось ускориться, хотя мы все устали. Интересно, сколько уже времени? Как назло оставил где-то часы. Уже темнеет. Наверное, когда мы вернёмся, Рени уже будет дома. Завтра я поговорю с братом, хотя он, конечно, разозлится, узнав, что мы столько утаивали от него, что он станет дядей.
— Дашь спички? — подошёл ко мне Кох.
— Конечно, — я тоже достал сигарету.
— Сегодня должны доставить почту, — вздохнул он. — Надеюсь, Марта написала мне хоть пару слов.
— Главное, она в безопасности и ждёт тебя, — сердце царапнуло от мысли, что я тоже скоро буду вот так ждать писем от Рени, не имея возможности узнать лишний раз как она, все ли хорошо.
— Я каждый день молюсь, чтобы хотя бы раз увидеть нашего маленького, — смущенно улыбнулся Кох.
— Так уверен, что будет мальчик?
— Это всё Марта, вбила себе в голову, что у них в роду первыми рождаются мальчишки, она уже и пинетки голубые связала.
— Паршивая штука война, верно?
Для русских мы были врагами, мерзкими исчадиями ада, которых нужно уничтожить, стереть с лица земли. Для своего правительства мы всего лишь пушечное мясо, которое расчётливо бросили в угоду политическим играм. Никому нет дела, что мы думаем и чувствуем, кроме наших жён и матерей.
— Тебе-то грех жаловаться, — беззлобно отпарировал Кох. — Вы с Рени неразлучны.
Ну да, неразлучны, и этому скоро придёт конец. Перехватив мой взгляд, он удивлённо спросил:
— Так вы… тоже?
Я кивнул:
— Только никому пока не говори, даже мой брат ничего ещё не знает.
— Фридхельм, но ей же нельзя оставаться здесь, — тут же всполошился Кох.
— Знаю, — я отбросил окурок. — Скоро она уедет, так что будем с тобой на пару страдать в ожидании известий.
— Кох, Винтер, вам нужно особое приглашение? — как всегда «нежно» рявкнул Кребс. — Или вы надумали остаться здесь ночевать?
— Пойдём, — я открыл дверь, залезая в кабину.
***
Загнав машину в гараж, я огляделся. «Хорхи», в которой утром уехали Вильгельм и Рени, до сих пор нет, но уже почти вечер. Они давно должны были вернуться. Чувствуя, как на душе тяжелеет от тревоги, я бросился, к штабу. Гауптман, увидев меня, кивнул:
— А я ищу вас, Винтер. У меня неприятные известия. Машина вашего брата попала в аварию, пока неясно, что случилось. Он позвонил из госпиталя.
— Они живы?
— Я так понял, да. Вильгельм просил прислать машину. Думаю, стоит поехать вам.
Всю дорогу в голове тяжело билась мысли, как там Рени. Даже если авария была не очень серьёзная, она могла пострадать сильнее остальных. Она ведь беременна…
Я заметил на скамейке у входа Беккера. Его рука была в гипсовом лубке.
— Где они?
От неожиданности он выронил сигарету и неловко забормотал:
— Партизаны повредили тормоза и прицепили взрывчатку… Нам пришлось на ходу выпрыгивать из машины…
Не дослушав его, я бросился к двери. Наверное, для начала стоит найти Чарли.
— Фридхельм? — меня перехватила чья-то рука.
Я обернулся, встретив тяжёлый взгляд брата. Машинально отметил глубокую ссадину на его щеке, разорванный рукав кителя, но хуже всего был этот взгляд. Обвиняющий, в котором плескался едва сдерживаемый гнев.
— Где Рени? — тихо спросил я.
— Ты знал, что она ждёт ребёнка? — проигнорировав мой вопрос, спросил он.
— Я… да, — не так он должен был узнать, но сейчас речь не об этом. — Так где она?
— В операционной, — Вильгельм вдруг со злостью встряхнул меня. — Чем ты думал, когда позволил ей остаться? Ладно она — дура, но ты-то должен был понимать, чем это всё может закончиться? Вы что забыли, где находитесь? Это война! В город ей, видите ли, приспичило поехать! И ты отпустил, зная, что мы так и не выловили всех партизан, зная, что она носит твоего ребёнка, позволил так рисковать?!
Я молчал. Бессмысленно оправдываться, ведь по сути он прав. Я шёл на поводу у Рени, понимая, как тяжело нам будет перенести разлуку. А что касаемо поездки… Я был уверен, что с Вильгельмом она в безопасности. Как вообще получилось, что партизаны смогли подобраться к машине? Во дворе штаба, где полно солдат?
— Когда ты уже поймёшь, что долг важнее чувств? — он снова встряхнул меня, и я сердито вывернулся.
— Не вздумай устроить разнос Рени.
Не хватало ей ещё ко всем переживаниями услышать эти безжалостные обвинения. Я знаю, она не хотела уезжать из любви ко мне, последние недели были такими мирными, тихими. Откуда она могла предвидеть, что сегодня с ними случится такое?
— Ты ещё будешь мне указывать, что делать? — окончательно разозлился брат. — Эта девчонка сроду не думала головой, вот и сейчас вместо того, чтобы, как любая другая нормальная женщина, поберечься, осталась в центре боевых действий. Да ещё и как ни в чём ни бывало разъезжает по оккупированной территории! Только о себе и думает, эгоистичная, избалованная…
— Хватит! — он может сколько угодно обвинять меня, но пусть не трогает Рени. — Она моя жена, и не смей так говорить о ней!
— Думаешь, женитьба — это сплошь романтика и поцелуи по луной? Нет, мой милый, это ещё и ответственность! Ты должен был поступить правильно и настоять на своём! А получается, она вертит тобой как хочет!
— Не тебе давать мне советы, ты не можешь разобраться даже со своей личной жизнью, — возможно я потом и пожалею о словах, брошенных в гневе, но сейчас я был слишком на него зол. — Ты просто не умеешь любить, особенно если это не вписывается в твои понятия о том, как «правильно»!
Вильгельм замер, словно от удара. Правду говорят — чтобы ранить, необязательно бить физически, порой достаточно пары слов.
— Прекратите, — я только сейчас понял, что мы стоим посреди холла и орём чуть ли не на весь госпиталь. У меня упало сердце. Халат Чарли был весь заляпан потёками крови.
— Ты видела Рени? Как она?
— Фридхельм, — Чарли отвела глаза. — Эрин потеряла ребёнка, доктор не смог остановить кровотечение, — Она сжала мою ладонь. — Мне жаль.
Мне показалось, в комнате резко закончился воздух. Горло стиснуло спазмом. Малыш, о котором мы мечтали, не родится, и неизвестно ещё, в каком состоянии сама Рени. Я должен увидеть её, иначе просто не смогу уехать.
— Где она?
— Она ещё не пришла в себя после наркоза. Доктор Йен предполагает, что у неё ещё и сотрясение, поэтому дал морфий, она проспит как минимум до утра. Вильгельм, — она повернулась к брату. — Пойдём, твои ссадины тоже нужно обработать.
Я вышел на улицу, решив дождаться Чарли и упросить её провести меня к Рени хоть на минутку. Достал сигарету и понял, что не могу нормально поджечь спичку. Пальцы дрожали, перед глазами всё плыло. Мужчина не должен плакать, это я хорошо помню…
— Я хочу, чтобы у нас была девочка…
— А чем плох мальчик?
Вильгельм прав. В своём счастье мы забыли, что на войне мечтам не суждено сбываться, что твои надежды в любой момент могут рухнуть, что можно потерять абсолютно всё. Я сердито стёр с щеки горячую влагу. Какого чёрта это случилось именно с нами? Почему пострадала именно Рени, которая никому не причиняла зла? Это бессмысленный вопрос. Так же наверняка в душе кричала мать убитой девочки, которую я тогда нашёл в развалинах на Хакенштрассе.
Тошная вина комом застыла где-то под рёбрами. Вильгельм винил нас обоих, но я знаю, что виноват сам. Я должен был просчитать все риски и убедить Рени уехать раньше. Услышав тихие шаги за спиной, я обернулся. Вильгельм молча смотрел на меня, и на секунду в его взгляде мелькнула жалость.
— Поднимись наверх, — он стиснул моё плечо. — Тебя ждёт Чарли. Эрин требуется кровь для переливания.
В палате было темно, горела лишь переносная лампа. Это какое-то дурное дежа-вю. Я с трудом отогнал воспоминания, как Рени точно так же лежала после ранения. Бледная, на щеке огромный синяк, такая трогательно-беззащитная. Раскаяние — самая бесполезная вещь на свете. Я не мог отделаться от мысли, что всё могло было быть по-другому, расскажи я Вильгельму о её беременности на пару дней раньше. Или если бы сделал, как она просила. Сейчас это казалось не самым плохим вариантом — послать всё к чёрту и сбежать хоть на край света. Подальше от этой бессмысленной жестокости, от постоянной опасности, от невозможности жить привычной жизнью. Чарли быстро установила капельницу и присела, чтобы ввести мне иглу.